Плотник, кожевник, ветеран Первой мировой и гражданской войн, поэт
Приказ № 72
Тихо на улице Болотной. Спокойно. Разгулявшийся было метельный февраль неожиданно притих и порадовал горожан первой предвесенней оттепелью. Греет солнышко, манит днем на улицу стариков да старушек, которые уж свое отработали. Одна забота и осталась: внуков со школы встретить, да накормить. Ну а пока те на уроках уму-разуму учатся, можно и с соседями о делах соседских и городских поговорить.
— Слышь, Степаныч, улицы-то нашей больше вроде как и нету!
— Как это – нету! – удивляется тот. – А куда ж она делась, ежели мы с тобой как раз на ней и стоим. Кстати, пойдем ко мне — я лавочку от снега почистил, посидим, Тимофеич, на солнышке, – и направился со старинным приятелем к своей ограде.
Присели.
— Так куда, говоришь, улица девалась? – Степаныч почесал под ушанкой сморщенный лоб.
— Да ты что вовсе газет что ли не читаешь? Совсем пнем заделался! – ворчит Тимофеич. А сам довольно лыбится: разыграл-таки дружка старого.
— Глаза болеть стали, не до чтения. Обычно внука прошу почитать что нового, а тот вчера на улицу сбег от меня. Да ты не тяни лямку, по делу давай, коли что знаешь наперед меня.
— Да приказ вчера наш горисполком подписал за № 72, мол, переим… проим… Короче, новое название теперь у нашей улицы будет. Была Болотная, а теперь будет имени Ильи Мухачева.
— Это что ж, того самого? – Степаныч аж подпрыгнул на месте, забыв про больные коленки.
— Так и есть, того самого!
— Илюху – то я помню! Вместе с ним на лесосплаве с тятьками нашими и работали. Помладше он меня был годов на десяток, однако. Он уж тогда вроде как чуть не в себе был. Уйдет, бывало, на берег и сидит, что-то бормочет про себя. Спросишь: ты что тут? А он, стало быть, отвечает: смотрю, говорит, как солнышко в воде купается… Бывало, что и без ужина так и сидел до темна…. Да, дела… – Степаныч примолк: воспоминания о молодости сбили дыхание и заставили сердце больно забиться.
— А я, когда с гражданской пришел, как щас помню, вышел на крылечко с газеткой: скрутить цигарку взял… Тут имя-то знакомое и увидал под стихами. Удивился еще, Илюха ж не грамотный был, а тут гляди — в люди вышел.
Вспомнили старые приятели, как по возвращении с плотов, выпрашивали у тятек по пятачку и бегали вместе с Илюхой за сладостями на Никольскую площадь, где в те времена стоял Казанский базар: как раз на пересечении переулка Муровцевского и Болотной. И покуда тятеньки с устатку сидели на Кабацкой, отъедались разной вкуснотой за долгие месяцы, проведенные на реке.
Степаныч очнулся от морока воспоминаний и шумно хлопнул себя по коленям:
— Верно решили. Правильно! Пущай дети наши живут на улице имени хорошего человека, а не как мы на Болотной, словно лягушки какие….
На том разговор и закончили. По домам разошлись. На кухне Степаныч подошел к календарю и подслеповатыми глазами в прищур разглядел дату: 16 февраля 1961 года.
Поэт с улицы поэта
Почему Болотная стала Болотной, объяснять не надо – низина. Топили воды домишки каждой весной, да бывало так, что до самой осени лужи держались – не высыхали. Так и шлепали по ним бийчане. А вот чьим радением на левом берегу Бии в конце XIX века появилась улица Пушкина, можно только предполагать. В реестре переименованных в разные годы улиц Бийска ее нет.
Так вот на этой-то улице в 1896 году в незажиточной работной семье и родился Илья Мухачев. Отец его приехал за лучшей долей в Бийск из Вятки. Там работал лесорубом, а уж на новом месте занялся лесосплавом. Трудное дело, опасное, а в семье каждая копейка на счету. И как подрос Илюша отцу по плечо, тот стал его с собой брать. Так и гонял плоты мальчишкой от Телецкого озера по Бии до самого города. Всякое бывало, и руки в кровь сбивал, и с плотов на верховых порогах выбрасывало, и мошка таежная грызла… Да только не мешало все это Илье наблюдать за красотами прибрежными и восторгаться увиденным. Тогда-то и начали слова сами складываться. Беда только одна была – грамоте не был обучен, записать придуманное не мог. Так и хранил в памяти до поры до времени. Словно знал, пригодятся еще — вспомнятся.
А судьба между тем продолжала испытывать и преподавать суровые уроки жизни. Как только стукнуло 14 лет, отправился Илья в наем. Приказчик купца Бардина, того самого, у которого текстильная фабрика среди прочего прибыль давала, сурово посмотрел на подростка.
— Не по годам силен, как погляжу. Чем доселе занимался?
— С тятенькой плоты по Бии гонял… — мнет старенький картуз мальчишка.
— То-то гляжу, руки сбиты… За четвертак в день работать согласен?
— Спаси Бог, согласен! — Цену-то копеечке Илья давно уж узнал. А тут и работа рядом с домом, и под крышей, а что еще важно, не сезонная, а значит, и зимой заработок будет.
Приказчик поднялся из кресла, давая понять, что разговор окончен.
— Завтра придешь, на работу поставлю.
За четыре года пришлось Илье немало профессий освоить. И землекопом был, и плотником, и даже кожевником. Ну, а в 1915-м, когда Мухачеву-младшему в аккурат 19 лет исполнилось, прямая дорога выпала на фронты Первой мировой войны. Долго воевать за Царя и Отечество не пришлось. В Пинских болотах Белорусского полесья ранило неопытного солдата, да еще и контузию получил, так что после госпиталя вернулся домой на свою Пушкинскую улицу в Бийске.
Революцию встретил восторженно, и сомнений, чью сторону принимать, у юного Мухачева не было. В 1919-м он записывается в 309-й полк 5-й армии, той самой, которой предстояло освободить Сибирь от Колчака. Не забыл красноармеец и о возможности пойти на курсы грамотности.
Учился жадно. Книги «проглатывал» одну за одной, утолял голод знаний, который испытывал много лет. Вспоминал пережитые приключения на сплавах, чувства, охватывающие тогда, и полились зарифмованные строчки на бумагу:
… Мой стих не мудрствует лукаво,
Не ждет ни славы, ни наград, —
Он скромен, как роса на травах,
Как незабудок аромат.
И зародился он в скитанье,
В кругу лесов, где зверя след,
Где от цветов идет сиянье,
Такой неуловимый свет….
После курсов грамотности следуют курсы красноармейских библиотекарей. Когда назначили заведовать библиотечной секцией в 1-м Бийском полку особого назначения, обрадовался так, что чуть не нарушил воинскую субординацию, очень уж захотелось обнять командира. Ведь в его распоряжении оказались сотни книг! И все они теперь будут им прочитаны!
… В дверь редактора городской газеты стучит молодой человек. Высокий. Одет просто, даже бедно. Первое впечатление, что деревенский парень ошибся учреждением, что нужен ему какой-нибудь сельхозкооператив. Но ни учреждением, ни дверью он не ошибся. И пришел он к человеку, который сейчас решит его судьбу. Илья Мухачев уже приходил сюда и оставил редактору свои стихи.
— Проходите, проходите!
Сразу не прогнал, значит, разговор состоится.
— Вам кто-нибудь говорил, что у вас талант?
«Это он мне говорит? – мысли в голове хаотично скачут. — Конечно мне, здесь же кроме нас двоих больше нет никого…»
— Берем! И печатаем в ближайшем же выпуске! Приносите еще, будем издавать….
На улицу 28-летний Мухачев выходил слегка ошарашенный. Надеялся, конечно, но даже не предполагал, что все вот так легко будет. Ведь кроме обещания издавать стихи ему предложили писать в газету на постоянной основе… То есть он – сын простого дровосека и лесосплавщика – станет журналистом…
И он стал им. Его острые сатирические стихи и бескрайне популярные частушки, издаваемые в приложении к городской газете «Обуток», бийчане повторяли из уст в уста, заучивали наизусть. Редактор посоветовал Илье Мухачеву учиться дальше, и в 1926 году начинающий поэт отправился покорять краевую столицу – Барнаул. Там он познакомится с Андрианом Топоровым, к тому времени уже известным публицистом и писателем, который называл его не иначе как алтайским самоцветом. Еще через семь лет Илья Мухачев, уже полностью сформировавшийся поэт, переберется в Новосибирск. Там встретит и переживет войну, отметит Победу своей страны и там же пройдет последний день его жизни 20 октября 1958 года. Но вплоть до самого этого дня он будет называть себя бийчанином.
Сборник на память
— Бабушка, бабушка…. Тебе посылку привезли из Маймы…
Щупленький парнишка бежит в распадок, залитый ярким солнцем, где его дяэне* собирает травы. Она – целительница. Много народу на ноги подняла. И пастухи были, и охотники, просто путники, что в горы приходят… Последние самые странные: что-то рисуют, что-то пишут, все расспрашивают…
Одного из них на всю жизнь запомнила старая дяэне. Высокий, худой, нескладный…. Такого, кажется, посади на лошадь, так ногами до земли достанет. Нашла его, когда лежал в горячке на берегу реки, в юрту к себе притащила. Внук помогал, успевал только воду таскать. А она все отвары варила да вливала в него. К утру глаза открыл и говорить начал. Чудно говорил. Складно. А как голос окреп, поняла она – стихи читает. Слыхала кайчи** на праздниках. Но таких отродясь не звучало у ее очага.
… В ширь тайги, где летними ночами
Крепок трав малиновый настой,
Я пойду с котомкой за плечами,
Я пойду тропинкою глухой...
Выздоровел тогда гость быстро. Ильей назвался. Имя ее и адрес записал. Сыновья-то дяэне со стадами все больше разъезжали. А она уж тут с внуком, да и тот до осени только и погостит. После в интернат учиться поедет, скучно ей по зиме станет, опустеет юрта.
— А давайте я вам свои стихи пришлю! Понравились?
— Шибко понравились! — отвечает дяэне. – Ты вот читал мне, а я все как вижу. Ярко так. И по душе тепло от твоих слов разливается….
— Ну, значит, ждите посылки от Ильи Мухачева. Я сам-то бийский, родился там….
Старушка закивала: мол, знаю такой город.
— А сейчас вот в Новосибирске живу, так что на посылке Новосибирск и будет указан.
И про такой город дяэне внук рассказывал.
Посылок со сборниками стихов было несколько. Долгую жизнь прожила целительница. Внука вырастила, женила… С той самой встречи со «странным», но таким светлым Ильей, отвары стихами его заговаривать стала, заместо молитвы читала их над склянками своими.
…Смолой и солнцем пахнет хвоя,
Замолкнув, сосны дремлют стоя...
И слышно, как, жилище строя,
Шуршит былинкой муравей...
… Свой аромат у каждого цветка...
В природе всё неповторимо...
Люди выздоравливали, спасибо говорили. А она посылала ему через звезды спасибо за стихи.
А ведь была табличка!
Почему бийские власти вспомнили о Мухачеве именно в 1961-м году, непонятно. Ведь никаких юбилейных дат, связанным с его именем и творчеством, в том году не было. Впрочем, тогда, 62 года назад, в городе было переименовано еще 4 улицы, и все новые названия, так или иначе связаны с революционными веяниями разных лет и веков.
Но вернемся к Мухачеву. Одновременно с тем, как Болотная перестала быть Болотной, на сохранившемся тогда еще доме на улице Пушкина, где родился поэт, была установлена мемориальная памятная доска. Сведений о том, жили на тот момент там родственники поэта или они уехали из Бийска вслед за ним, нет. Но старожилы Пушкина уверяли, что памятная доска украшала фасад старенького дома несколько десятилетий. Затем сменился его владелец. Обветшавшие за годы стены снесли, построили новый дом. Но только табличку на нем закрепить то ли забыли, то ли не посчитали нужным. Куда она делась, неизвестно. Думать о том, что выбросили, не хочется.
Новая жизнь
— Тимофееич! – изрядно постаревший за тридцать лет Степаныч все-таки «добежал» до приятеля детства: новость жгла, и ею надо было срочно поделиться.
— Заходь в дом.
— Не, на крыльцо не подымусь. Когда еще тебе говорил: не строй такое высоченное….
Тимофеич вышел, постукивая клюкой.
— Ну что там обратно стряслось?
Им обоим было уже под сто лет, и они с гордостью носили звание бийских долгожителей.
— Мне правнучка нынче сказала, что дома-то наши сносить будут!
— Вот новость, дак новость. Я еще прошлой неделей это узнал.
Степаныч пригорюнился: опоздал с новостями. Но идти домой не хотелось.
— А что ж с нами-то будет? С Болотной нашей? С памятью об Илюхе нашем?
— Вот как был ты пнем, Степаныч, так им и остался. Хочь и прожил без малого век. Квартиры нам дадут. Новые! — Тимофеич для значимости поднял вверх заскорузлый палец. – а улица, как была в Илюхину честь названа, так и останется, краше только будет.
— Дак это, что ж… Конец дружбе нашей?... — Степаныч часто заморгал глазами. Слез мужику настоящему показывать не стоит, даже если тебе сто лет в обед. – Разъедемся, стало быть, по разным углам? Старух своих в одно время с тобой похоронили, а таперя и вовсе в одного оставаться?
Им дали квартиры в одном подъезде и даже на одном этаже.
Ну а последние частные домишки слева от Коммунарского переулка, кто помнит, снесли на улице Ильи Мухачева уже в 90-е годы.
Улица Мухачева
Сегодня улица Ильи Мухачева одна из самых красивых улиц Бийска. Бийчане, что живут на ней, уверяют: у этой улицы свой характер – особенный. Рядом по Ленина несется нескончаемый поток машин, суетятся горожане вечно куда-то спешащие: кто в Приобье, кто, напротив, в старый центр. Говорят, что еще несколько лет назад воспитатели специально сюда приводили малышей из детсадов и читали им стихи Мухачева. Надо полагать, что под сенью тополей они звучали особенно проникновенно.
Здесь по-настоящему уютно, и даже звенящие трамваи, которые добрались сюда к ноябрю 1961-го, не нарушают этой особенной атмосферы покоя и размеренности. Вот уж истина: как вы яхту назовете, так она и поплывет – какое имя улице дадите, такая на ней и атмосфера будет.
Впрочем, прежнее название улицы нет-нет, а даст о себе знать: подтапливают иногда подземные воды подвалы многоэтажек. Но, надо полагать, напоминает о себе Болотная больше для порядка, чтоб не забывали бийчане старину и свою историю.
P. S.
*бабушка
*певец-сказитель
В материале использованы и переработаны воспоминания Валентины Шишкиной, опубликованные на сайте «Молодежный информационно-развлекательный канал»
