Ура! 15-я глава позади, можно двигаться дальше. До конца романа осталось три главы. На этом можно было бы и закончить сегодняшнюю статью, тем более, что в конце декабря времени нет не то, что на осмысление "Улисса", но и на куда более простые необходимости. Но не будем проявлять малодушия, а подведем итоги, прежде чем переходить к главе 16. Напомню, что 15-ю главу мы с немногочисленной группой читающих "Улисса" товарищей мы читали три долгих недели. Глава стилизована под пьесу, содержательно похожа на галлюциногенный трип, а по сути переполнена насмешками над современниками и отсылками на всё подряд, включая, как обычно, "Гамлета". Как сказал Армен Захарян, "Цирцея - самая большая, самая мистическая, самая подсознательная глава "Улисса".
Принцип построения 15-й главы становится понятным почти сразу: это как бы глава о всех главах. Как будто Джойс воспроизводит сон читателя, который накануне весь день читал "Улисса", а ночью у поднялась температура. Вот он лежит в лихорадке и видит сон, то есть, простите, читает главу. И встречает в ней множество героев и образов, которых видел раньше в других главах. Герои эти обращаются во все подряд, в животных и чудовищ, птиц и мифологических существ. Так, например, Падди Дигнам, тот самый, на похороны которого Блум ездил в одной из предыдущих глав и жене которого он пожертвовал деньги, предстает здесь псом с лицом покойника. Не случайно эта глава и написана как пьеса, ведь это в театре все переодеваются и перевоплощаются. В отличие от обычной пьесы, эта не разделена ни на сцены, ни на акты, это цельный огромный кусок текста. Да и в целом это, конечно, не пьеса, а лишь имитация формы пьесы, в которую зашиты как будто все жанры, от злободневного сатирического романа до волшебной сказки. Вспомним эпизод с картошкой, талисманом Блума: перед входом в публичный дом у него эту картошку отнимают - и он лишается сил, а как только талисман к нему возвращается - Блум снова становится самим собой.
Большинство метаморфоз этой главы происходит кстати с самим Блумом, он становится то правителем мира и величашим реформатором, то женщиной, то отвратительным развратником, которого публично судят и приговаривают к сожжению, то опять самим собой - человеком, который беспокоится за Стивена Дедала и помогает ему уйти целым и невредимым после всех ночных нетрезвых похождений.
Позвякивая, пролетка поворачивает труляля за угол труляля переулка. Корни Келлехер еще раз заверятруляляет Блума. Блум ответно уверятруляляет Корни Келлехера в том, что он совершеннейше затру-заля-за-труляля заверен. Цоканье копыт, звяканье сбруи становятся глуше по мере их труляля ляля удале ляля труляленья.
К концу главы, когда кажется, что уже больше невозможно выносить это безумие безумствующих галлюцинаций, всё вдруг проясняется и становится вполне нормальным. И перед нами опять улица, Леопольд Блум, Стивен Дедал, а еще гробовщик Корни Келлехер, и их вполне понятный нормальный диалог. В конце этой чудовищной (нет, дело не в объеме, там множество тяжёлых и неприятных эпизодов, в том числе порнографических) главы Блуму является его сын, много лет назад умерший в младенчестве. Об этой главной трагедии своей жизни - потере ребёнка - он вспоминает не раз и не два. От многократных повторений не становится менее грустно ни Блуму, ни читателю. Скорее наоборот.
Джойс работал над главой полгода и закончил ее к Рождеству 1920 года. Затем он возвращался к ней и добавлял новые сцены, в том числе сцену сожжения Блума, в итоге он переписал главу то ли шесть, то ли девять раз. Символично, что наша группа закончила ее чтение к середине декабря. Многие, кто начинали с нами в сентябре читать "Улисса", уже бросили это дело. Но я думаю, что все было не зря. Прочитать и попытаться вникнуть даже в несколько глав этого сложного, странного и многослойного текста - это лучше, чем не приступить к нему совсем.
***
Думаю, что 16-я глава займёт у меня не меньше двух недель. А там наступит Новый год, после которого нам останется еще две главы романа.