Обмен, или по терминологии той эпохи «вымен» пленных стал главной частью замысла, который имам Шамиль вынашивал на протяжении многих лет после того, как в августе 1839 года русские войска взяли штурмом гору Ахульго, которую отчаянно обороняли сторонники имама. Шамилю с горсткой мюридов удалось ускользнуть от неминуемого пленения, но это далось дорогой ценой. Шамиль потерял двух сыновей. Младший Саид, еще младенец, погиб. Старший – десятилетний Джамалуддин был отдан аманатом (заложником).
Шамиль не смог спасти младшего сына, но он поклялся вернуть старшего. Спустя годы, горцы захватили в плен трех русских офицеров и десять солдат. Одним из пленных был поручик князь Илья Орбелиани. Имам рассчитывал обменять пленников на своего сына. Об этом он сам сказал Илье Орбелиани, который вспоминал о встрече с имамом: « Окруженный своими телохранителями, с готовым оружием в руках, он сел и грозно сказал нам: «если русские выдадут мне сына, то я отпущу вас в Тифлис, а в противном случае, изрублю всех и пошлю в ад». Однако в тот раз замысел Шамиля не удался. Пленные бежали, были изловлены, но самому ценному из пленников в чине полковника удалось уйти. Шамиль был в гневе, понимая, что его сына не отдадут за поручика. В итоге Илью Орбелиани обменяли на муллу и двенадцать мюридов. Впоследствии Илья Орбелиани вступил в брак со светлейшей княжной Варварой Багратион-Грузинской, а еще позже погиб, не успев увидеть своих только что родившиххся сыновей-близнецов.
В 1854 году в руки Шамиля попали вдова князя Варвара Орбелиани и ее сестра Анна Чавчавадзе. Скорее всего пленения Варвары Орбелиани произошло случайно. Она просто гостила у сестры в имении Цинандали, что сложно было предвидеть заранее. С другой стороны, княгини вспоминали о странном госте, в котором заподозрила лазутчика. Он остался ночевать и рано утром выстрелил из ружья, что послужило сигналом для нападения горцев. Все же нельзя исключить, что за "принцессой Барби" охотились намеренно. Вообще, у Шамиля были свои счеты с родом Орбелиани, он особенно ненавидел генерала Григория Орбелиани, старшего брата Ильи, который нанес горцам ряд ощутимых поражений.
Как бы то ни было, Шамиль вновь заполучил добычу, которую можно было обменять на сына и других военнопленных из числа сторонников имама. Поначалу подполковник Давид Чавчавадзе, хозяин сожженного имения Цинандали, не подозревал о далеко идущих планах имама. Он рассчитывал, что речь пойдет об обыкновенном выкупе, что на Кавказе случалось сплошь и рядом. Сразу после пленения жены и детей, когда армия горцев находилась еще вблизи Грузии, он обратился к Шамилю с просьбой не увозить его семью далеко в горы, так как он собирает деньги для их выкупа. Шамиль не ответил князю, и лишь в сентябре 1854 г. Давид Чавчавадзе получил от Шамиля письмо, повергшее его в ужас. «Требования их превосходят всякие ожидания, - докладывал он военному начальству. - Шамиль не хочет вести переговоры отдельно про мою семью; он ее включает в число 120 других пленных, разбросанных по разным местам, и за всех просит: 1) сына своего Джемаль-Эддина, 2) племянника Гамзада, 3) сына Аварского Али-Бека, Харасилау, 4) сына Гамзада Шах-Ислама и 116 пленных» Сверх того имам требовал денежный выкуп.
Давид Александрович Чавчавадзе
Условия были оценены как «несбыточные», но Чавчавадзе, зная правила восточного торга, когда начальная цена называется с огромным запросом, с дозволение начальства вступил в длительный торг. В свою очередь кавказское военное командование направило в Петербург запрос, возможен ли обмен пленных на старшего сына Шамиля, взятого аманатом. Его судьбу мог решить только император Николай I. В октябре того же года военный министр передал ответ императора, что он не находит препятствий к возвращению сына Шамиля к отцу, но прежде всего желает узнать волю самого Джамалуддина, служившего поручиком в Уланском полку. Поскольку Уланский полк в это время находился в Польше, последовало долгое ожидание. Наконец, в начале декабре было получено известие, что Джамалуддин выразил согласие. Давид Чавчавадзе не замедлил отправить в Ведено послание с этим обнадеживающим известием.
Послание отвез юнкер Исаак Грамов, карабахский армянин, служивший переводчиком при генерале Григории Орбелиани. По словам юнкера, Шамиль был польще, ну или сделал вид, что польщен.: «В первый раз вижу у себя посланником русского офицера, и считаю это за счастие». В то же время имам беспокоился, не изменит ли его сын решение вернуться на родину. Посланец дипломатично успокоил имама: «Хотя сын ваш и сделался полурусским, но если он наследовал от вас обширность разума, то конечно приедет, ибо лучше ему повелевать здесь тысячами, чем в России командовать сотнями».
В последующие за этим дни и Шамиль и пленницы с нетерпением ловили вести о переездах Джамалуддина из Польши в Петербург и далее на Кавказ. Примечательно, что Шамиль получал от своих лазутчиков регулярные сведения о перемещении сына. «Это были хорошие шпионы, и надо было удивляться точности доставляемых ими сведений», – отмечали пленные княгини. В середине февраля 1855 года пришло известие, что Джамалуддин уже в Хасав-Юрте (нынешний Хасавюрт). Шамиль отправил в Хасав-Юрт двух посланцев, знавших Джамалуддина еще ребенком, чтобы они подтвердили, действительно ли он тот, за кого себя выдает. После тщательных расспросов посланцы Шамиля убедились, что перед ними сын имама. Один из посланцев – мюрид Юнус, пятнадцать лет тому назад передавший маленького Джамалуддина в руки русских офицеров, прочувственно сказал Давиду Чавчавадзе: «Поздравляю! Как вы доставили нам радость о возвращении сына великого нашего имама, точно так и мы можем вас обрадовать честным словом, что ваше семейство очень скоро будет возвращено вам».
Однако через несколько дней Давид Чавчавадзе получил неожиданное послание имама: «Я очень благодарен вам за исполнение данного вами слова о возвращении моего сына из России. Но не полагайте, чтоб этим кончились наши переговоры. Вы должны хорошо помнить, что, кроме сына, я требовал еще миллион рублей и 150 человек из моих людей, остающихся у вас в плену. Требования эти вы и должны исполнить прежде, чем я решусь возвратить вам семейства ваши».
Пораженный как ударом грома Чавчавадзе ответил резким письмом: «Я до крайности изумлен последним письмом вашим, потому что не почитал вас способным изменить однажды данному слову… С своей стороны, я могу сказать только одно: я всегда привык держать свое слово — держу его и теперь. С самого начала я объявил вам сумму в 40,000 рублей, и теперь не могу прибавить ни копейки. Если я, не имея ничего собственного, решился прибегнуть к займу такой огромной суммы, то я сделал это лишь потому, что никогда не смел рассчитывать на милостивое дозволение Государя Императора сыну вашему возвратиться на родину. Знай я это прежде, я не предложил бы вам и половины обещанной мною суммы. Жду вашего ответа»
Мария Чавчавадзе, побывавшая в детском возрасте пленницей Шамиля.
Упреки Чавчавадзе были не совсем справедливы, так как Шамиль просто вернулся к своим первоначальным требованиям, которые были изложены еще в сентябре месяце. Вопрос о денежном выкупе постоянно поднимался в беседах с пленными княгинями, причем сначала в разговорах фигурировали пять миллионов рублей. Неизвестно, откуда в головах приближенных Шамиля взялась эта умопомрачительная цифра, но однажды княгиням показали номер «Русского инвалида», который, равно как и газета "Кавказ", каким-то образом доставлялся в Ведено и переводился для Шамиля. Там между иностранными известиями сообщалось о некой многомиллионной сумме, уплаченной по приказанию английской королевы Виктории. При этом казначей Хаджио твердил: «Ведь существуют же на свете такие суммы. Если английская королева имеет миллионы, то почему же не иметь их русской царице?»
Тамара Чавчавадзе, побывавшая в детском возрасте пленницей Шамиля.
Старшая жена имама Зайдет и приближенные Шамиля настаивали на том, чтобы пленницы написали императрице и умоляляли выкупить их. Княгини отвечали, что не смеют и думать о такой дерзости. Однако они не учли, что в руки горцев попали их шифры. Вскоре свите Шамиля стало известно, что означают бриллиантовые вензеля под императорской короной. Возможно, им объяснил переводчик Индрис (русский дезертир Андрей), недоброжелательно настроенный к пленницам. Идрис объявил им, что они пытались обмануть Шамиля: «вы говорите, что не имеете права писать к императрице, а между-тем, у вас, в Цинандалях, взяты ваши шифры, доказывающие, что вы ее фрейлины, а мы знаем, что фрейлины всегда имеют право обращаться прямо к императрице». Пленницам пришлось отговариваться тем, что императрица больна, часто ездит на воды в теплые страны, и сейчас отсутствует в России.
Саломея Чавчавадзе, побывавшая в детском возрасте пленницей Шамиля.
Из трех жен имама особенной алчностью отличалась Зайдет. Она все время допытывалась, не зарыто ли у княгинь где-нибудь деньги на черный день и можно ли получить по векселям, найденным в бумагах покойного мужа Варвары Орбелиани. Однажды княгиня Анна в сердцах бросила Зайдет, что приближенные Шамиля требуют миллион, но даже не в состоянии сосчитать такую сумму. «Зайдет ушла, и вскоре пленницы узнали, что казначей Хаджио уже несколько дней сидит взаперти и учится считать до миллиона, вместо денег употребляя бобы, но что все его старания не приводят к желанному результату».
Горцы требовали миллион, князь Давид Чавчавадзе предлагал им сорок тысяч рублей. Закономерно возникает вопрос, почему был предложен столь скромный выкуп за жену, пятерых детей, сестру жены, за ее сына, племянницу и еще многих домочадцев. Во-первых, для разоренного набегом подполковника Чавчавадзе эта сумма была значительной. Деньги собирали спомощью родных, например, сестра князя Нина Грибоедова, вдова поэта, отказалась в течение пяти следующих лет получать пенсию за погибшего мужа, чтобы единоразово получить из казны десять тысяч рублей. Эту пенсионную сумму она передала брату. Во-вторых, заплатить больше означало разжечь аппетиты горцев и вызвать новые набеги и новые захваты пленных. В-третьих, даже если бы многочисленные представители княжеских семей Чавчавадзе и Орбелиани, продав землю и имущество, смогли бы собрать пять миллионов или хотя бы один, царское правительство несомненно запретило бы передачу таких денег Шамилю. Ведь это позволило бы Шамилю увеличить свою армию и продлить существование враждебного России имамата.
Георгий Орбелиани, побывавший в детском возрасте пленником Шамиля.
Один из участников переговоров Исаак Грамов пытался убедить Шамиля в том, что он много выиграет в глазах Европы, если откажется от выкупа: «На вашем месте, я довольствовался бы славою. Посудите сами: мало ли будет вам той славы, что вы, как бы вооруженною рукою отняли у русских того самого сына, которого когда-то поневоле должны были сами отдать им в заложники?.. Ведь об этом заговорит вся Европа, и в газетах напечатают, что вы умели восторжествовать над русскими». В ответ на эту тираду Шамиль с улыбкой заметил: «Оно так; но и деньги получить хорошо».
Впрочем, по мнению пленные княгинь, денежный выкуп не был главным требованием для Шамиля. В этом деле он сам оказался в роли заложника народа. Интересно, что после восьми месяцев пребывания в серале имама княгини пришли к выводу, что Шамиль не являлся абсолютным владыкой. Он должен был считаться с мнением народа и советом (диваном): «Учреждение это совсем не так ничтожно, как полагали бы те, которые понаслышке знают о деспотизме Шамиля. Лучшим тому доказательством может служить описываемое событие, во все продолжение которого Шамиль не имел власти уменьшить денежных требований за пленниц, хотя сам не желал ничего более, как только возвращения своего сына; народ, а не он настаивал о миллионе». Тут надо вспомнить обстоятельства набега горцев на Грузию. В разграблении Цинандали и других кахетинских селений принял участие только передовой отряд под командованием Гази-Мухаммеда. Основная часть армии по приказу Шамиля осталась на месте, а потом к своему разочарованию ушла назад без добычи. Участники похода рассчитывали получить законную часть миллионного выкупа, и Шамиль не мог игнорировать их желания.
Александр Чавчавадзе, побывавший в детстве пленником Шамиля.
На несчастных женщин было оказано психологическое давление. Рано утром их разбудило появление переводчика Индриса, велевшего им быстро одеться: «Полно вам бариться-то! - закричал через дверь Индрис, недовольный некоторою медленностью туалета княгинь, - вот пошлют воду да дрова таскать, так перестанете важничать». Вскоре появился сын имама Гази-Мухаммед, наибы и муллы. Гази-Мухаммед начал запугивать пленниц: «Шамиль, оскорбленный письмом князя Чавчавадзе, решился раздать вас своим наибам; но я упросил имама еще раз послать своих уполномоченных к вашим родственникам, чтоб еще, в последний раз, попытаться склонить их на наши требования.»
Пленниц вынудили написать отчаянные письма родным. «Сегодня хотели нас всех раздать к разным наибам, - сообщала Варвара Орбелиани, - мы даже считали уже себя погибшими…Я не имею почти никакой надежды, да и писать уже не имею сил….Конечно, Богу все возможно, и если Ему угодно, мы не погибнем; но если также в Его воле, чтоб мы пропали, умрем без ропота, как и жили...»
Однако письма произвели прямо противоположное действие, чем то, на которое рассчитывали в Ведено. Разгневанный Давид Чавчавадзе велел передать имаму: «если он позволить себе исполнить свое гнусное намерение и раздаст мою семью по аулам, то я даю в том торжественную клятву перед Богом: с той минуты, когда они переступят за порог комнаты, в которой до-сих-пор содержались — я отказываюсь от них… если они сделаются рабынями ваших наибов, я уже не признаю своей жены — женою, сестру — сестрой и дочери дочерью!» Шамилю было дано понять, что в случае его отказа Джамалуддина отправят назад и он никогда не увидит сына.
Между тем среди членов дивана при имаме обнаружился влиятельный союзник пленниц, о чем им шепнул казначей Хаджио: «старик Джемаль-Эддин сильно держит вашу сторону». Речь шла о шейхе Джамалуддине Казикумухском, который вел род от Пророка Мухаммеда. Он был воспитателем Шамиля и стал его тестем. Его дочь Зайдет, жена имама, мечтала заполучить миллион и в сердцах говорила: "лучше бы Шамиль просил не сына, а больше денег". Но её отец думал иначе. По описанию княгинь, «это был высокий, худощавый, седой старик, с правильными чертами и умным выражением лица». Интересно, что шейх в свое время настоял на обмене князя Ильи Орбелиани, которого Шамиль хотел казнить после побега. Сейчас он взялся помочь вдове Орбелиани и ее сестре. Можно, конечно, предположить, что Шамиль и его учитель просто распределили роли: один был грозным обвинителем, другой – добрым заступником. Так или иначе, но шейх поклялся, что все кончится благополучно. Княгини выразили сомнение в том, что Шамиль сумеет склонить народ на уступки. Однако шейх уверенно пообещал: «Для того, чтоб убедить народ, у нас есть средство».
Джамалуддин Казикумухский
Пленницы не сразу поняли, на что намекает наставник Шамиля. Тем временем в резиденцию Шамиля был доставлен знаменитый отшельник, возносивший молитвы в пустынных горах. Анахорета поместили в старом кабинете Шамиля, из которого дверь выходила во внутренний двор, а большое окно во внешний. «На этот последний двор сгоняли ежедневно огромное количество народа и, по всей вероятности, преимущественно ту часть народа, которая участвовала в нападении на Кахетию, и следовательно была наиболее заинтересована делом о выгодном выкупе пленниц». Отшельник проповедовал народу через окно и молился. Его песнопения и телодвижения доводили чеченцев до экстаза, а пленниц до изнеможения. Дети научились виртуозно передразнивать проповедника, гувернантка мадам Дрансе затыкала уши и шептала по-французски: «Ох, как мне надоели эти моления!», нянечка малолетнего Георгия Орбелиани наивно изумлялась, неужели Бог принимает такие молитвы.
И только потом княгини постигли замысел имама и его старого наставника. Отшельник учил народ умеренности в жизни, толковал о суетности всего преходящего и внушал, что излишнее богатство ведет человека ко всем порокам и к погибели. Из его проповедей неизбежно вытекало, что не следует гневить Аллаха греховной погоней за сказочными деньгами, а надо довольствоваться предложенным выкупом. Проповеди подействовали. Вскоре к пленницам явился казначей Хаджио и объявил, что народ согласился принять сорок тысяч рублей, и с этою новостью уже отправлены нарочные в Хасав-Юрт.
Последним препятствием стал пересчет денег. Выкуп был подготовлен в золотых червонцах. Однако посланцы Шамиля потребовали мелкие серебряные монеты, так как деньги предполагалось разделить между множеством горцев. Собрать в короткое время гору серебра было нелегко, а пересчитать монеты – еще сложнее. Казначей Хаджио и его помощник трудились день и ночь, окончательно убедившись в том, что и сорок тысяч мелкой монетой сосчитать было трудно, а миллион, пожалуй, невозможно. Наконец, деньги были пересчитаны и размещены по мешкам, к которым приложили печати поверенные Шамиля.
Пленницы собирались в дорогу. На прощание их пригласили на чай в комнату старшей жены Зайдет, где присутствовали почти все женские обитательницы сераля. Все сидели в молчании. Потом пленницы вежливо поклонились Зайдет и дружески обнялись с Шуанет. Попрощаться с Аминет не получилось - младшая жена в слезах убежала из дома. Проходя мимо комнаты Баху, тещи Шамиля, они были остановлены старушкой, которая искренне благодарила их за то, что они доставили ей радость увидеть перед смертью потерянного, но любимого внука Джамалуддина: «Я никогда не забуду, что вы вытерпели!.. Я буду молиться о вашем счастье». Возле Баху стояла и грустно смотрела на княгинь оставляемая в серале пятилетняя пленница Тэкла, за чью свободу они так долго и безуспешно боролись. Очевидно, девочка предназначалась в жены какому-нибудь знатному чеченцу. Анна Чавчавадзе перекрестила ее и сказала: «Если ты вырастешь здесь, никогда не забывай, что ты грузинка и, при случаях, помогай христианам!»
Закрыв лица черными покрывалами, княгини вышли из дома. Для них были приготовлены четырехколесные арбы, запряженные не волами, а лошадьми, да еще и цугом – попарно. Княгини были изумлены, очевидно, имам решил напоследок блеснуть великолепием. В четырех арбах разместились двадцать две женщины, плененные в Цинандали. Арбы двинулись с места и пленницы впервые за восемь месяцев покинули сераль Шамиля. Проезжая через аул, они слышали из некоторых домов горестные восклицания на грузинском языке. В Ведено оставалось много пленных. Кучером арбы, на которой ехала Анна Чавчавадзе, был русский беглый солдат, который жаловался, что им всем, «глупым дезертирам», плохо живется: «На нас здесь смотрят как на собак; работу нам задают, что ни есть чернее и тяжелее; а чуть в чем проштрафился, так сейчас голову долой; другого наказания для русского беглеца здесь и не бывает».
Местом «вымена» пленных была назначена река Мечик, разделявшая владения имама и российские земли. Туда двинулась конница имама. По кавказским обычаям отец не должен был ехать навстречу сыну, но Шамиль не утерпел и отправился вместе со всеми под предлогом сопровождения своих дорогих гостей, как теперь называли пленниц. На привале в последнем из селений перед границей имам узнал, что в России объявлен шестимесячный траур по почившему в бозе императору Николаю I. Имам был потрясен этим известием. Всю жизнь Шамиль воевал с войсками царя и сейчас воздал должное своему злейшему врагу: «Ну, по таком великом Государе не мешало бы и шесть лет носить траур.»
На рассвете 10-го марта 1855 года из Куринского укрепления выступили шесть рот солдат с шестью пушками и девять казачьих сотен. Они заняли высоты над рекой Мечик. В подзорную трубу можно было видеть лагерь Шамиля и его палатку под черным знаменем. Дула орудий были направлены на лагерь, курки ружей взведены из предосторожности, поскольку конных горцев было гораздо больше, чем предполагалось.
Между лагерем горцев и русскими позициями росло одинокое дерево. К нему, как было условлено заранее, двинулись по тридцать два человека с каждой стороны. Со стороны горцев выехал сын имама Гази-Мухаммед на горячем белом коне, в белой черкеске и белой папахе. Он и мюриды с ружьями наизготовку сопровождали арбы с пленницами. С российской стороны выехали князь Давид Чавчавадзе, командир Кабардинского полка генерал Л.П. Николаи и поручик Джамалуддин в русском мундире, тридцать вооруженных дальнобойными штуцерами солдат, шестнадцать пленных горцев и две груженные серебром фурштадские повозки.
Арбы с пленницами пересекли пересохшее русло реки. Благодетельный мулла, которого когда-то обменяли на мужа Варвары Орбелиани, взял на руки малолетнего Александра и отнес ребенка к его отцу Давиду Чавчавадзе. К княгиням подошел поручик Джамалуддин, передал им письма родным. Они попрощались. Еще несколько мгновений и пленницы оказались между своими людьми, потеряв дар речи от волнения. Обернувшись, они увидели, как Джамалуддина отвели к дереву, чтобы снять с него мундир русского офицера и облачить его в черкеску и папаху для встречи с имамом правоверных.
Плен сестер закончился, а поручик Джамалуддин навсегда потерял прежнюю свободу. Впрочем, о судьбе старшего сына Шамиля, достойной целого романа, мы расскажем в следующий раз.
Предшествующие статьи: «Пленницы имама», «Дорога в неволю», «В серале Шамиля», «Три жены имама»
Продолжение следует – Заложник Ахульго
Литература:
Плен у Шамиля. Правдивая повесть о восьмимесячном и шестидневном (в 1854-1855 г.) пребывании в плену у Шамиля семейств: покойного генерал-маиора князя Орбелиани и подполковника князя Чавчавадзе, основанная на показаниях лиц, участвовавших в событии. СПб. 1856