Байдарку толкнуло волной от катера, закачало, едва не стукнув о гранитные плиты берега — Надя еле успела оттолкнуться веслом. А впрочем, настроение и без того было таким, что впору самой долбануть байдарку обо что-нибудь покрепче, закинуть весло подальше и пойти… ну, например, чего-нибудь выпить. Тоже покрепче. Не рыдать же, в самом деле. Она ведь не слюнтяйка, как Танька.
С Таньки все и началось в этот неудачный день. Вернее, еще вчера. Ведь договорились еще за неделю: пойти в субботу на Острова, тренироваться перед соревнованиями! И Надя честно готовилась, разгребла все дела, сообщила начальству, что в субботу будет недоступна (босс у них любил на выходных названивать с вопросами, что там по проекту). А эта принцесса взяла да и написала накануне в «Вотсап» — мол, извини, не смогу прийти, Сережа пригласил поехать в лес на выходные. Сережа, вы только подумайте! Ради какого-то мужика… Понятно, чем они там будут в лесу заниматься: в конце мая еще ни ягод, ни грибов. И ради этого-то…
Ничего такого Надя, конечно, в ответ писать не стала. Спросила только:
«А как же соревнования?»
И тут дуру Таньку как прорвало.
Оказывается, она на самом деле не хочет больше участвовать ни в каких соревнованиях. Походила со своим Сереженькой по лесам и поняла, что все эти «быстрее, выше, сильнее» не для нее, она хочет спокойно любоваться природой и наблюдать за птичками. Вот и в байдарочных походах, когда Надя адмиральша, они все время торопятся, гребут как ненормальные, а ей, Таньке, так всегда хотелось полюбоваться рекой, постоять хоть немного в красивых местах, узнать, какие звери тут живут и какие цветы растут…
Хотелось ей, видите ли! Так чего же не говорила? Надя бы тогда и не брала ее в походы. И спортивной гребле бы не учила. Пусть бы с такими же слюнтяями ходила, как сама. Птички, зверюшки, детский сад! Кому это все нужно?
Надя ничего не стала отвечать дуре Таньке — о чем теперь с ней разговаривать. Но в душу уже забрался и начинал понемногу точить червячок: а что, если и другие? Если уж Танька так долго скрывала, то… От кого из товарищей по походам теперь ждать подлянки? Вот, например, Игорь…
Кстати, об Игоре. Из-за Танькиных взбрыков теперь придется решать и эту проблему. Ладно, в соревнованиях Надя и без нее поучаствует, все равно они там поодиночке, на одноместных байдарках. А как быть с походом по Великой на самые долгие дни, в середине июня? Ведь всего три недели осталось! У Игоря двухместный «Таймень», а байдарочник он не то чтобы превосходный (ничему полезному их там на биофаке не учат!). Танька обычно садилась к нему капитаном. Теперь, конечно, участие Таньки исключено — даже если станет просить прощения, Надя ее не возьмет. «Да и не станет она просить», — ехидно хихикал внутренний червячок. Надо срочно искать Игорю напарника — да только кого ты найдешь за три недели? У всех давно составлены планы на лето, набраны отпуска, куплены билеты на поезд…
И опять Игорь станет смотреть на нее жалкими глазами, как у бездомной собачки: «А может, ты все же со мной, а?»
Игорь… При одной мысли о нем Надя невольно вздохнула. А затем — досадливо поморщилась. Он ходил за ней уже два года, смотрел вот этими жалкими глазами, пытался робко ухаживать. А у Нади никак не получалось втолковать ему, что он для нее — кто-то вроде младшего брата. Именно младшего, хотя Игорь был на пару лет постарше. И, откровенно говоря, Надя не особенно верила в его любовь. Игоря просто тянуло к ней — сильной и, чего уж тут скрывать, властной женщине. Похожей в этом на его родную маму. Хорошо бы, чтоб этим сходство и ограничилось.
Вот уж кого Надя терпеть не могла — так это мамашу Игоря. Хотя никогда ее и не видела. Но после первого же их совместного похода — где Надя с Игорем сидели в разных байдарках, и вообще, кроме них, там было семеро человек! — эта тетка начала названивать и писать ей в «Вотсап» с требованиями отстать от ее драгоценного сыночка. Надя тогда жестко ее послала, и неадекватная баба притихла — но уже одного этого было достаточно, чтобы все про нее понять. А позже и Игорь нет-нет да обмолвится кое о чем…
Нет, сам по себе он был неплохой парень. Неглупый, симпатичный. Хороший товарищ. Наверное, и специалист неплохой — тут Надя, правда, ничего не могла сказать, уж очень далека ее профессия инженера от его биологии. Но на работе его вроде как ценили. Вот только работал он в каком-то унылом месте типа рыбокомбината — хотя мечтал изучать морскую фауну где-нибудь в заповеднике. Но разве такая мамаша отпустит деточку от себя? Вот и торчал Игорь в Питере, отводя душу в байдарочных походах.
Надя невесело усмехнулась, вспомнив, как прошлой осенью они гуляли с Игорем вдоль Малой Невки. Было уже темно, вода чернильно плескалась в сером граните, и на поверхности ее покачивались промокшие листья. Игорь и Надя подошли к одному из спусков-причалов, сейчас пустовавшему — навигация была уже закрыта. Надя лениво скользнула взглядом — и ахнула: на гранитном выступе у самой воды лежал самый настоящий тюлень! В тени набережной он казался почти черным, хотя, как Надя потом рассмотрела, был немногим темнее серого гранита. Тюлень выглядел вполне упитанным, бока у него аж лоснились. Он изогнулся на своем каменном лежбище, будто на мягком диване, с любопытством уставившись на людей выпуклыми бусинами глаз.
А Игорь совсем не удивился — скорее обрадовался.
— Я тебя нарочно сюда повел — думал, вдруг увидим! Это балтийская нерпа, она уже месяца два в городе живет. Помнишь, в новостях еще писали?
Действительно, Надя вспомнила заголовок из паблика «Центр спасения тюленей» (Игорь волонтерил в этом центре в свободное время): «Толстобокая нерпа уютно устроилась на Петроградской стороне». Там даже фото было — правда, Надя в него не всматривалась.
— Зачем же нерпе в город?
— А что, — пожал плечами Игорь. — Тут рыбы достаточно, выходов тоже, конкуренции почти никакой. Им же тоже интересно — обжить новые места…
Наде почудилось что-то странное в его тоне. Она взглянула Игорю в лицо — он смотрел на толстого довольного тюленя с тоскливой завистью…
…И куда теперь его девать, этого несчастного, — если Таньку не брать в поход? Сплошные проблемы от этой Таньки!
Тренировка с утра тоже не задалась. То начинал дуть противный «вмордувинд» с залива, то принимался накрапывать мелкий, холодный, совсем не майский дождик. А потом из-за стрелки Елагина острова выскочил пьяный хулиган на катеришке, выписывая по воде немыслимые зигзаги. Надя поскорее прижалась к берегу — как бы не перевернул. В погоню за хулиганом тут же вылетел катер полиции, и оба принялись носиться по всей акватории, поднимая немыслимые волны. У байдарки в такой обстановке не было шансов. А Надю уже и так все достало.
Она решительно и зло загребла веслом, направляя байдарку вдоль берега. Где бы тут пристать? А, вон же старый причал с полусгнившими сваями. Никак его не уберут. Впрочем, сегодня он кстати.
Зачалиться, подтянуться на руках — причал высокий, рассчитан был на катера… Как бы не проломились старые доски…
— Помочь?
Голос был добродушный, ленивый — будто гладили тебя бархатистой пухлой лапкой.
Надя посмотрела вверх — на берегу, на свежей майской траве, полулежала толстая девчонка. Впрочем, нет, слово «толстая» к ней не шло — хотя весила она наверняка втрое больше Нади, а росту была не то чтобы очень большого. Но полнота смотрелась на ней удивительно ладно: вся девчонка была такая округлая, гладкая, упругая на вид, а разморенная поза ее дышала такой негой и одновременно какой-то животной силой, что так и хотелось ущипнуть ее за бочок — наверняка мягкий и теплый.
«Как на картинах Рубенса, — невольно подумала Надя. — Или Кустодиева… Говорят, мужики до сих пор на таких засматриваются тайком».
Ну, Надя-то не была мужиком.
— Руку дай, — буркнула она.
Девчонка, не поднимаясь на ноги, неуловимым плавным движением перекатилась поближе к мосткам и протянула Наде руку — действительно пухлую и очень теплую, почти горячую. И неожиданно крепкую: опершись на нее, Надя живо выскочила из байдарки прямо на берег. Не пришлось даже карабкаться по мосткам.
— Спасибо, — уже теплее сказала она, отряхивая капли с непромокаемых штанов: успел-таки забрызгать хулиганский катер.
Девчонка, опершись на локоть, добродушно созерцала Надю темными, как вишни, глазами чуть навыкате. На ней был просторный брючный костюм из шелковистой ткани какого-то странного серо-бурого цвета с пятнами и разводами. Вроде бы такое сейчас в моде, вспомнила Надя — хотя ей самой эта мода последних лет на все якобы грязное и бомжеватое совсем не нравилась. Но девчонке этот нелепый цвет, как и полнота, неожиданно шел — она в нем была похожа на аппетитную балтийскую рыбку.
Подумав о рыбке, Надя почувствовала, что проголодалась.
А девчонка, как нарочно, вытянула откуда-то из-под необъятного бока вскрытую упаковку копченой мойвы, пухлыми пальцами взяла одну за хвост — рыбка так и блеснула на солнце масляным золотом — и отправила в рот целиком. А потом протянула упаковку Наде:
— Бери, вкусная! У меня еще есть!
— Спасибо, — снова благодарно кивнула Надя, опускаясь рядом с девчонкой на траву. — А у меня в байдарке термос с облепихой, хочешь?.. Бутербродов вот наделать не догадалась — думала, на обратном пути пирожков куплю…
Девчонка пошевелилась, чуть меняя позу, — и Надя увидела рядом с ее пухлым локтем толстую книгу с рыбами на обложке. «Промысловая ихтиология: учебник для вузов».
— Учишься? — кивнула Надя на книгу.
— Ага. На биофаке.
— А курс какой?
— Первый кончаю. Экзамены скоро…
— И это вас на первом такими штуками грузят? — присвистнула Надя.
— Нет, это я сама, — девчонка скосила глаза на книгу и едва заметно облизнулась. — Интересно.
«Понятно. Еще одна любительница морской романтики. А потом на рыбокомбинат пойдет…»
— В морскую биологию собираешься? А родители твои как на это смотрят?
— А что родители, — девчонка благодушно потянулась, зевнула. — Мама сказала — чем бы дитя ни тешилось, лишь бы в сеть не лезло. А папа сказал: это даже хорошо, нам в семье такие нужны — чтоб понимали, как там все устроено, как люди с морем общаются… Для дела пригодится.
— А, так у вас семейное дело какое-то морское? — догадалась Надя. Незаметно окинула девчонку взглядом — да, костюмчик-то не из дешевых. А под книжкой, между прочим, айфон валяется, как бы не последней модели. Богатая студентка. — Бизнес, да? По рыбе?
— Мы и по рыбе, и по крабам, — как-то мечтательно протянула девчонка. — И вообще…
«Ну точно, не миновать ей рыбокомбината. Семейного. Все они так».
— Значит, к делу тебя пристроить собрались, — понимающе кивнула Надя. — Ты сама-то откуда? Питерская?
— Оттуда, — девчонка кивнула, не оборачиваясь, в сторону устья Невы.
«Понятно, Лисий нос. Или Ольгино. Не Кронштадт же. Там богатенькие не живут».
— Ну родители-то питерские?
— Питерские, — фыркнула насмешливо девчонка. — Да наши тут жили, когда еще Питера никакого не было! И рыбка в заливе нашей была всегда.
— Тут же до Питера не было ничего, — удивленно ляпнула Надя — и сразу поняла, что сморозила какую-то глупость.
Девчонка изумленно уставилась на нее — ее выпуклые глаза, казалось, совсем сейчас выскочат из орбит, — а потом вдруг расхохоталась. Густо, громко, колыхаясь всем телом — под шелковистой серой тканью будто пробегали волны.
— Ну ты даешь! — почти простонала она, утирая выступившие слезы. — Не было ничего! Может, скажешь, и моря не было, и островов? И людей? Ты что — не местная?
Такого вопроса Надя не ожидала. Она привыкла считать себя коренной петербурженкой — ее прапрадедушка приехал в Питер с семьей из Пскова еще до революции, работал на заводе. Прабабушка пережила блокаду, у нее даже медаль за это была и особая пенсия. «Псковский да витебский — самый народ питерский!» — гордо повторяли в ее семье сохранившуюся с тех давних времен поговорку.
Она нахмурилась было — но тут же сообразила, что обижаться-то не на что. Разве что на саму себя. Действительно, позорище — историю родного города не знать. А еще петербурженка.
Что же здесь все-таки было раньше?
Надя пыталась вспомнить школьные уроки истории, книги про Петербург, которые читала когда-то, даже рассказы экскурсоводов…
Но что-то внятное оттуда вспоминалось только про Петра и шведов. И про то, что было позже. Как там у Пушкина: «Здесь будет город заложен…»
Постойте, постойте. Пушкин. Они же это учили в школе. Там еще что-то было, до города… Когда Петр стоял на берегу, дум великих полн…
«По… каким-то там… топким берегам
Чернели избы здесь и там,
Приют убогого чухонца…» — услужливо, как бы извиняясь, подбросила память. Да, еще папа так шутит про дачу — «приют убогого чухонца».
«Нева в переводе с финских языков означает „река с топкими берегами“…» — зазвучал в голове полузабытый голос экскурсовода — лет пять назад они с тверской тетушкой брали автобусную экскурсию в Шлиссельбург…
Чухонцы. Финские языки. Кто такие чухонцы? Финны, эстонцы? Они тут жили?
Надя снова покосилась на девчонку — не похожа она на финку. Темные глаза навыкате. Круглое, как блин, лицо — да что там, вся голова круглая, как шар. Жесткие черные волосы надо лбом. Какая-то северная народность, что ли… Вроде чукчей. Или этих, как их… Лопарей, что ли… Из Лапландии, где Дед Мороз и Нильс с дикими гусями…
Тьфу, что за детский сад. Как она позорно мало знает, оказывается. Действительно, как неместная. Надо бы погуглить — не переспрашивать же, как дуре. Еще и девчонка обидится. А она ведь Наде помогла. Не по-туристски — товарищей обижать.
— Да, извини, глупость ляпнула, — примирительно сказала она. — Устала просто. Как с утра вышла на тренировку — так все наперекосяк… Тебя как зовут, кстати?.. Юля? А меня Надя. Юль, мне сейчас байдарку разобрать надо будет — ничего, если я тут на бережку? Не помешаю тебе?
— Разбирай, я тебе помогу, — кивнула Юля. — У нас в универе туристский клуб. Я с байдаркой умею… Своей только нет.
Байдарку она действительно разбирала ловко — чувствовалась сноровка. Пусть еще и не такая, как у самой Нади, — но ведь Юля и помладше. Попутно поболтали о походах, о реках, на которых приходилось бывать…
К тому моменту, когда байдарка была упакована, решение созрело окончательно.
— Юль, а у тебя на июнь какие планы? После экзаменов?
— Пока никаких, — пожала Юля пухлыми плечами. — В июле ребята в поход хотят, а пока…
— Так, может, с нами? На реку Великую? Это на Псковщине. У нас одна девчонка отвалилась, место в байде пустует. Ребята хорошие, гарантирую!
— А что, почему бы и нет, — просто сказала Юля. — Плавать — это я люблю…
И Наде даже не захотелось поправить это ее детсадовское «плавать» на «ходить». Первая удача за весь день! Обойдемся и без Таньки.
Они уже прощались, обменявшись телефонами и всеми нужными контактами, — когда Юля наклонилась, чтобы убрать в рюкзачок свой айфон (действительно последняя модель, Надя угадала), и из-за ворота у нее выскользнул странный кулон на цепочке. Плоский и каплевидный, переливавшийся зеленым, синим, розоватым — Наде показалось сперва, что это блесна.
Юля проследила ее взгляд, хихикнула довольно. Подняла кулон на пухлой ладони к самым Надиным глазам — он был сделан, похоже, из какого-то переливчатого камня. Только Надя никак не могла понять из какого.
— На блесну похож.
— Блесна и есть. Для рыб из снов и подземных рек …
Что это значило, Надя спросить не решилась. Может, какое-то их… народное заклинание. Оберег. Чего она полезет?
…Придя домой, Надя заварила себе чаю и тут же, не утерпев, прямо на кухне открыла ноутбук. Надо бы, конечно, перекусить — ну ничего, сейчас быстренько найдет нужную инфу в интернете и со спокойной душой пожарит котлеты.
Но время шло, чай в кружке стыл, почти нетронутый, — а Надя, как завороженная, все глубже и глубже погружалась в пучину вдруг открывшегося ей непознанного, и конца этому не предвиделось.
Народ водь. Это слово звучало по-летописному — а народ, оказывается, живет и сейчас. Прямо здесь, в Ленинградской области. Народ ижора — так вот откуда река Ижора. Карелы, вепсы, финны-ингерманландцы…
Все они были здесь до Петра — ловили рыбу, строили дома, играли свадьбы, приносили подарки морским и водным хозяйкам, пели песни на своем языке. Были и при Петре. И после Петра. И… сейчас? Почему же Надя об этом не знала? Не было времени задуматься, оглянуться?
Вот откуда Нева — «река с топкими берегами». И Охта, и Шушары, и Юнтолово, и Токсово, и… Даже, наверное, река Чухонка на Каменном острове.
По топким берегам
Чернели избы здесь и там…
А Пушкин, выходит, знал об этом. Да и как не знать — закопавшись в посты краеведов, Надя обнаружила, что всем известная Арина Родионовна была родом из деревни с финским именем Суйда. В тех краях жили ижора и водь. Впрочем, как и по всей Санкт-Петербургской губернии в те времена. Значит, Пушкина воспитала финская женщина? И его странные, ни на что не похожие сказки — оттуда?
Куда они все ушли? И ушли ли?
Надя закапывалась все глубже и глубже в дебри интернета, одна ссылка выводила на другую, на третью — вот уже перед глазами современные фото: мужчины и женщины в белых, расшитых красными и синими узорами одеждах, валяные шляпы, островерхие шапочки с монетками и подвесками, белые покрывала — какие-то народные гуляния… Дети учат родной язык в каком-то культурном центре — оказывается, есть учебники! — молодой парень, Надин ровесник, играет на кантеле — инструменте, похожем на гусли… Может быть, даже поет руны, как в «Калевале». И это — в Санкт-Петербурге! Высокий, до самого неба, костер в ночь летнего солнцестояния — прямо в окрестностях Питера…
У Нади начинала слегка кружиться голова. Было такое чувство, будто она всю жизнь ходила по асфальту, не подозревая, что под ним — земля и подземные реки, и не мертвые, заточенные в трубы канализации, а настоящие, с водорослями и рыбами, с тритонами и ракушками, со своей жизнью, вписанной в город, незримой для города, параллельной городу. Ее родной Питер — да что там, весь край! — оказался полон таинственных следов и троп, о которых она и не подозревала, густо расчерчен ими во все стороны. И тропы эти не пустовали.
Как там сказала Юля — блесна для подземных рыб? Может, именно это она и имела в виду?
Кстати, о Юле… Кто же все-таки она? С современных фотографий ижор и вожан смотрели в основном белокурые и русоволосые люди. «Чудь белоглазая» — вспомнилось Наде. Тоже что-то из истории — летописи, кажется…
И тут, словно в ответ на ее мысли, из недр интернета одна за другой выплыли две картинки. Зарисовки конца XVIII века. «Чухонская крестьянская баба», «Ингерская крестьянская баба». В современных подписях уточнение: «Водская крестьянка», «Ижорский костюм».
Надя аж вздрогнула — с обеих картинок на нее смотрела… Юля. Вернее, те, кто мог бы быть ее прапрапра… много раз прабабками. Круглые полные лица. Темные, чуть навыкате, глаза. Крепкие налитые фигуры, плотные ноги-стволы — в наше время их обозвали бы толстыми, но женщины с портретов дышали животной силой, будто сама Мать-земля, и полнота их казалась такой же естественной, как трава и цветы по весне и наливные яблоки по осени. Или — как та толстобокая нерпа на Малой Невке.
«Финно-угорские языки принадлежат к уральской семье языков, включающей… также венгров, ханты, манси и родственные им самодийские народы — ненцев, нганасан, селькупов…»
Волевым усилием Надя захлопнула ноутбук. Чай уже совсем остыл. И голова трещала от информации.
Ладно, вот пойдем все вместе в поход — разберемся.
…На Великой все с самого начала пошло не по плану. Надя почему-то была уверена, что Юля поступит так же, как всегда делала Танька: плюхнется на капитанское место в Игоревом «Таймене» и примется по-хозяйски командовать «матросом». Вот только адмиральша не учла, что Танька была знакома с Игорем дольше, чем она сама. А Юля увидела его второй раз в жизни — первый был тогда, когда они всей группой собрались у Нади на квартире и обсуждали последние приготовления.
Юля, не задумываясь и не смущаясь, прошагала с веслом к «Тайменю» и ловко запрыгнула — не запрыгнула даже, а перетекла всем своим огромным телом в носовой отсек — туда, где обычно сидит «матрос». Легкая байдарка закачалась.
На недоуменный полувопрос-полугримасу Игоря Юля только пожала своими пухлыми плечами:
— Это же твоя лодка. Значит, ты капитан.
— Да он ничего не умеет! — привычно засмеялась Надя. Ребята хихикнули, а Игорь так же привычно понурился.
— Значит, учиться надо, — спокойно и чуть лениво ответила Юля, как нечто само собой разумеющееся. И Надя махнула рукой — не спорить же на старте. Вот походит денек с этим рохлей — сама на капитанское место переползет.
Она еще помнила Юлину сильную руку там, на Елагином, ее сноровку, когда разбирали байдарку. Из нее вполне получится капитанша.
Конечно, весь первый день байдарка Юли и Игоря плелась в самом хвосте. Но это было не страшно: Великая в верховьях очень узкая, к тому же бежит между плотных стен тростника — там и двум байдаркам рядом тесно, поневоле приходится растягиваться. Да и нет смысла ждать от первого ходового дня каких-то особенных километров и скоростей — после целой ночи в плацкарте, а потом выгрузки и стапеля.
Но, к удивлению Нади, Юля и на второй день все так же уселась на место матроса. И снова они оказались в самом хвосте — хотя Надя уже успела увидеть, как Юля гребет, и убедиться, что руки у той действительно не по-девичьи сильные. Но с таким капитаном, конечно, никакая сила и мощный гребок не помогут.
На второй стоянке им всем пришлось долго дожидаться «Тайменя». И Надя, посматривая с высокого берега на реку, с некоторым злорадством ожидала услышать, как Юля на подходах станет «мотивировать» своего незадачливого капитана. Или хотя бы пыхтеть недовольно и раздраженно махать веслом. С Танькой такое случалось постоянно, хоть она и сидела сама на капитанском месте. Но Игорь умудрялся косячить даже в роли матроса.
Однако и тут все пошло не по плану. Когда наконец отставший «Таймень» выполз из-за поворота — Надя с удивлением увидела, что Игорь правит лодкой хоть и медленно, но, в общем, вполне уверенно. И даже соображает вовремя повернуть руль. А Юля на носу гребла себе и гребла, ровно и размеренно, будто ничего не случилось.
Когда они подошли совсем близко и собирались чалиться, до Нади наконец донеслись какие-то ее слова. Но это была не ругань и не раздраженные замечания — Юля, похоже, тихонько подсказывала Игорю, что делать. Пристали они к берегу в итоге по всем правилам.
— Тебе не надоело, что Игорь ваш экипаж все время назад тянет? — потихоньку спросила Надя Юлю вечером, когда все уже готовились расходиться по палаткам. — Еще и подсказываешь ему, я слышала… Тоже мне, капитан.
— А как же иначе он научится? — пожала плечами Юля, снова как что-то само собой разумеющееся.
На третий день «Таймень», конечно, снова отставал. А вслед за ним понемногу начали сбавлять темп и другие экипажи. Сначала крайний с хвоста — «не бросать же ребят одних». Потом следующий за ним — по той же причине. А потом пошло по цепочке.
В другое время Надя давно бы уже рвала и метала. А теперь — у нее почему-то никак не выходило на них разозлиться. Ни на добренькую Юлю с этим рохлей Игорем. Ни на остальных ребят.
Может быть, дело в Таньке? Как она тогда написала — «гребем и гребем, как ненормальные». И Надя тогда подумала — а что, если и другие…
И вот они, эти другие. Отстают под благовидным предлогом. Снижают скорость, поджидая друг друга. Любуются тростниками и бирюзовыми стрекозами-красотками, разглядывают следы выдры на отмели. Слушают, как стонет где-то в облаках канюк. И никому нет дела до спорта и достижений.
Может быть, лучше так — чем скрывать, как Танька, и потом взорваться?
Хотят — так пусть поматрасят. Скоро самим надоест.
А может…
Надя поняла, что осталась одна. Она-то привычно гребла по-спортивному в своей одноместке — и вот уже все безнадежно отстали, даже голосов не слышно. Вокруг — тростники. Колышутся, шуршат тихонько друг о друга тонкими зелеными тельцами — будто разговаривают. Или это стрекозы потрескивают крыльями? А что за птичка пищит там в кустах?
Игорь бы, наверно, рассказал…
Почему она никогда не слышала этого, не замечала? Не считала нужным замечать?
Так же, как странные имена Невы, Ижоры и Охты. Как подземные реки древних народов, текущие сквозь ее родной город. Как корни этого самого города в темной земле времен…
А что под этой рекой, интересно? Что — в реке?
Надя впала в странное состояние — может быть, так действовали одиночество и тишина. Непривычная тишина — ни голосов товарищей, ни ритмичных всплесков весла. Только лес, тростники и река. Стрекозы и птицы.
Она склонилась над бортом — вода была прозрачной, словно воздух, и оттого казалось, будто лодка не плывет, а летит по небу. А там, внизу, как и полагается — колыхались леса, густые, золотисто-зеленые, и между кронами порхали — птицы? Рыбки?
Течение неслышно несло ее вперед — и вот внизу поляна, залитая солнцем. Или это золотится песок? Полосатый окунек завис над золотом, смотрит вверх выпученными глазами. Да это же он на меня — догадалась Надя. Лодка плыла по речному небу, как облако, и тень от нее, как от облака, скользила по подводным чащам, долам и равнинам.
На что похожа эта туча — может быть, думает окунек. На сома? На большую плотвичку?
Надя впервые смотрела на мир с рыбьего полета.
Хрустнули тростники у берега. Надя подняла взгляд — прямо ей в лицо смотрела добродушная горбоносая морда. Выпуклые глаза ее были чем-то похожи на Юлины.
Лосиха фыркнула, повела ушами — видно, досаждали комары — и спокойно опустила морду в воду. Она словно не видела человека. Да Надя и не была сейчас человеком — таким, каким привыкла быть. Она словно стала частью этой реки — земной, подземной, небесной.
И неведомая сила несла ее по реке вверх и вниз — в еще не познанное.
Сказочные рыбы выплывали ей навстречу. И пахло, пахло вокруг водяной мятой…
…Первая долгая стоянка была назначена на озере Верято — в самый длинный день и самую короткую ночь. Надя первая предложила сделать большой костер — и ребята охотно ее поддержали. Благо сухих до серебристой звонкости сосен — совсем как в Карелии — здесь было достаточно.
А Надя украдкой покосилась на Юлю — как она отреагирует на идею о большом костре? Может, скажет что-нибудь вроде — ага, у нас тоже так принято!
Юля сидела с Игорем в сторонке, у длинного деревянного стола, невесть кем сколоченного для туристского племени. Они о чем-то тихонько разговаривали — и руки их, кажется, соприкасались не просто так.
Сначала Надя ощутила нечто вроде раздраженного укола в сердце. А сразу за ним — прилив облегчения.
Если раньше у нее и случались изредка сомнения — а нравится ли ей Игорь? — то теперь они все отпали.
Конечно, нравится. Как милый младший братишка. Оказывается, не такой он и рохля.
И как хорошо, что все наконец встало на свои места.
За Юлю она не беспокоилась — уже поняла, что та точно знает, чего хочет. И попробуй ее сверни с намеченного пути — пожмет лениво плечами и поплывет своим курсом.
…Была уже полночь, когда Надя вышла из палатки. Ей не спалось, хотелось подышать. Ночь была теплая, но не жаркая. Над озером внизу поднимался густой туман, будто лунное молоко неслышно текло из грудей земли. Корабельные сосны молчали над берегом, и в темных кудрях их запутались бледные звезды. Небо было почти светлым — ночь никак не хотела наступать, да и времени у нее почти не оставалось. Все вокруг было словно подернуто серовато-серебристой дымкой.
«Как шкура тюленя там, на канале», — почему-то подумала Надя.
Не обуваясь, она неслышно прошла босиком по сухой хвое к самому обрыву, где начиналась тропинка к воде, — и там, внизу, услышала голоса.
— Смотри, какой туман.
— Как молоко.
— Ага. Ты помнишь, как пил молоко?
— Да я не пью его. Аллергия.
Насмешливый фырк.
— Не из коробки. Из груди.
— Мамино? Знаешь, я… Мама говорила — она на искусственном… Да кто же это помнит?
Снова фырк, похожий на вздох.
— Понятно. Поэтому ты и такой — недокормленный. Ничего, я тебя докормлю. У меня много молока. Вон, смотри — сколько хозяйки озерные для нас разлили!
Надя осторожно выглянула из-за сосны — они стояли там, Игорь и Юля, у самой кромки темной воды. Все ближе к берегу подползал, переливаясь, туман.
— Ты веришь в озерных хозяек?
Юля фыркнула.
— А чего в них верить. Они просто есть.
Она развернула Игоря лицом к себе — и спокойно, не торопясь, расстегнула молнию своей серой шелковистой куртки. Налитые груди сверкнули, как две золотые луны, в серебристой дымке белой ночи. Игорь закрыл лицо руками.
Юля тихонько засмеялась, колыхнула полными бедрами — серые походные шаровары в темных разводах и пятнах облачком легли к ее ногам. Она стояла в лунном свете и тумане — большая, золотая, нагая, будто первобытная богиня-мать, вышедшая из песка и озер, из темной земли времен. По телу ее пробегали мощные волны. Или то отражалась вода?
Она отвела руки Игоря от лица и расстегнула на нем куртку…
Надя еще успела увидеть, как они рука об руку заходили в темную воду, все глубже и глубже, потом поплыли — только темные круглые головы, будто тюленьи, виднелись среди расходившихся кругов. А потом все поглотило туманное молоко.
Ненужная одежда лежала на песке — будто две сброшенные шкурки.
Надя вздохнула, отделилась от сосны и пошла обратно к палатке. Ей было сейчас легко — и спокойно.
…В конце августа у Нади зазвонил мобильник. Странно, друзья сначала писали в «Вотсап». Она посмотрела на номер, ухмыльнулась — и с чувством некоторого злорадства приняла звонок.
— Они уезжают! — рыдал в трубке женский голос. — Расписались и уезжают! Игорек и эта жирная девка! Она его сманила в какой-то заповедник… Где одни киты да тюлени… Лишь бы подальше от матери… Ведьма! Проститутка! Тварь! Когда она успела? Она его погубит! Игорек такой доверчивый…
Надя не без удовольствия слушала этот поток, усевшись поудобнее в кресле и закинув ногу на ногу. А когда в излияниях наметилась передышка — спросила почти ласково:
— Так от меня-то вы чего хотите, Людмила Петровна?
— Наденька, — голос в трубке заискивающе дрогнул, — Наденька, дорогая, вы же когда-то… имели на Игорька влияние… Может быть, вы…
Надя сладко, с хрустом потянулась. Глянула в зеркало напротив — оттуда глядела ее во всю ширь ухмыляющаяся морда. И только потом сказала в трубку — голос ее прямо-таки сочился медом:
— Это все потому, Людмила Петровна, что мы с вами историю родного города плохо знаем.
— Что? — опешила женщина на той стороне.
— Вот так. Тут ведь раньше кто жил? Народы всякие древние — ижора, водь…
— Чухонцы, что ли?
— Не чухонцы, а чудь. Черная да белоглазая. И вот у этой чуди, — голос Нади зазвучал вкрадчиво-таинственно, будто она в лагере после отбоя рассказывала страшную сказку, — у чуди этой самой легенды были всякие про море. То есть это мы думаем, что легенды, — а кое-что, может, и правда… Затаилось это все — но есть…
— И… что? — Людмила Петровна почти шептала.
Клюнуло!
— Говорят, живет в устье Невы морская хозяйка, и от мужа своего — хозяина морского — рожает дочерей-тюленей. Все тюлени от нее пошли, по всему морю расселились. А некоторым и моря мало — выходят на сушу в самую светлую ночь, в летнее солнцестояние, присматривают себе парней, заманивают в воду и уводят. Никогда больше те парни домой не возвращаются… Кто знает — может, эти девки водяные и сейчас в наших каналах и реках прячутся? А мы и не подозреваем ничего… Вот в таких опасных местах мы с вами живем, Людмила Петровна.
Трубка несколько мгновений молчала — а потом фыркнула и отключилась.
Надя хихикнула, закинула руки за голову, удовлетворенно потянулась.
«Это я ей еще про подземные реки не рассказала…»
Перед глазами стоял тот день, когда они с Юлей виделись в последний раз. Там же, на Елагином, у старого причала.
— Что, вот так и уедешь? А как же учеба?
— Заочно закончу, — пожала, как всегда, пухлыми плечами Юля. — Зато там практика какая! Море… А в море все есть. Рыба, — она облизнулась, — тюлени. Киты…
— А родители твои?
— А что родители, — как-то мечтательно улыбнулась Юля, будто вглядываясь внутрь себя. — Не я первая, не я последняя. Бывало уже у нас так-то…
Она наклонилась заговорщицки к самому Надиному уху, зашептала — от нее пахло морем и рыбой, и немного озерной травой.
— Я беременна! Значит, мама точно простит.
— А папа?
— Папа — тем более.
— И что, так прямо с ребенком… в заповедник? Где одно море с тюленями?
— А куда же еще? — лениво удивилась Юля.
Она вдруг пошарила за воротом, сняла через голову цепочку с переливчатым кулоном-блесной.
Надя уже знала — это спектролит. Камень, похожий на северное сияние. И родом оттуда же — с Севера. Только там бывают такие.
— Бери, это тебе. Чтобы рыбы ловились. В подземных реках…
В тот вечер Надя заснула, сжимая, как маленькая, в кулаке переливчатый северный камень. Сказочные рыбы плескали хвостами в озере ее снов. Колыхался подводный лес. Надя парила над ним на облаке-лодке.
…Уже осенью, когда Игорь и Юля давным-давно уехали в свой заповедник, Надя сходила на Малую Невку — поискать, не встретит ли нерпу.
Но ее нигде не было. И на других каналах и реках тоже. Ни в этот день, ни потом.
Что ж — тюленям ведь нравится обживать новые места.
Автор: Ольга Ракитянская