«— Намен?— нетерпеливо повторил младший лейтенант, не будучи уверен, что правильно произносит слово.— Ду намен? Зи намен?
Надо отвечать, чтобы не рассердить белобрысого.
— Их бин капитан Миляга,— заторопился он.— Миллег, Миллег. Ферштейн?— Все же несколько немецких слов он знал.
"Капитан Миллег",— записал лейтенант в протоколе допроса первые сведения. поднял глаза на пленника, не зная, как спросить о роде войск, в котором тот служит. Но тот предупредил его и спешил давать показания:
— Их бин ист арбайтен... арбайтен, ферштейн?..— Капитан изобразил руками не то работу, не то копание огорода, не то пиление напильником.— Их бин ист арбайтен...— Он задумался, как обозначить свое Учреждение, и вдруг нашел неожиданный эквивалент:— Их бин арбайтен ин руссиш гестапо.
— Гестапо?— нахмурился белобрысый, поняв слова допрашиваемого по-своему.— коммунистен стрелирт, паф-паф?
— Я, я,— охотно подтвердил капитан.— Унд коммунистен, унд беспартийнен всех расстрелирт, паф-паф,— изображая пистолетную стрельбу, капитан размахивал правой рукой. Затем он хотел сообщить допрашивающему, что у него большой опыт борьбы с коммунистами и он, капитан Миляга, мог бы принести известную пользу немецкому Учреждению, но не знал, как выразить столь сложную мысль.
Младший лейтенант тем временем записывал в протоколе допроса: "Капитан Миллег во время службы в гестапо расстреливал коммунистов и беспартийных…" Он чувствовал, как ненависть к этому гестаповцу растет в его груди.
"Сейчас я его пристрелю",— думал Букашев. Рука уже потянулась к кобуре, но тут же младший лейтенант вспомнил, что надо вести допрос, надо держать себя в руках. Он сдержался и задал следующий вопрос:
— Во ист ваш фербанд дислоцирт?
Капитан смотрел на белобрысого, улыбался, силясь понять, но ничего не понимал. Он понял только, что речь идет о какой-то, видимо банде.
— Вас?— спросил он.
Младший лейтенант повторил вопрос. Он не был уверен, что правильно строит фразу, и начинал терять терпение. Капитан снова не понял, но, видя, что белобрысый сердится, решил заявить о своей лояльности.
— Ес лебе геноссе Гитлер!— вставил он новое слово в знакомое сочетание.— Хайль Гитлер! Сталин капут!
Младший лейтенант вздохнул. Этот фашист — явный фанатик. Однако нельзя отказать ему в храбрости. Идя на верную смерть, он славит своего вождя. Букашев хотел бы, попав в плен, держаться так же. Сколько раз представлял он себе картину, как его будут пытать, загонять иголки под ногти, жечь огнем, вырезать на спине пятиконечную звезду, а он ничего не скажет, он только будет выкрикивать: "Да здравствует Сталин!" Но он не всегда был уверен, что найдет в себе для этого достаточно мужества, и мечтал погибнуть с тем же возгласом на поле боя».
Это фрагмент допроса капитана НКВД Миляги, случайно попавшего«в плен» к красноармейцам и принявшего их за немцев, из книжки Владимира Войновича«Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина». Понятно, что злая ирония и сатира, но определенное отношение к теме сегодняшнего разговора имеющая.
Наш собеседник — офицер запаса, служивший в том числе и в военной разведке. Говорим с ним сегодня о некоторых особенностях контрразведывательной работе и следственных мероприятий в отношении военнослужащих. Тут есть определенные тонкости, связанные во многом и с тем, что«тайное всегда становится явным», и с тем, что большие массивы информации достаточной давности до сих пор засекречены.
- Когда появляется очередная публикация на темы, связанные с Вашим прежним местом службы, как к этому относитесь — как к рассказчикам«под очень большой стакан водки» (выражение одного из наших читателей) или?
- Ну, надо всегда смотреть, кто рассказывает и о чем, собственно, речь. В моем случае, к примеру, могу в определенной компании и без спиртного вспомнить чуть больше, Вам рассказываю чуть меньше. Границы этого«чуть» варьируются первой формой допуска, которая с меня по-прежнему не снята. Что дисциплинирует и не дает чересчур расслабиться, в любом случае лучше перебдеть, чем недобдеть. Самоцензура, знаете ли.
- Отставников«в органы» частенько, поди, вызывают? Чтоб не расслаблялись и лишнего не болтали? Или отношение к этому, скорее, наплевательское?
- При нынешнем практически бесконтрольном Интернете-то? А Вы реальную правду от вымысла легко отличите? В свое время были очень сильные специалисты по контрпропаганде, которые в том числе и на закрытых или полузакрытых курсах преподаванием этой науки — да, науки! — занимались, сейчас народец помельче стал, или мы просто не всех знаем достойных, прячутся они от нас. А«в органы» нас не то чтобы вызывают. Скорее, приглашают иногда. С переменным, как это принято говорить, успехом.
Надо понимать, что и любой закордонный разведчик(хоть легальный, хоть нелегальный, проще говоря, шпиён), и вышедший погулять в ближнем или дальнем войсковом тылу противника, и самый матерый брат волчара-диверсант — все они являются вполне себе законопослушными гражданами нашей большой Родины. И потому легко и непринуждённо откликаются на приглашение прибыть на собеседование в соответствующую институцию«серых братьев».
Конечно, при выполнении единственного условия: об этом приглашении должно быть извещено, как положено, конкретное руководство. И разрешение этого руководства на такую беседу получено.
К слову, как Вы думаете, откуда появилось это словосочетание, «серые братья»? К произведению братьев Стругацких«Трудно быть богом» — ну, вот никакого отношения! Имею в виду«орла нашего дона Рэбу» и его присных. «Серые братья» — это из времен второй Чечни, когда бойцы спецподразделений ФСБ появились на территории в камуфляже весьма специфической расцветки.
Как-то вот потом на всех остальных тоже это определение распространилось. Насколько знаю, они совершенно не обижаются — ну, по крайней мере, адекватные ребята не обижаются. А тамошнее начальство, возможно, себя как раз ассоциирует именно по Стругацким — тот еше предмет для гордости. Но мы отвлеклись, продолжим.
Итак, приходите Вы на собеседование…
- Вы меня с толку не сбивайте — на допрос то есть?
- (с очаровательным восточным выговором) Какой-такой запрос-купорос? (говорит дальше уже без акцента) Продолжаем: приходите Вы на собеседование по указанному в приглашении адресу. Это, между нами говоря, совершенно не обязательно будет официальный кабинет. Встреча может состояться где угодно, хоть пикничок Вам по такому случаю специально на скорую руку организуют. Квартира, кафе, какое-нибудь массовое мероприятие…
- А как же быть с уединенностью, так сказать, чтоб не мешали и не подслушивали? И как-то процесс этого, гм, собеседования должен фиксироваться?
- А это, милчеловек, проблемы приглашающей, скажем так, стороны. Мы на такие встречи на напрашиваемся, как правило. Лишь в исключительных случаях, в интересах оперативной необходимости. Либо молодых следователей и дознавателей из«серых братьев» уму-разуму поучить по просьбе старших товарищей.
В принципе, чаще всего разговор идет по многократно отработанным и отрепетированным сценариям. Ну, вот Вам, к примеру, один из них. Приглашают меня, допустим, и начинают пытать, в смысле, спрашивать: «А что это Вы, такой-сякой, делаи в Каире с такого-то по такое-то число такого-то месяца такого-то года?»
А я ему абсолютно как на духу отвечаю: «Никак не мог я, дорогой товарисч, быть в Каире в названные Вами сроки. Ибо уже в отставке я был на тот момент, человек сугубо гражданский. Но первая форма допуска с меня пока еще до сих пор не снята — между прочим, Вашим же ведомством. И покидать пределы горячо любимого всеми нами Отечества мне категорически не рекомендовано, можно даже сказать, запрещено. И как законопослушный гражданин своей необъятной Родины на столь грубое и по факту вопиющее нарушение я пойтить никак не мог, уверяю Вас в этом».
- И что, разговор закончен?
- Конкретно по этому вопросу — категорически да. При необходимости могу повторить этот текст еще раз. Могу слова местами поменять, могу спеть, могу по складам произнести. Поймите: в каждой избушке — свои погремушки. По большому счету, и секретоносители, и секретоохранители делают одно дело: существенно важная информация никогда не должна попадать на глаза или в уши людей, для того не назначенных.
Но это«серые братья». Или, допустим, ребята из Следственного комитета. А вот органы военной контрразведки — вот это совершенно другая песня. Хотя бы потому, что ВКР имеет доступ ко многим документам нашего ведомства. Но это иногда может как раз выручить.
Был такой случай лет тридцать назад. Группа получила приказ на уточнение картографии южной Чечни. Такой себе лёгкий «маршрут выходного дня»: четыре сотни километров по горкам вверх-вниз, вверх-вниз за десять суток в полном боевом. С обеспечением максимальной скрытности передвижения — уже всем было ясно, что совсем скоро в этих местах повоевать придется, вот и отправили нас на такую, гм, пробежку, воздухом свежим подышать.
Практически неделю все шло относительно спокойно, в графике двигались. Но подлянка поджидала нас красивая. Головной дозор приташил двух местных пастухов: старика лет восьмидесяти и четырнадцатилетнего пацана. А у нас приказ: полная скрытность, что крайне негативно сказывается обычно на продолжении жизненного цикла сторонних нарушителей этого приказа.
По уму, головной дозор мог и должен был взять пастухов в ножи, поскольку был обнаружен(раздолбаи, расслабились под конец маршрута, блин!). Но нет, они старика с мальчонкой повязали и притащили, волчары, пред светлые командирские очи — нехай, дескать, капитан сам решает, спрос-то за все с него. Офицер размышлял с полчаса(это очень долго). И отдал две команды: первую — пастухов связать крепко, но так, чтоб часов за пять хоть один смог освободиться, и спрятать, чтоб за это время не нашли.
И вторую: на уход с точки этого глупого и совершенно лишнего рандеву в режиме отрыва. На марш-бросок ускоренный, проще говоря. Вроде как оторвались километров на тридцать, но в горах новости ходят быстрее. Не то, чтоб бой с облавой принимать пришлось, но постреляли мало-мало на пару-другую тысяч патронов. Сидора, конечно, облегчили, но как-то это не радовало. И по прибытии в часть начались танцы с бубнами с контрразведкой.
Спасло тогда командира группы только одно: боевой приказ на выдвижение группы из-за крайнего дефицита времени не был оформлен в должные сроки надлежащим образом — то есть письменно. Что ВКР и установила оперативненько, просто прочитав боевое донесение, составленное по завершении операции. После чего внезапно прониклась ситуацией(что бывает крайне редко) и спустила в итоге ситуацию на тормозах. Четыре выговора с занесением не в зачет.
- За последние полтора года с разных сторон то и дело слышим: журнал боевых действий, который ЖБД, боевое донесение, БД… А насколько можно верить таким документам?
- Верить не только можно, но и нужно. Только вот кто Вам даст с ними ознакомиться в действующих частях и подразделениях? Тем более, в реальной боевой обстановке? Никто не даст, ибо нет у Вас формы допуска к этим документам, и не будет, пока они не попадут в архив и их не рассекретят. Следовательно, все рассказы«бывалых военкоров», как они на досуге пролистывают ЖБД действующей на линии боевого соприкосновения части — это, знаете ли, всего лишь их влажные и неосуществимые мечты.
А насчет достоверности… Как бы проще Вам объяснить? Офицера принципиально отучают врать начальству по крайней мере документально еще в процессе обучения, воспитания и становления. Нет, конечно, можно, к примеру, ошибиться в чем-то, все не безгрешны. Или неправильно — бывает такое — расшифровать и/или истолковать разведпризнаки. Но чтобы офицер сознательно искажал информацию — это из области очень малореального. Особенно это касется потерь ичного состава и происшествий с ним.
Тем более, что военная бюрократия — во многом не чета гражданской*. Вся поступающая информация в обязательном порядке проверяется и перепроверяется, как некоторые шутили, «методом перекрестного опыления». И любая, даже малейшая ложь достаточно быстро выйдет наружу, будет выявлена. Понятно, что у офицера, замеченного в таком(да не дай Б-г, несколько раз!) возникают определенные и весьма сушественные проблемы по службе, начиная с пресловутого карьерного продвижения...
P.S. У Войновича сцена допроса капитана Миляги заканчивается печально:
«...в помещение вошли несколько человек с автоматами. На их касках блестели от дождя крупные звезды. Догадка забрезжила в помутненном сознании капитана.
— Кто это?— на чистом русском языке спросил высокий.
— Пленный, товарищ генерал,— выступил вперед Букашев.— Капитан гестапо.
— Тот самый?— генерал вспомнил донесение.
— При чем здесь гестапо?— заспорил Ревкин и дал краткие разъяснения по поводу личности капитана.
— Но я же его допрашивал,— растерялся Букашев.— Он сказал, что расстреливал коммунистов и беспартийных.
— Ни хрена понять не могу,— запутался вконец Дрынов.— Может, он тогда скажет? Ты кто есть?— спросил он непосредственно у Миляги. Миляга был растерян, ошеломлен, раздавлен. Кто-кто, а уж он-то совершенно ничего не мог понять. Кто эти люди? И кто он сам?
— Их бин...
— Ну вот, видишь,— повернулся генерал к Ревкину,— я же говорю, что он немец.
— Найн, найн!— приходя в ужас, закричал Миляга, перепутав все известные ему слова из всех языков.— Я нет немец, я никс немец. Русский я, товарищ генерал.
— Какой же ты русский, так твою мать, когда ты слова по-русски сказать не можешь.
— Я могу,— приложив руку к груди, стал горячо уверять Миляга.— Я могу. Я очень даже могу.— Для того, чтобы убедить генерала, он выкрикнул:— Да здравствует товарищ Гитлер!
Конечно, он хотел назвать другую фамилию. Это была просто ошибка. Трагическая ошибка. Но то тяжелое состояние, в котором он находился с момента пленения, перемешало в его стукнутой голове все, что в ней было. Выкрикнув последнюю фразу, капитан схватился двумя руками за эту голову, упал и стал кататься по земле, понимая, что его уже ни за что не простят, да и сам бы он не простил.
— Расстрелять!— сказал генерал и сделал характерное отмахивающее движение рукой».
* Следует понимать, что ЖБД - основной, но далеко не единственный документ по учёту боевой деятельности, поэтому достоверность записи в нём легко проверить, просто изучив весь комплекс документации части или соединения за интересующий период. Например, записано в ЖБД - "осуществлялся штурм УР противника в таком-то месте", соответственно это должно биться с расходрм ГСМ, БП, согласованием поддержки с воздуха и, разумеется, боевым приказом старшего командира с постановкой задачи и разнарядкой сил для её решения. Далее - документация медицины и отчет о безвозвратных потерях. При этом все эти документы ведутся не одним человеком и не в одном месте.
Аркадий СПИЧКА