Я дернул за рычаг, и старина Джек зашумел и затрясся, раскручивая барабаны, а потом выплюнул в лоток горсть монет.
— Хватит на кружечку, а?
Вилли, сам похожий на бандита, вальяжно облокотился о соседний автомат и наблюдал, как я играю. Его кирпично-красное и сухое, как пустыня, лицо выдало кривую улыбку, похожую на трещину. Я кивнул. Вилли прекрасно знал, на что на самом деле уйдет мой выигрыш, но это притворство позволяло ему считать меня своим. Он любил говорить, что, хоть я и ношу галстук и насквозь пропах библиотекой, во мне все же больше настоящего, чем в других белых рубашках. Не знаю, что он такое разглядел, но в мои хилые очкастые двадцать девять его дружба была мне лестна, как школьнику.
— Давай-ка я дам тебе кулек, приятель. Не в карманы же тебе это пихать.
Он хохотнул и скрылся в лабиринте автоматов и столов для аэрохоккея. Формально заведение уже пять минут как закрылось, зал опустел, но огни автоматов все еще переливались, обещая легкое чудо. Коварные сирены, они заманивали своих моряков, заставляли их сердца выстукивать чечетку, а карманы — выворачивать нутро, и лишь немногие одиссеи выходили от них, насладившись песней и оставаясь при своем. Я видел их, счастливчиков, уходящих в безопасные воды с кульками монет, преследуемых горящими взглядами оставшихся, вновь и вновь здоровающихся с одноруким бандитом.
Я никогда не спускал больше пяти долларов. И никогда не выигрывал больше пятидесяти. Мне было довольно и этого. Я приходил сюда не за выигрышем, а для того, чтобы встряхнуться и немного проветрить мозги. Это работало даже лучше, чем долгие прогулки по набережной.
Вилли вернулся. Его голова на тонкой жилистой шее качалась, как маятник, рот искривился подковой. Он ткнул большим пальцем себе за спину, туда, где была улица и выход из зала.
— Опять притащился. Стоит там и пялится, старый черт.
Я высунулся в проход и бросил быстрый взгляд в указанном направлении. Патлатый старик в черном дождевике стоял напротив входа, неподвижный, как монумент, и жуткий, как призрак. Свет фонарей ложился на мокрый асфальт у его ног, и казалось, что незнакомец стоит в живом пламени, а неоновая вывеска окрашивала его лицо то красным, то синим, то оранжевым, заставляя глаза сверкать из-под капюшона.
— Ух! — сказал я. — Да ведь это сам Вельзевул поднялся из ада!
— Ха! — ответил Вилли. — Держу пари, у этого Вельзевула ни гроша за душой! Проигрался где-то и теперь пялится, как пьяница на бутылку, которую не может достать! Приходит почти каждый вечер и просто стоит там. Лучше бы просил милостыню или просился сыграть разок за счет заведения, как другие бедолаги. Так нет же! Замер, как истукан, и все. Шугануть его, что ли…
— Погоди.
Я протер очки и снова поглядел на него, на этот раз дольше. Он заметил меня, но не шевельнулся ни на дюйм.
— Вилли, ты можешь не закрывать еще какое-то время?
— Ну, что ты еще удумал? Я тут с семи утра ишачу и хочу пива, стейк и жену, и поскорее.
— Пятнадцать минут, — взмолился я. — Пятнадцать минут, и ты обретешь свободу!
Вилли покосился на меня, теперь уже с любопытством:
— Ладно, парень, но только пятнадцать минут.
Я выскочил из зала, чувствуя, как тикают часы, и направился прямо к незнакомцу.
— Добрый вечер, — сказал я.
Он чуть повернул голову, отметил мое присутствие и снова уставился на автоматы.
— Добрый вечер, — ответил он после паузы.
— Хотите сыграть? До закрытия еще десять минут.
Старик медленно покачал головой.
— Я сегодня в выигрыше, — продолжал я. — Если хотите, я куплю вам жетон и вы попытаете счастье.
— О, у меня есть деньги, — сказал старик с легкой насмешкой и извлек из кармана узелок, туго набитый монетами. — У меня достаточно денег.
— Так что же? Хозяин говорит, вы приходите сюда каждый вечер и просто стоите и смотрите. Вы боитесь проиграть?
Старик хрипло рассмеялся. Он смеялся долго, а потом посмотрел на меня в упор.
— С чего такой интерес? Вы полицейский?
— Я писатель, — признался я и назвал свое имя.
Он оглядел меня еще раз. Мой плащ, помятый после дня в библиотеке костюм, сползший набок галстук и очки в толстой оправе.
— Ну да, ну да, — изрек он задумчиво. — Что ж, я, пожалуй, отвечу, потому что я сам мог бы стать писателем. Да, мог бы… Много лет назад.
Старик наклонился ко мне. Я затаил дыхание.
— Я не боюсь проигрывать. Я боюсь выиграть.
— Что?! — вскричал я. — Но почему?
Синий свет вспыхнул на его лице, и красный, и оранжевый. Он усмехнулся.
— Что есть проигрыш? По сути, ерунда, которая ничего не меняет. Корень, о который ты спотыкаешься, чтобы снова подняться и идти. С самого детства мне твердили — Гай, не бойся проиграть, не бойся падать! Ты родился в жестокий мир, Гай, и он будет пытаться уложить тебя на лопатки. Но у него ничего не получится, пока ты помнишь, что поражение — не конец, коленки заживут, отказы забудутся, боль пройдет, и душа твоя зарастет броней и не сломается от неудач. И я учился проигрывать, я проигрывал раз за разом и каждый раз вставал и шел дальше, как меня учили. Я стал мастером проигрыша. Я изучил его до самой глубины, узнал его слабые стороны и в конце концов сделал его своим другом. И с тех пор ни одна неудача не могла меня сломить или изменить. Но победа… О, победа — это кошмар! Нет ничего хуже нее! Она одна способна вывернуть жизнь так, что от тебя прежнего не останется ничего. Она даст тебе новые желания, новые привычки, изменит все, что тебе знакомо, и даже самое твое нутро переменится так, что ты станешь незнакомцем самому себе. О, нет! От нее я держусь подальше. В юности я был как вы, баловался рассказиками. Те, кто их читал, пророчили мне большое будущее и целый мир, в их глазах я уже получал славу, деньги, женщин… Я отказался. Я не мог позволить себе получить все это. Я представлял встречи с поклонниками, обеды в лучших ресторанах, когда официант приносит мне вино и, краснея, просит у меня автограф, а рядом сидит женщина, и ее красота озаряет весь ресторан светом, я видел все это так близко, что стоило лишь протянуть руку, сделать один крохотный шаг… и покрывался потом от ужаса. У меня сводило горло от мысли, что станет тогда со мной, Гаем Котовски, тем, кого я знаю, кого вижу в зеркале каждый день. Ведь я, такой, какой я был, просто не мог быть там, понимаете ли вы это? Моему привычному Гаю пришлось бы умереть. И самое жуткое — он бы умер незаметно. Постепенно. И новый я, я-победитель, не вспомнил бы о нем. А если бы и вспомнил, оглянулся бы назад — какой была бы моя эпитафия? Чем бы он почтил мою память? Смешком? Снисходительной улыбкой? Кивком на мой старый дом и фразой, сказанной с оттенком стыда: «Я раньше здесь жил». Нет, мой друг, ты здесь не жил! Здесь жил бы я, которому ты дал бы умереть. И я не мог позволить ему родиться. Я отказывался от всего, что давала мне жизнь. Женщина, которую я мог бы полюбить, вышла за другого. Дом, в котором я мог бы жить, достался моему брату. Другие города и страны, высокие должности, даже увлечения — я отгородился от этого, чтобы сохранить себя. Мне говорили, что я закопал таланты в песок, иссушил себя, превратил в мумию, и я соглашался — с огромным облегчением. Ведь так они подтверждали, что я — первый, истинный я — живу и процветаю.
— Но ведь это невозможно! — вскричал я, пораженный в самое сердце. — Нельзя прожить годы, не изменившись!
— Нельзя, — ответил он с грустью. — Но это крошечные перемены, и я научился выслеживать их. Я знаю о них и позволяю им быть, если они не меняют мою суть. Они как морщины и седина, внешнее, наносное, слишком тонкий слой, чтобы на что-то повлиять.
Он замолчал, а я не знал, что сказать. Его голова отвернулась от меня и снова вперила неподвижный василисков взор в автоматы.
— Зачем же вы приходите сюда?
— Мне предстоит умереть, — сказал старик. — О, не сейчас, но рано или поздно — да. И мне интересно… Сейчас, так близко к концу… Какова же она на вкус?
— Победа?
— Да… — он почти шептал. — Но если я войду туда… Если я выиграю… Смогу ли я справиться с ней? Не победит ли она меня в самом конце?
Я посмотрел снизу вверх на этого левиафана, на эту мумию, и в его сверкнувших в синем отблеске глазах увидел страх.
— Идите, — сказал я, и он повернулся ко мне. — Идите… и проиграйте. Проиграйте в любом случае. Раздайте монеты бедным или расшвыряйте их по земле, спустите их в унитаз или бросьте в фонтан. Что угодно! Только попробуйте. Прямо сейчас. Ну же!
Я едва не толкнул его в спину. Он посмотрел на меня с недоумением и вдруг захохотал. И так, хохоча, будто демон, шаг за шагом, он пошел к игровым автоматам и скрылся в заведении.
Я остался на тротуаре и крепко зажмурился. Дождь вернулся и теперь струился по моему разгоряченному лицу. Я вслушивался.
— Ну же, ну же, ну же…
Поворот рычага. Пение автомата. И, наконец, оно — долгий и заливистый звон монет. Джекпот.
Я улыбнулся, как дьявол, и пошел домой.
Автор: Дарья Эпштейн