Где грань между поддержкой и оправданием терроризма и оппозиционными взглядами? В интересах народа, чтобы власть боролась с террором и экстремизмом. Но в интересах народа — и защита государством свободы слова и инакомыслия.
Сочетать две эти задачи сложно, особенно в военное время, когда диверсии, акты террора, информационная война и попытки дестабилизировать ситуацию деструктивной пропагандой оцениваются как пособничество противнику.
Определенное «закручивание гаек» неизбежно. Но принципиально важно, чтобы оно было, во-первых, оправданным и понятным, а во-вторых, контролируемым и ограниченным. У Владимира Путина — как и у большинства нашего народа — нет никакого желания устраивать ни массовые репрессии, ни тем более государственный террор. Но эксцесс исполнителя, «перегибы на местах» и просто глупость исполнителя, к сожалению, неизбежны, и их нужно стараться свести к минимуму. В этом смысле дело социолога Бориса Кагарлицкого (физическое лицо, признанное в России иностранным агентом; включён в реестр террористов и экстремистов Росфинмониторинга) очень показательно.
12 декабря суд над Кагарлицким в Сыктывкаре завершился признанием его виновным в оправдании терроризма. Но вместо запрашиваемых прокурором пяти с половиной лет обвиняемого приговорили к 600 тысячам рублей штрафа.
Социолог и один из главных идеологов современного левого движения в России был арестован в августе — и его дело тут же привлекло повышенное внимание.
Не потому, что москвича Кагарлицкого этапировали в Коми (дело было возбуждено в Сыктывкаре по заявлению одного из региональных депутатов), а потому, что социолог и публицист хорошо известен и в России, и в мире в качестве теоретика современного марксизма и политического активиста, а не сторонника террора.
Да, он всегда был последовательным противником власти и Путина. Возглавляемые им организации получали зарубежное финансирование (и поэтому он был признан иноагентом). Но оправдание террора? В августе, уже после ареста, Кагарлицкого включили в список террористов и экстремистов, но сама суть предъявленных ему обвинений вызывала вопросы.
Главным пунктом был выпущенный им в YouTube ролик под названием «Взрывное поздравление кота Мостика, нервные люди и события, удары по инфраструктуре». Именно в этом ролике обвинение увидело «признание идеологии совершения взрыва с целью дискредитации органов государственной власти».
Речь шла о теракте на Крымском мосту 8 октября прошлого года — и в названии обыгрывался «подарок ко дню рождения» президента.
На суде обвиняемый признал двусмысленность названия, но объяснил это тем, что все подобные выпуски имели отчасти юмористическую подачу в заголовке, и заявил, что никакого умысла оправдания терроризма у него не было. И вообще — ролик висел в интернете десять месяцев и никто не предъявлял Кагарлицкому никаких претензий. А один из его соратников вообще заявил, что «это уголовное наказание за сарказм».
Сарказм, как и «юмористическая подача», конечно, неподсудны, но при этом вполне могут быть осуждаемы обществом, народом. И это будет здоровая реакция, потому что многим кажутся странными остроты на тему теракта, в котором погибли твои соотечественники.
Кагарлицкий это не чувствует — хотя и признает «двусмысленность», — может быть, потому что слишком зациклен на «борьбе с Путиным»?
Но при этом экспертиза, представленная суду, действительно в основном упирала именно на название ролика, а не на его содержание. В итоге судья не согласился с обвинением, и Кагарлицкий, хоть и был признан виновным, отделался штрафом.
Конечно, сыграло свою роль и то, что за него очень активно заступались как отечественные, так и иностранные друзья — даже Владимира Путина на встречах с иностранными экспертами дважды спрашивали про дело Кагарлицкого. Президент обещал «изучить вопрос» — и, естественно, это косвенно сказалось на приговоре. Но если бы этого не было, мог бы судья сам назначить наказание, не связанное с лишением свободы? Скорее нет, чем да. И даже не потому, что в деле фигурировала статья «об оправдании террора»: просто обвинительный уклон у нас, увы, силен во всех уголовных делах.
Но и версию, что Россия не захотела осложнять отношения с левыми политиками из стран Глобального Юга, которые прямо или косвенно просили за Кагарлицкого (например, с бразильским президентом-социалистом Лулой), нельзя считать все объясняющей — потому что для нас важнее всего внутренние причины и следствия дела Кагарлицкого.
А они таковы — и государство, и патриотическая оппозиция (а Кагарлицкий сам назвал себя патриотом) должны понимать взаимную ответственность не только за свои слова, но и за страну в нынешнее сложнейшее время.
Двусмысленность недопустима — ни в трактовке статей УК, ни в статьях в соцсетях и прессе. Понятно, что это легко сказать, но тяжело сделать, но нужно хотя бы стремиться к этому. А для этого необходимо понимать серьезность переживаемого нами момента, ощущать себя одним народом, помогать и поддерживать друг друга, беречь друг друга и исправлять ошибки. То есть вести себя так, как ведут себя наши воины на фронте.