В 1936 г. после победы на выборах сторонников республики в Испании развернулась гражданская война. Конечно, до масштабов российской, каноничной, из Палаты мер и весов, не дотянула, но крови обе стороны пролили изрядно. Воспользовавшись читерством послезнания, сразу скажем, что к проблемам полунищей республиканской армии, которые вылились в причины ее поражения, необходимо отнести недостаток боеприпасов, отсутствие поддержки со стороны ведущих европейских держав, проблемы с командованием и т.д. Франкисты, снабжаемые и поддерживаемые напрямую шерочкой с машерочкой (Гитлером и Муссолини), понятное дело, особых трудностей не испытывали. СССР в силу логистических проблем и наличия троцкистов в рядах республиканских сил ограничивался поставками отдельных партий вооружений или военных специалистов. Для него Испания являлась тем самым чемоданом без ручки: и тащить тяжело, и бросать жалко. Военные профессионалы Ф. Франко были явно компетентнее своих визави, но трудности республиканцев на этом не исчерпывались. В данном очерке предлагается рассмотреть вопросы, не связанные непосредственно с планированием и ведением боевых действий.
Характерной особенностью изучаемого конфликта выступало активное привлечение республиканцами легионеров со всех сторон света, что напоминает современную зарубу в кое-какой сопредельной стране. Одним из таких добровольцев стал известный мексиканский художник, коммунист по сексуальной ориентации, тов. Д. Сикейрос. В истории нашей страны он более известен как организатор покушения на Л.Д. Бронштейна. Правда, сам столп мурализма говорил, что хотел только попугать «иудушку» Троцкого, но это совсем другая история.
Боевым опытом Сикейрос обладал достаточным, в 18 лет вступил в Мексиканскую республиканскую армию, где за 2 года проапгрейдился до капитана, но при этом художественную деятельность не забрасывал. Далее, из-за разногласий с мексиканским правительством уехал в США, а в 1936 г. в качестве воина-интернационалиста оказался в Испании. Вполне естественно, что человека с реальным боевым опытом взяли с руками и ногами в формируемые вооруженные силы Республики. Под командованием новоиспеченного подполковника оказались 46-я моторизованная и 82-я смешанная бригады. Но, внезапно, выяснилось, что, если с революционным духом у подчиненных всё в порядке, то с дисциплиной, мягко говоря, не очень.
Итак, вы жутко анархичный анархист, сын Н. Махно и П-Ж. Прудона, вам отдан приказ ‑ оборонять позицию Х до последней капли крови (своей или вражеской), но есть один немаловажный момент – вы не хотите этого делать или вам нравится другое место. Что делает правильный анархист? Абсолютно верно. Покидает вверенный ему участок обороны и валит в тыл. Предупредить командование или соседей? Ну вы загнули, зачем утруждать себя подобными мелочами. Про ношение знаков отличия, обращение к комсоставу на «вы» и говорить нечего. Пострелять в воздух на мексиканский манер? Святое дело, патроны наспавнятся в ближайшей траншее.
Из описания боевых действий одной анархистской колонны (колонна = подразделение) следовало, что все члены свободно перемещались вдоль фронта. Трижды в неделю общее собрание дружинников решало на какой участок фронта отправиться. Обязательного подчинения меньшинства большинству при этом не имелось. Перед каждым походом вместо командира избирался «ответственный», а вместо комиссара – «доверенное лицо». «Ответственного» каждый раз выбирали заново, чтобы не было пропасти между бойцами и командирами и злоупотребления властью. Устройства оружия и техники почти никто не знал, разведка не велась. Колонна штурмовала с потерями здание, в котором оказались свои («Мы думали, что этот сектор занят фашистами»). Дружинники неумело обращались с минометом, последовал взрыв – 12 погибших, десятки раненых. За 7 недель колонна так и не вступила в настоящий бой с противником. А между тем ее бойцы были готовы умереть за Республику.
‑ Рядовой Педро? Но пасаран?!
‑ Но пасаран но пасараном, а кто Испанию любить будет?
При таком положении вещей длительный паралич сковал Арагонский, Андалузский и Гвадаррамский фронты. Вожди арагонских колонн в начале войны все неудачи объясняли отсутствием оружия и боеприпасов: «Мамой клянемся, дайте 2 миллиона патронов, и мы возьмем Сарагоссу». К весне они получили 13 миллионов патронов, 750 пулеметов, 50 гранатометов, 24 000 снарядов. Но охваченная с двух сторон Сарагосса, взятие которой, по признанию националистов, сильно повлияло бы на ход войны, осталась в руках войск Кабанельяса.
В тылу эти бравые вояки вели себя не лучше. Сикейрос упоминает пару случаев. Солдаты батальона, отводимого на отдых, утащили с собой и тяжелые пулеметы, необходимые для обороны растянутой линии фронта, так как без них к защитникам пришел бы пушной зверь с голубым мехом в случае атаки неприятеля. Читатель, конечно, задастся вопросом: «Для чего в глубоком тылу нужны пулеметы?». Ответ прост: чтобы их владельцев не разоружили коммунисты, социалисты и прочие армейские подразделения, с которыми они устраивали регулярные стычки. Пулеметы, кстати, вернули на место только после того, как один офицер пригрозил солдатам … самоубийством. Другой офицер подарил нашему подполковнику живую курицу, брякнул ее на стол и застрелил, не особенно заботясь о целостности ног командира.
Другой проблемой стала языковая, которая, периодически, усугубляла первую. В 82-й бригаде завелись 2 француза-анархиста, которые по утрам ожесточенно спорили на, разумеется, французском языке. Однажды, после спора потомок гордых галлов взял и побежал в сторону вражеских окопов, чем вызвал жесточайшее недоумение испанских товарищей по оружию и размышления на тему: «Не застрелить ли нам его?». Но последователь М.А. Бакунина дополз до позиций франкистов и стал закидывать их гранатами. По его возвращении выяснилось, что сделал он это на спор со своим земляком, который его постоянно подкалывал и просил продемонстрировать крепость анархистского духа. Сикейрос взял с него честное анархистское слово, что тот в атаки один больше ходить не будет, а только в составе подразделения.
Остро стояла проблема с дезертирством, как командного, так и рядового составов. В качестве примера автор мемуаров приводит диалог, где ему показывают на жандармского офицера и сообщают о намерении последнего сменить команду. Сию информацию довели начальству, которое в течение нескольких месяцев не предприняло никаких мер, хотя потенциальный предатель являлся секретоносителем. Что характерно, к старым кадровым командирам в этом случае отношение было из серии: «И бог бы с ним». Другой офицер без затей подъехал на личном автомобиле к 18-километровому разрыву в позициях, отдал приказ шоферу ждать и исчез. Через некоторое время на позиции республиканцев обрушился шквальный и, самое главное, точный огонь.
Среди низших чинов дезертирство имело место быть по вполне обыденным причинам:
‑ Мигель!
‑ Что?
‑ Кажется, с той стороны я слышал голос нашего соседа по деревне (свата, брата, зятя и т.д.). Пойдем, проведаем?
‑ Ага, только захвати чего-нибудь, в гости с пустыми руками не ходят. И свояка позови.
Вот и готовы два-три дезертира. Если армия республиканцев покидала деревню, где жили новобранцы, то последние не видели ничего плохого в том, чтобы остаться дома.
Другой персонаж решил свинтить к франкистам более сознательно, но из-за запутанности траншей вышел обратно к своим, и, к несчастью для себя, этого не понял. На имитируемом допросе немедленно стал сдавать всё, вся и всех, проявив возмутительную невнимательность, стоившую ему жизни. Письмо маме написать разрешили.
Дезертиров предписывалось отвозить в прифронтовой городишко, где трибунал из старых кадровых офицеров, симпатизировавших противнику, обычно оправдывал беглецов.
Некоторые солдаты активно занимались пораженческой или другой агитацией, не осознавая последствий. Одного такого персонажа ловили три раза, что и привело его к смертельному отравлению свинцом в мозг. Бедняга, вероятно, так и не понял за что. Но есть нюанс. Официального объявления войны стороны не произвели, функционировал режим СВО чрезвычайного положения, поэтому военно-полевые суды и расстрелы находились под запретом, тем паче, иностранными офицерами. Судью и исполнителя приговора – мексиканского полковника Хуана Б. Гомеса – вызвали на ковер и влепили строгий выговор. Ибо не фиг.
Ситуацию усугубляло «двоевластие» гражданских и военных структур на местах, отсутствие патрулей в тылу и систематической борьбы с вражеским подпольем. Сикейрос признается, что они (военные) были готовы пойти на переворот для свержения гражданских властей. Например, в разгар боевых действий анархисты Каталонии решали вопрос о муниципализации или коллективизации городских коров, профсоюзы в тылу требовали сокращения рабочей недели (чего успешно достигали), повышения зарплаты и на работу приходили один раз в неделю – за получкой.
Заводы продолжали выпускать столь нужные в условиях индустриальной войны утюги, кровати и прочие предметы быта. Если на производстве оказывался грамотный управленец (основная масса слиняла к франкистам или была перебита), то предприятие начинало штамповать револьверы, гранаты и сабли. Трудовая дисциплина хромала на все 4 ноги, митинги в рабочее время и самовольные уходы стали обыденным явлением.
Самое главное, исчезло хоть какое-то планирование, каждое предприятие работало на свой страх и риск. По прошествии какого-то периода начинало просить деньги у государства. Выделяемые деньги разворовывались, оборудование пропадало, безработица росла. «Все в промышленности запуталось до такой степени, что даже я не знаю, что предпринять», – заявил премьер-министр Республики первой военной зимой. Как говорится, на воле жить хорошо – кормиться плохо.
В сельском хозяйстве царило похожее веселье. Хочешь есть? Вывод очевиден – ограбь деревню! Продовольствие далее поступало отнюдь не в боевые части, а на черный рынок. Деньги у крестьян конфисковывались и сжигались. Крестьяне отвечали уходом к франкистам, сокращением посевов и восстаниями. Прям как в Советской России в 1920-е гг. сельское население гадало, кто их будет грабить сегодня: националисты или интербригадовцы.
Немало радости доставляло и свое собственное командование. Первую мобилизацию объявили в 1937 г. Иногда, чиновники мобилизованных распускали по домам, мотивируя нехваткой оружия. Остро стояла проблема обучения новобранцев. Если интербригадовцев и других бойцов республиканская армия обучала неделю-вторую, то франкисты со временем увеличили срок подготовки до 3 месяцев. Присутствовала у последних специализация частей, одни затачивались под оборону, другие – под нападение. Но основное отличие находилось в акценте тренировок. Республиканцы – шагистика, националисты – ведение общевойскового боя.
Поступившее на склады вооружение распределялось с дикими задержками. Валенсийские рабочие, изготовившие 40 бронеавтомобилей, с изумлением узнали, что правительство не желает их покупать, так как отсутствовал госзаказ. Улыбаемся и машем. Поэтому нет ничего необычного в том, что о военном и морском министерствах многие фронтовики угрюмо говорили, что неизвестно, какую из воюющих сторон они поддерживают.
Вишенкой на торте, по воспоминаниям Сикейроса, стал следующий момент, шикарнейший в своем безумии. В один из прекрасных и солнечных испанских дней республиканские полководцы, видимо, переупотребивши чего-то забористого, издали приоритетный указ: всем иностранным офицерам немедленно покинуть Испанию. Какую цель преследовала данная инициатива? Элементарно, Ватсон! Предполагалось, что генерал Ф. Франко немедленно испытает чувство глубокого стыда и … Совершенно верно, отправит войска
Б. Муссолини обратно на родину к вину и пицце, гитлеровских военспецов ‑ к пиву и сосискам, а марокканских нигр ‑ к крокодилам и бегемотам.
Таким образом, для достижения победы мотивированным воинским частям Республики в буквальном смысле требовалось превозмогать и сражаться не только с франкистами, но и с некомпетентностью тыловых чиновников, постоянно ждать подвоха со стороны приверженцев М.А. Бакунина и
П.А. Кропоткина, ощущать нехватку обученных резервов и прочих прелестей последствий отсутствия налаженной военной машины.