Из воспоминаний Елены Юрьевны Хвощинской
Брат мой (князь Евгений Юрьевич Голицын-Головкин) десятилетним мальчиком был свидетелем Крымской кампании, а через 23 года сам был участником в последней турецкой войне. 11-го июля 1877 года на "Весте" видел смерть в двух шагах от себя, защищая собою или, вернее сказать, служа щитом капитану Баранову (Николай Михайлович).
Он знал, что храбрый командир "Весты" Баранов в минуту опасности был сила могучая, двигающая и воодушевляющая героев, и оберегал его жизнь, жертвуя своею для спасения "Весты" и ее команды (здесь "Веста" выдержала неравный бой с турецким броненосцем "Фехти-Булен").
"Долг мой, доносил Баранов, 12-го июля 1877 года, заставляет меня упомянуть о самоотвержении князя Голицына-Головкина; заметив, что мостик в особенности осыпается снарядами и что некоторые из неприятельских снарядов покрыли уже кровью весь мостик, Голицын под всякими предлогами старался заслонить меня, желая мне служить щитом".
Когда была объявлена война 1877 года, брат не служил во флоте и пошел добровольцем. Мать его благословила идти на войну, находя, что место её сына было там, где сражались за христиан его товарищи!
И она, эта мать-героиня, провожая единственного, горячо любимого сына, была спокойна, не проронив даже слезинки, полагаясь на милосердие Бога! Она поддавала бодрость духа и товарищам его; ехали с ним: капитан Баранов, братья Перелешены, Кротков (Аполлон Семенович) и другие; кто-то из них сказал ей: - Если бы все матери и жены провожали нас так спокойно и героично, как вы, княгиня, провожаете вашего сына, то нам легче было бы идти на войну и умирать!
Надежда и упование на Бога оправдались и молитвы матери услышаны были Им. Вот письмо её сына после сражения 11-го июля 1877 года:
Николаев, пароход "Веста", 28-го июля 1877 г.
"Спасибо вам, милая дорогая мамаша, за ваше доброе, хорошее письмо. Богу угодно было меня сохранить каким-то чудом: везде, где я был, и кругом меня были смерть и гибель, а я остался почти невредим. Я контужен в обе ноги, но так легко, что об этом не стоит и говорить.
Из тех товарищей, которые с нами вместе ехали, не осталось уже ни одного, кроме командира и меня. Старший Перелешин (Владимир Антонович) контужен в голову и оставил пароход; брат его (Михаил Антонович), милый, симпатичный человек, смертельно раненый в ногу, на другой день сражения умер после ужасной, мучительной операции; ему отняли ногу почти у самого паха.
Кротков, сильно контуженный в голову, кроме того получил бесчисленное число ран. Сюртук его избит, как решето. Кротков также нас оставил. Командир получил три контузии.
Трусов у нас не было, но были герои, на которых можно было молиться, так они были великолепны, столько было в них спокойной, сознательной отваги. В течение двух часов мы считали гибель свою неизбежной и, несмотря на это, ни один человек не упал духом и исполнял свои обязанности, в самом деле, как на ученье.
Ваш сын был "не последним", про него сказали, что он "сумел шиковать своею храбростью". Когда кончилось сражение, длившееся почти шесть часов, нервы и горечь потерь взяли свое: я зарыдал, как ребенок!
Я всегда понимал и понимаю важность значения моей жизни, но не могу не радоваться, что Богу угодно было дать мне случай показать свою храбрость и сделать ее известной всей России. Служебные дела мои пошли необыкновенно быстро и хорошо. В один месяц я получил чин, Владимирский крест с бантом и мечами, пожизненную пенсию, и настолько себя зарекомендовал, как морской офицер, что уже назначен старшим офицером "Весты".
Скажу вам по правде, дорогая мамаша, что намерен я быть теперь осторожнее, и не собираюсь слишком подставлять своего лба. Такая счастливая удача и такой благополучный исход, вероятно, не повторятся, а я надеюсь быть полезным и близким дорогим людям и, может быть, России. Вы помните, дорогая мамаша, как часто мне удавалось завоевывать симпатии, здесь же это превосходит все прежнее и меня положительно носят на руках. Если останусь жив, служба моя после войны пойдет совсем хорошо. Целую ваши ручки. Ваш сын Евгений".
Через 10 лет после славного боя "Весты", а именно 10-го июля 1887 года, брат мой был в Севастополе, куда нарочно поехал, чтобы поклониться в этот достопамятный день могилам своих убитых товарищей и помолиться за них; как мне помнится, он там был один, никого не было из его товарищей. 2-го сентября того же года его самого не стало! Он скончался в своем майоратном имении Полтавской губернии, местечке Константинове, на 43-м году. Его преждевременная кончина тяжелым, непроглядным горем отразилась на всей нашей семье! Такого сына и брата терять было нелегко!
Описание боя, в медицинском отношении, парохода "Веста" с турецким броненосцем "Фетх-и-Буленд" судового врача Владислава Стратоновича Франковского
В половине девятого раздался залп наших баковых орудий, затем команда: "лево на борт!" и вскоре я услышал отдаленный выстрел и свист снаряда над нашим пароходом. От первого выстрела до первого раненого прошло ровно три часа (с половины девятого до половины двенадцатого). Вначале я еще раз осмотрел перевязочные средства, инструменты, затем сел, чтобы успокоиться от первой, неизбежной как новичку в подобном деле, ажитации и ожидал.
Мне слышен был каждый неприятельский отдаленный выстрел, свист и шипение снаряда. На стол кают-компании падали разбившиеся от собственных выстрелов стекла люка и раз хлынула вода через люк от упавшего близко борта снаряда.
За час до разрыва на нашей палубе первого неприятельского снаряда мне пришло на мысль записывать по возможности происходившее, чтобы, в последний момент катастрофы, бросить в бутылке в море, с целью дать, таким образом, кому-нибудь знать об участи "Весты", так как я уже знал, что мы имели дело с таранным броненосцем, имевшим перед нами еще преимущество в ходе.
Не медля взял я карандаш и записывал все, что доносилось до меня сверху в разбитый люк, ожидая каждый момент решительного мгновения, хорошо при этом сознавая, что одного снаряда в наш борт, имеющего толщину 5/8 дюйма достаточно, чтобы пойти с судном ко дну.
В половине двенадцатого началась и моя деятельность. Я услышал взрыв и оглушительный, продолжительный треск, идущий с кормы на нос. Едва успел я внести этот факт в свои заметки, как услыхал отдаленные стоны и вслед за тем увидел первую жертву боя с окровавленной головой.
Это был Леонтий Каширский - комендор 1-го Балтийского флотского экипажа. Внесли его в бесчувственном состоянии, глухо стонавшим. Рана оказалась в левой стороне головы, идущею от середины бровной дуги вверх и простирающеюся на два сантиметра в волосистую часть головы. Покровы разорваны были до кости, которая ощущалась зондом, но была цела.
Рана произведена была осколком разорвавшегося неприятельского снаряда. Перевязав рану гемостатической ватой и обернувшись назад, откуда я, занятый первым раненым, слышал только стоны, но не мог видеть происходившего, я увидел полную кают-компанию раненых, сидящих и лежащих друг около друга.
Быстро осмотрев их, чтобы подать пособие, где нужнее, я остановился около второго тяжело раненого гимнаста 1-го же Балтийского флотского экипажа матроса Никиты Пушкарева, лежащего навзничь на полу с согнутыми коленами. У него оказались две обширные раны мягких частей в верхней трети бедер, сзади, сейчас же ниже ягодиц. Обе раны на одной высоте; правая величиною в две, левая в полторы ладони - обе довольно глубокие.
Пушкарев входил, в момент разрыва снаряда, в висевший на шлюпбалках паровой катер, неся с собой ружье. Надо предполагать, что осколок раздробил ружье и совместно с осколками разбитого приклада произвёл вышесказанные раны. Частей ружья на пароходе не оказалось, они были сброшены в море. Кругом обеих ран висела большими клочьями кожа и в обеих видны были перерванные мускулы. Удалив клочья кожи и державшиеся на тонких перемычках куски мускулов, я и здесь применил кровоостанавливающую вату, хотя, сравнительно с величиною ран, кровотечение было незначительно.
Третий перевязанный мною был матрос 1-го Черноморского флотского экипажа Федосей Катигруз, раненый исключительно осколками дерева от разбитого снарядом вельбота. Он лишился передних четырех зубов в верхней челюсти (пятый был вынут дня три спустя), имел рану на языке и израненными обе руки. Из мякоти большого пальца правой руки я вынул засевший там осколок дерева и другой, несколько меньшей величины, засевший между зубами нижней челюсти.
Оканчивая перевязку этого раненого, я услыхал шум на трапе, ведущем в кают-компанию, и мне доложили, что несут офицера. То был подполковник морской артиллерии Чернов. Его положили на столе. Первое, бросившееся мне в глаза, когда я разрывал его одежду, чтобы добраться до раны, были его неподвижные, оловянные глаза и редкое, отрывистое дыхание.
Разорвав левую половину брюк, где было более всего крови, и обмыв кровь в левом паху, я увидел в этом месте, прямо против бедренной артерии, ранку неправильно круглой формы, из которой еще струилась кровь. Положив комок кровоостанавливающей ваты, в несколько раз сложенный толстый компресс и перетянув все бинтом, я обратился к пульсу, который еле мог отыскать, так он был мал.
Глаза и зрачки были неподвижны, стонов не было. Других важных ран на теле не оказалось, кроме небольших на лице и голове, так что рана в бедро и была смертельной. Сопоставляя формы раны с двумя другими, бывшими у двух раненых, у одного из которых был вынут сегмент сегментной шрапнели, образчик которого у меня сохранился, я полагаю, что рана была произведена именно таким сегментом и что была повреждена левая бедренная артерия. Кровотечение было настолько сильно (на месте, где был убит Чернов, была огромная лужа крови), что пока донесли раненого до кают-компании, смертельная потеря крови совершилась.
По рассказам офицеров и нижних чинов, бывших очевидцами ранения Чернова, он сначала упал, затем привстал и произнеся: "Палите с левой кормовой, она наведена" - упал вторично. Присланному от командира справиться о ране Чернова, еще в то время, когда я перевязывал последнего, я только мог ответить: - Убит.
Почти одновременно с Черновым принесли и прапорщика морской артиллерии А. Яковлева. Он имел обширную, занимающую треть окружности шеи, рану с левой стороны. Можно сказать, что эта часть шеи была вырвана, причем повреждена сонная артерия. Несмотря на ужасный вид раны и сильное кровотечение, Яковлев стонал еще и жил минут 20 дольше Чернова. У Яковлева на груди и животе оказалось до пятнадцати ран малой величины, но смертельной была рана шеи.
На лице и голове тоже были незначительные раны. Будучи ранен, он еще вспомнил о патронах, бывших в его кармане, и напомнил о них окружавшим его на палубе.
Не успели снять со стола этих двух умерших офицеров, как на нем же появились два тяжело раненых матроса: машинист Семен Мирошников и комендор Григорий Лаптев - оба 1-го Черноморского флотского экипажа. У Мирошникова перелом плечевой кости левой руки, с разрывом мягких частей и проникающая в живот рана, а также небольшие раны лица мелкими, величиною в горошину, кусками чугуна, из которых некоторые пооставались в ране.
Самою важною раною, как впоследствии и оказалось, я считал рану живота: она была влево и несколько вниз от пупка и форма ее была близка к форме раны Чернова. При исследовании в ране ничего не прощупывалось; но то была, по всей вероятности, рана сегментом шрапнели, засевшим в глубине живота.
Вначале Мирошников жаловался на боль в переломленной руке, нижняя часть которой держалась только на мягких частях, но вскоре начались его жалобы на боль в животе. Положив на рану живота кровоостанавливающую вату и холодные компрессы и дав удобное положение руке, решив отнять ее, если позволит время, тут же, я перешел к Лаптеву.
Здесь раздроблено было все левое бедро почти от паха до колена и сильное кровотечение. Употребив лёд и в местах большого кровотечения гемостатическую вату, я перешел к осмотру лейтенанта Кроткова и мичмана Петрова.
Найдя у первого обширные ушибы и ссадины на всем теле и ни одной важной раны, я поручил фельдшеру перевязать незначительные раны мягких частей Кроткова, сам же осмотрел мичмана Петрова. Последний получил обширный ушиб правой стороны груди, переходящий на печень, и первое время после ранения несколько раз отхаркнул кровью; он был в очень возбужденном состоянии и с трудом согласился лечь в постель.
Все время, пока я занят был около трудно раненых, фельдшер и санитар перевязывали более лёгкие раны, употребляя во всех случаях кровоостанавливающую вату.
Мирошников между тем стал беспокоен, жаловался на сильное жжение в животе и боль. Началась рвота: каждый глоток как чистой воды, так и воды с красным вином возвращался с рвотой. Температура живота сильно возвысилась, раненого знобило. Лаптев же становился все покойнее и только издавал лёгкие стоны. Скончались они почти одновременно.
Когда я был занят около Мирошникова и Лаптева, мне дали знать, что ранен лейтенант Перелешин, перенесен в каюту в рубке, а меня просил выйти к нему. Имея уже 2-х трудно раненых и кругом себя еще не осмотренных раненых, качества ранения которых я еще не знал, а также не зная степени ранения Перелешина, я просил перенести его вниз, в кают-компанию.
Ко мне пришли вторично с просьбой выйти наверх, на что я заявил, что при всем моем желании осмотреть Перелешина, я, по уставу, не имею права выйти наверх во время боя, а должен оставаться на месте подачи помощи. Не считая себя вправе оставить свой пост, я послал фельдшера осмотреть рану и подать первое пособие, если невозможно раненого перенести вниз.
Через несколько времени фельдшер мне сообщил, что у Перелешина сложный перелом бедра с разрывом мягких частей, что он на его рану положил холодные компрессы и что перенести раненого очень неудобно по обширности повреждения и по тесноте помещения, откуда бы пришлось его выносить.
В промежутках подачи помощи более трудным раненым, я с фельдшером и санитаром перевязывал более легких раненых и продолжал последнее до конца боя. Раны оказывались несерьёзные и некоторые из перевязанных сейчас же выходили наверх, стать на прежние свои места.
Несколько раз повторённое "ура" нашей командой приводило меня, не видевшего происходящего, в недоумение: я каждый раз предполагал сближение наше с броненосцем и ждал решительного момента. Наконец еще раз раздалось беспокоившее меня "ура" и затем молитва "Отче наш", пропетая командой.
Сейчас же за окончанием молитвы, сошедшие в кают-компанию офицеры сообщили, что броненосец повернул от нас к турецкому берегу и не отвечал уже на несколько наших выстрелов, пущенных ему вдогонку.
Была половина второго по полудни. Бой окончился и я сейчас же вышел наверх осмотреть Перелешина. Его я нашел лежащим в каюте брата его, старшего офицера "Весты", помещающейся в рубке сверху кают-компании. Он был в полном сознании и сообщил мне, что ранен разорвавшимся снарядом, что вскоре после ранения, когда он уже лежал, был у него озноб, а теперь чувствует сильную боль в правой ноге.
Пульс у него был полный, более ста, температура тела ясно на ощупь возвышена. Когда я приступал к осмотру пораженной конечности, он умолял меня не трогать ее, так как даже одеяло, которым он был прикрыт, его беспокоило. Я принужден был сделать только поверхностный осмотр.
Правое бедро я нашел значительно увеличенным в объёме, при легком ощупываний ясно чувствовались острые края переломленных костей. Рана перевязана была гемостатической ватой, сверху которой наложена корпия; все покрыто запекшейся кровью. Открывать рану я не решился, боясь вторичного кровотечения; находя же состояние раненого настолько удовлетворительным, что он мог перенести сутки без операции, я хотя и был уверен в существовании сложного перелома, но не решился предпринять ампутацию бедра без необходимых при этом помощников.
Оставив при раненом чередоваться фельдшера и санитара, пока я буду сам свободен их заменить, я пошел сообщить о состоянии Перелешина брату его и командиру, которых застал на мостике. Оба они, как оказалось, были контужены в голову, а командир, кроме того, ушиблен в левое плечо.
От командира узнал я, что мы потеряли не два только офицера и два нижних чина, при мне умерших, а еще семь человек матросов, убитых на месте первым разрывом неприятельского снаряда, которых ко мне и не приносили. Они уже были перенесены в кубрик. Два были сильно изуродованы: у одного вместо головы осталась только часть кожи шеи и покровов головы, другому был вырван живот.
Затем я привел в известность число раненых. Их оказалось гораздо больше, чем сколько мне было известно, потому что многие, считая раны ничтожными, не оставляли своих мест и не приходили ко мне за помощью. Так, например, боцманмате комендор 8-го Балтийского флотского экипажа Максим Ефимов, получивший небольшую в диаметре, но глубокую рану левого бедра, заявил мне о ней только на другой день; рану же свою он не сходя вниз заткнул паклей и продолжал свое дело у орудия.
Об общем числе раненых я скажу ниже.
После бегства броненосца, "Веста" взяла курс на Севастополь. Пароход начали приводить в порядок, а я занялся переведением раненых из кают-компании в жилую палубу. Опросив команду, я нашел еще раненых, которым сделал перевязки и был позван к юнкеру Яковлеву, брату убитого артиллериста, который оказался ушибленным в голову.
Затем остальной день и всю ночь я был около Перелешина и посещал раненых. Более тяжелораненым была возможность прикладывать лед все время. У Перелешина к вечеру был потрясающий озноб и рана начала сильнее его беспокоить.
К двум часам ночи 12-го июля мы были в виду Крымских берегов и подходили к Севастополю; но только к семи часам имели возможность войти в бухту: нас приняли за неприятеля, в городе была тревога, и только когда рассеялся туман, нас ввел дежурный пароход через минные заграждения. Мы ошвартовались в Южной бухте у таможенной пристани.
Подходя к Севастополю, я просил командира послать сейчас после прихода за доктором Кибером, чтобы с ним посоветоваться относительно Перелешина. Когда рассвело, я начал делать вторичные перевязки раненым, во время этого занятия пароход остановился у пристани. Узнав, что пароход "Константин" в Севастополе, я просил послать за товарищем Симоновичем, который с полной готовностью вначале мне помогал, а затем один оканчивал перевязку раненых.
Осмотрев поверхностно Перелешина (место, где он находился, не допускало подробного осмотра), доктор Кибер нашел тоже сложный перелом бедра; для более подробного осмотра было найдено необходимым вынести раненого на палубу, что оказалось возможным только тогда, когда разобрали одну из стен каюты.
Осмотрев рану в соучастии еще одного врача военно-сухопутного ведомства и найдя обширное, почти половину бедра занимающее, разрушение мягких частей и раздробление бедра, была решена ампутация. Раненого перенесли на наскоро устроенных носилках на большой портовый паровой катер, который и перевез его в портовый лазарет. Во время перевозки у раненого был второй раз пароксизм лихорадки с потрясающим ознобом.
Оставив раненых на попечение врача парохода "Константин" Симоновича (Яков Миронович?), я сопровождал Перелешина в лазарет, чтобы присутствовать при операции - это было желание раненого и брата его. Ампутацию производил доктор Кибер в присутствии собравшихся врачей военного и гражданского ведомств, число которых доходило до десяти.
Ампутация произведена была, при анестезии хлороформом, в верхней трети бедра, с помощью эсмарховского бинта. Вскоре после операции, сопровождавшейся относительно незначительным кровотечением, начался упадок сил, сопорозное состояние, а через четыре часа ампутированный скончался. Бедро оказалось раздробленным на семь частей.
Затем я вернулся на "Весту". Имея в продолжении двенадцати часов одиннадцать трупов, до тридцати раненых, при высокой температуре воздуха, залитый кровью как на палубе, так и в кают-компании, пароход очень нуждался в дезинфекции и в уничтожении вещей, пропитанных кровью, как от раненых, так и от убитых.
Труд этот обязательно взял на себя доктор Кибер и под его наблюдением уничтожена была вся одежда убитых и раненых. Дезинфекция производилась хлором и марганцовистокислым калием; материал был приобретён на судовые средства. Я же занялся отчетом о раненых для представления его начальнику медицинской части управления Черноморского флота и портов.
По приведении в известность всех раненых и ушибленных оказалось, что общее их число с убитыми равно сорока двум. Из них:
а. Офицеров 3
1. Чернов, подполковник морской артиллерии.
2. Яковлев, прапорщик морской артиллерии.
3. Перелешин, лейтенант 1-го Балтийского экипажа.
б. Нижних чинов 9
1-го Черноморского флотского экипажа: 5
1. Павленко Иван, матрос 1-й статьи.
2. Белый Филипп, матрос 1-й статьи.
3. Киященко Федор, матрос 1-й статьи.
4. Мирошников Семен, машинист 1-й статьи.
5. Лаптев Григорий, комендор, матрос 2-й статьи.
1-го Балтийского флотского экипажа: 2
1. Евтеев Владимир, матрос 1-й статьи.
2. Носков Николай, стрелок 1-го разряда.
6-го Балтийского флотского экипажа: 1
1. Устинов Михаил, кочегар 1-го разряда.
7-го Балтийского флотского экипажа: 1
1. Цветков Иосиф, комендор 1-го разряда.
Ранены 30
а. Офицеров 7
1. Баранов, капитан-лейтенант, командир парохода.
2. Перелешин, лейтенант, старший офицер парохода.
3. Петров, мичман (о них упомянуто выше).
4. Князь Голицын-Головкин, лейтенант, ревизор парохода. Ранен легко в обе ноги, в нижние трети обеих голеней.
5. Корольков, штабс-капитан, штурман парохода. Контужен в левую сторону головы без наружного повреждения, но с значительным ослаблением слуха с этой стороны и шумом в голове.
6. Казнаков, гардемарин. Ушиб спины.
7. Кротков, лейтенант, старший артиллерийский офицер парохода. Разрыв барабанной перепонки правого уха. Снаряд так близко разорвался около головы Кроткова, что вся правая сторона последней имела обожженные волоса до самой кожи; также обожжены были волоса на Правой стороне лица. Вокруг правого уха множество ранок, из которых вынуто несколько кусочков чугуна и дробинки.
Обе руки на тыльной своей поверхности имели много мелких ранок как бы от целого заряда дроби. Все тело носило на себе следы обширных ушибов, не считая ушибов малых. Было несколько незначительных ран и ссадин. Через несколько дней после ранения появилось из правого уха обильное гноетечение,
б. Нижних чинов 22
1-го Черноморского флотского экипажа: 11
1. Яковлев, юнкер. Ушиб задней части головы с наружной опухолью.
2. Соченко Василий, матрос 1-й статьи. Ранен в правое плечо и в правое бедро. Ушиб правого глаза.
3. Катигруз Федосей, матрос 1-й статьи. О нем сказано выше.
4. Бакай Тит, матрос 2-й статьи. Рана правого предплечья, доходящая до кости, с обнажением последней.
5. Епифановский Герасим, матрос 1-й статьи, комендор 1-го разряда. Рана с обожением правой ключицы и рана мягких частей правого плеча.
6. Черемисов Капитон, матрос 2-й статьи. Рана правой голени в верхней трети с обнажением кости.
7. Бульба Нестер, матрос 2-й статьи. Значительный ушиб и незначительная рана мягких частей левого бедра.
8. Волченко Антон, матрос 1-й статьи. Рана покровов головы.
9. Костов Иван, матрос 2-й статьи. Ушиб и ссадина на плече и бедре.
10. Погорелов Сидор, комендор 1-го разряда, матрос 1-й статьи. Рана в 1 сантиметр на середине плеча. Потеря слуха на левое ухо от оглушения разрывного снаряда.
11. Жижа Петр, матрос 2-й статьи. Ушибы: с правой стороны правой лопатки, ка обеих ягодицах и на наружной поверхности правого бедра.
1-го Балтийского флотского экипажа: 7
1. Кузнецов Степан, стрелок 1-го разряда, комендор 2-го разряда, матрос 2-й статьи. Поверхностная рана мягких частей правого бедра.
2. Каширский (упомянут выше).
3. Пушкарев (упомянут выше).
4. Устинов (упомянут выше).
5. Кичигин Трофим, стрелок 1-го разряда, матрос 1-й статьи. Рана подбородка.
6. Черняев Николай, гимнаст, матрос 1-й статьи. Ранки над и под левым глазом.
7. Крысов Тит, матрос 1-й статьи. Две ранки на тыльной поверхности правой кисти.
5-го Балтийского флотского экипажа: 1
1. Коршунов Влас. матрос 1-й стати. Раны пальцев руки.
6-го Балтийского флотского экипажа: 2
1. Прохоров Иван, минер 1-го разряда, матрос 1-й стати. Рана правого локтя в 1 сантиметр и ушиб спины.
2. Нефедов Федот, матрос 2-й статьи. Рана в 5 сантиметров диаметром на половине правой голени.
8-го Балтийского флотского экипажа: 1
1. Ефимов (упомянут выше).
в. Вольнонаемный 1
1. Спиридонов Сергей, лакей, мещанин города Богородска Тульской губернии. Глубокая рана правой голени, из которой вынут сегмент шрапнели.
Убитые были погребены, 13-го июля, на северной стороне в Севастополе, на Михайловском кладбище. Все раненые выздоровели за исключением Бульбы и Соченко, находящихся теперь в Николаевском морском госпитале, и Пушкарева, который в Севастопольском портовом лазарете.
Лейтенант Жеребко-Ротмистренко, не обративший вначале внимания на свою контузию в грудь от пролетевшего мимо снаряда, теперь начал страдать последствиями оной.