ЧАСТЬ I
Бойкие девки
Ой, девки бойки пошли нынче, ой, бойки. Такие бойкущие девки. Да от нее, от такой-то бойкой, разве убежишь? А когда уже не убежал, оказывается, она ласковая. Ну, о чем тут думать будешь, когда уже Чувствуешь, что она такая ласковая? Конечно, не об алиментах. А зря! В любой ситуации надо о них думать, в любой. Надо как-то нам, мужикам, от алиментов предохраняться.
А то что получается? Только ты утром от нее ушел, а к вечеру тебе уже повестка в суд на алименты.
В суде уже она вся в слезах, зареванная сидит, а на коленях у нее ребеночек соску подергивает. И она уже говорит:
— Вот, Коленька, знакомься, это наш совместный ребеночек, Вовочка.
Вопрос, как он мог получиться за один день, сразу отпадает. Потому что такая она небойкая сидит, убитая горем и тобой, негодяем, обиженная, что шапка сама с головы снимается и в руки падает.
А по бокам от судьи две народные заседательницы рыдают, разделяют чужое женское горе. И исподлобья на тебя, на подлеца, так и поглядывают. Так смотрят, что чего-то Вовочку-соплячка хочется тут же усыновить и под алиментами подписаться. Мол, да, да, да, наши отношения с этой милой женщиной, простите, не знаю, как ее зовут, дошли до постельных, к я согласен и жениться, и усыновить, и подписаться.
Зашел в суд холостым человеком, вышел многодетным. А она из суда вышла — опять бойкой стала. Говорит, ну все, Коленька, до свидания, дома нас с Вовочкой и с алиментами папка его родной ждет.
Ой, бойкущи девки. Приезжает к нам инопланетянин. Наша бойкая девка его сразу сцапала, и он от нее понес. У этих инопланетян, значит, мужики несут, причем несут очень быстро. Понес он от нее, понес и уже на другой день принес... ребеночка... Так наша бойкая девка тут же на него на алименты подала. Суд, конечно, разобрался в ситуации. Раз мужик — должен платить. И сейчас инопланетянин ребеночка воспитывает. А наша девка от него алименты получает.
Ну чего им таким бойким не жить? Причем бойкие-то они начинаются с седьмого класса. Ну, одна на геометрии двойку получила и после урока двойню родила.
— Кто отец?! — кричит в учительской завуч.
Мамашка-семиклассница ревет: нет у нас отца, мы с мамой живем.
— Ну, с мальчиком ты дружила?
— Дружила.
— С каким? — кричит басом завуч.
— С Петькой из параллельного.
Завуч, волнуясь и путаясь, кричит за дверь:
— В учительскую Петьку из перпендикулярного!
Заходит Петька, носом сопит. Завуч спрашивает:
— Ты отец детей, сопляк такой отец детей?
— Я,— сопит Петька.— Но у нас с ней только разик было. Поэтому одного-то отец — я, а другого — не знаю кто.
Завуч на него пальцем показывает:
— Вы посмотрите на него — отец. Тьфу. Вызовите мне отца этого отца.
Приходит отец отца. По глазам видно, что он уже обременен алиментами. Завуч ему с порога:
— Вы во сколько мест платите алименты?
— В два,— топчется мужичок.
— Будете еще — в одно, но за двоих.
Ой, бойкущие девки, ой, бойкущие. Нет, про Наташу Ростову надо гораздо раньше изучать. Смещать надо школьную программу в сторону садика. Первый бал Наташи Ростовой. Звон шпор, музыка, сиянье, маменька сзади волнуется, переживает — пригласят не пригласят.
А наша бойка девка читает, читает про это и ничего понять не может. У нее первый бал был лет пять назад в подвале двенадцатиэтажки. Там пацаны хомяков разогнали, прорвавшую канализацию заткнули, ящик в центре установили и два часа подряд все курили, курили и нюхали. И потом, кто такой князь Болконский, ну никак нашей бойкой девке непонятно. Потому что у нее князь так князь, пацан из соседнего двора Андрюха Конский, недавно освободился. Хороший парнишка. Ему в наследство от бати шесть пачек «Севера» перешло еще по старым ценам. Ну, бал есть бал, потанцевали немного в подвале. Андрюха Конский такой брейк двинул — все с него так тащились, так тащились. Ну, бал закончился в районе отделения милиции. В общем, есть что вспомнить. Бал сильно понравился.
Ну, а потом у нашей бойкой девки начались там приемы, визиты, выезды за город. В общем, светская жизнь, водоворот симпатий. И как итог, на Андрюху Конского подали на алименты сразу трое. Хотя он берет на себя только двоих. То есть сейчас парень трудится на заводе, твердо стоит на ногах и ждет не дождется повестки в армию.
Ой, до чего бойкущи девки. Их бы тоже, что ли, в армию приспосабливать? Чтобы старшина там с ними занимался боевой подготовкой. А то уж шибко бойкие.
ЧАСТЬ II
Робкие парни
А парни-то какие робкие пошли, ой, какие робкущие парни. Только у них любовь с девкой произошла, а он уже по сторонам с опаской озирается. И переживает, чуть не плачет. Она его успокаивает:
— Ты чего, милый?
Он голову от подушки рывком поднимает и говорит:
— А ты на алименты не подашь?
Она брезгливо на него смотрит и гордо уходит. Есть еще такие девки. Гордые. Немного, но есть. Я сам одну видел. Издалека.
А перед уходом она говорит:
— Не надо мне от тебя ничего.
И хлопает дверью. Гордо. С этой стороны. Потому что если с той, то он, этот негодяй, может потом не открыть. А если с этой, то удобней возвращаться. И она возвращается:
— Ладно, не подам. Ведь ты же на мне женишься.
А он — на вдохе:
— Как женюсь?!
— Ах, не женишься?! Тогда я ухожу. И не надо мне от тебя ничего.
И снова уходит. Гордо. Есть, есть такие гордые. А этот за ней идет по следу. Скрывается за мусорными контейнерами и семенит перебежками. И с черешни в бинокль через окно наблюдает сцену свидания своей возлюбленной с ее мамашей.
Возлюбленная говорит там в квартире своей мамаше, гордо так:
— Ничего мне от него не надо. Парень этот черешнями закусывает и гадает на веточке: подадут — не подадут, подадут — не подадут. А мамаша руки в боки и громким голосом дочь поучает:
— Чего?! Я тебе покажу — не надо. Да я из него все соки высосу. Он у меня голодранцем пойдет по Демьяна Бедного. Он у меня всю жизнь на алименты работать будет.
А робкий парнишка как только понял, что подадут, с дерева — прыг и побежал. Так побежал, что обнаружили только на Сахалине. Обнаружили его и спрашивают:
— А что, собственно, вы тут делаете?
— Да я, собственно, ничего не делаю. Работаю бульдозеристом. Вот я, а вот бульдозер.
— А почему вы алименты не шлете?
— А что, уже пора? И есть кому?
— Да уже давно пора есть кому.
И робкий парнишка тут же клянется, мол, долг выплачу и дальше платить буду. Регулярно.
Пока исполнительный лист едет поездом на Север, парнишка уже летит самолетом на юг. Решил он из бульдозериста на Севере переквалифицироваться в официанта на юге. Чтоб ему деньги были те же, но алименты меньше.
А бабка, которая хотела с алиментов бульдозериста разбогатеть, со дня рождения внучки сидит и пишет. Пишет и пишет. И написала всего 536 с половиной жалоб. С половиной — потому что 537-ю она сейчас дописывает. И в каждой она пишет, что поначалу все шло хорошо, и бульдозериста удалось окрутить. Что, по первоначальным подсчетам, алименты с него должны были идти в размере 250 в месяц, что на прокорм малышки хватало бы. Но на деле оказалось, что вместо 250 с Севера сейчас почему-то пошли 25 с юга. И пишет она, что, как назло, внучка растет в папашу-бульдозериста, то есть такая же крупная и прожорливая. И опять же, как назло, дочка после рождения внучки сказала гордо: «Ничего мне не надо» — и тоже исчезла. И сейчас, мол, я, как бабка, сижу с внучкой и не получаю алименты, а наоборот — плачу их дочке, потому что она сильно просит и все из разных мест. И что в таких условиях у меня, как у бабки, остался всего один шаг до панели. Потому что я читала, что только там люди прилично зарабатывают.
После таких жалоб соответствующие органы бросаются к бывшему бульдозеристу и говорят, как вам не стыдно работать официантом, ведь вы же бульдозерист, в хорошем смысле этого слова.
А он отвечает, почему мне должно быть стыдно, если я — официант и тоже в этом же смысле? Что не противоречит Конституции. И еще он добавляет, что если вы будете ко мне приставать, то я вообще женюсь на многодетной узбечке и всех усыновлю. И пусть всем будет хуже.
Органы его успокаивают и пишут бабке, что сейчас все в порядке, ответчик работает и алименты шлет. О чем бабка и сама знает.
А за эти какие-то 15 лет внучка незаметно подрастает, встречается с робким парнем и становится бойкой девкой.