Первая часть.
Бабка постоянно была где-то рядом. Я ощущал её присутствие даже тогда, когда она не выдавала своё присутствие ни единым словом или звуком. Чаще всего она приходила в образе, или вернее сказать, в теле, надзирателей, приносящих мне еду. Иногда с ней разговаривали другие охранники во время смены поста. В таких случаях объектом обсуждения, конечно же, был я. Не могу утверждать точно, но мне кажется, что я уже успел стать местной легендой.
Но самое пугающее - это ощущение, что старуха совсем близко, прямо здесь, а не за дверью. Я часто ловил себя на мысли, что она стоит за мной и дышит прямо в ухо, хоть и понимал, что сюда она совершенно никак попасть не может. Впрочем, границы невозможного уже явно давно стёрты. С тех самых пор, когда она каким-то образом вселилась в тело моего друга и учинила страшную расправу над всеми моими сокамерниками. А что сделала со мной - мне и думать тошно. Хоть меня и подлатали, моё тело всё ещё горит огнём и до одури чешется. Из последних сил я сдерживаю желание пройтись ногтями по зудящей коже, ведь мне даже подумать страшно, что из этого может выйти. Раз бабка постоянно здесь ошивается и приносит мне еду, нет никаких гарантий, что в этой постной жиже не плавает какая-нибудь особенная дрянь, которую старуха подсыпает мне без всяких опасений быть раскрытой. Стоит ли говорить, что всё, что приносит мне она, проходит мимо моего рта прямо в парашу. Не дождёшься, карга! Так меня не взять!
Внезапно послышался скрежет в дальнем конце камеры. Я не слышал этот звук уже давно. Неужели это... Да, точно! Звук проворачивающегося ключа в замочной скважине!
Дверь раскрылась, внутрь вошли два офицера. Один из них приказал мне встать и повернуться лицом к стене. Сопротивляться я не стал, да и смысла не видел. Хоть я и прокручивал часто в голове слова бабки о том, что я буду молить о скорой смерти, и был с ними полностью согласен, я осознавал, что против меня применять табельное оружие точно не будут ни при каких обстоятельствах. Но пройтись по мне дубинками и тяжёлыми сапогами они ещё как могут, а этого мне совершенно не хотелось. Мне вдруг на мгновение стало интересно, а сидит ли в ком-нибудь из них прямо сейчас ведьма? Наблюдает ли она за этой сценой со стороны, в курсе ли она происходящего? Или для неё это такая же неожиданность, как и для меня?
Офицер за моей спиной издал горловой звук, что-то между кашлем и смешком, а следом за этим мои запястья стянулись холодным металлом браслетов. Меня бесцеремонно развернули лицом к двери и вывели наружу. Коридор был таким же тёмным и угнетающим, как и моя камера. Разве что стены не были покрыты мягким материалом. У меня в голове вращался вихрь мыслей и вопросов, но вслух я не стал их произносить: вряд ли мой конвой был настроен на поддержание беседы с буйным заключённым. Ведь, если верить ходящим обо мне слухах, я тот ещё монстр.
Мы покинули территорию довольно быстро и в полной тишине. Меня усадили в полицейский УАЗик, и наш путь продолжился уже на нём. Возможно, меня сейчас везут на другую зону. Может, на казнь. Остановимся где-нибудь в лесу, дадут мне в руки лопату, а дальше всё как в типичных бандитских фильмах. А я и не против, если честно. Давайте только побыстрее закончим с этим.
Спустя полчаса бесцельного разглядывания города за окном я словно проснулся. Всё происходящее мне стало казаться каким-то неестественным, так ведь не должно быть! За всё то время, что мы проделывали путь от моей камеры до УАЗа нам не встретился ни один живой человек. И разве офицеры не должны были подписать хоть какие-нибудь бумаги, доложить вышестоящему руководству о покидании территории с заключенным, произвести ещё какие-нибудь обязательные действия? Даже если у них и был прямой приказ, кто-то же должен держать на контроле все действия личного состава. Я два года отслужил срочку в армии, и там мы докладывали буквально обо всём, что мы делаем, а здесь даже дежурного у входа не было. Прямо напрашиваются два вывода: либо на зоне совсем туго с дисциплиной у личного состава, либо это бабка играет в какую-то свою игру. От этой мысли меня пробрала дрожь, и я почувствовал себя совершенно немощным. И это меня сильно разозлило.
Чего она ко мне так прицепилась? Что я такого сделал? Я не убийца, не маньяк, не насильник. Да, я занимался телефонным мошенничеством, и да, я разводил лохов на деньги. Неужели из-за одного несчастного звонка я теперь вынужден всё это терпеть? Да таких как я в одних только тюрьмах сидят тысячи и тысячи! А на воле их сколько? Сколько тех, кто этим занимается не по тяжёлой необходимости, как мы, а чисто ради веселья и жажды лёгкой наживы? Ведьма-то лицемерка, раз мучает только меня. Раз она такая могущественная, могла бы направить свои силы на улучшение нашего мира, а не на свои личные обидки! Все вы, бабы, одинаковы...
УАЗ остановился. В своих раздумьях я не заметил как задремал и как за окном появился высокий забор с колючей проволокой и вышками по углам. Водитель заглушил мотор и вышел из машины. К нему тут же подошел вооружённый автоматом охранник. О чем они говорили, я расслышать не мог, но догадаться было не трудно, что "мой" офицер докладывал о том, что доставил меня сюда для дальнейшего отбывания наказания. Дежурный глянул на меня через окно, невольно скривил лицо (я его прекрасно понимаю) и стал докладывать по рации. Спустя час или около того, меня уже вели к моей новой камере. Надеюсь, хоть здесь я отсижу свои оставшиеся десять месяцев и забуду всё как страшный сон.
Стоило лишь двери за мной закрыться, как мне под ноги прилетело белое полотенце. Я посмотрел на своих новых сокамерников, они выжидающе смотрели на меня. И что теперь? Я слышал что-то о зековских шутках, загадках и ритуалах, но столкнулся с этим впервые. Ну не занимались мы подобной чепухой в нашей компании, не до этого нам было! А тут, смотрю, парни совсем молодые сидят, только один из них сухой, морщинистый и седой, сидит посреди камеры голый по пояс и весь в наколках блатных. Я опустил глаза на полотенце. Переступить, отбросить, поднять и передать, ноги вытереть? Что из этого считается правильным?
Ладно, была не была, долго стоять на месте тоже не стоит. Я перешагнул через полотенце и поприветствовал всех:
-- Всем привет, мужики! Меня зовут Илья Петухов, буду теперь с вами сидеть!
Я протянул свою трёхпалую руку самому старшему из сокамерников. Он на неё даже не посмотрел. Его взгляд буравил меня насквозь. Наконец он глубоко вздохнул и хрипло произнёс:
-- Ты первоход? -- Что, простите? - уточнил я. Собеседнику вопрос явно не понравился. Он его повторил с большим нажимом. Подумав, я ответил: -- Я сижу первый свой срок. До этого я два с половиной года провёл в другой колонии. Сегодня меня переве... -- Не понял, -- перебил меня старший, -- тебя разве не учили культуре? За два года можно было выучить основы. Как в хату входить, как приветствовать, как со старшими общаться. И кого ты тут мужиками назвал?
Я влип. Не знаю во что, не знаю как, но влип я конкретно. Если в далёком две тысячи двадцать первом году я был счастлив, что попал в "нормальную" тюрьму, где нет идиотских правил, над которыми все смеялись в интернете, то теперь я в ужасе от того, что судьба завела меня в нормальную тюрьму, где царит арестантский уклад, в котором я разбираюсь не больше, чем в квантовой физике.
-- Илья Петухов, значит, -- продолжил говорить старший. -- Знаю, совет запоздалый, но всё же: я бы на твоём месте с такой фамилией сто раз подумал, прежде чем что-нибудь незаконное делать. -- Зеки начали неприкрыто смеяться. Ясно, значит, мы вряд ли подружимся. -- Ни за что не поверю, что за два года ты не выучил традиции. Вон, даже наш Лёха их выучил, хотя у него пять классов образования.
У меня тут же родилась реплика, которая чуть не вылетела с языка: "Пацан как раз потому и школу не окончил, что голова дерьмом была забита". Я вовремя подавил желание это сказать, ведь умом-то я понимал: Лёха здесь, кем бы он ни был, на гораздо более высоком счету, чем мне повезёт быть. У него прямо на лице написано, что он с малого детства в теме воровского промысла, и сейчас он ни чуть не жалеет о своём жизненном пути. Это я один здесь, видимо, невинно осуждённый. Эх, если бы я тогда не нажрался на той свадьбе и ко мне не стал приставать тот очкарик, я б на нарах не торчал.
-- Так что не серчай, Илья, но незнание традиций не освобождает от ответа за их нарушение. А ты с первой минуты своего присутствия нарушил... Сколько? -- старший обернулся к своим ребятам. -- Я до стольки даже считать не умею, -- улыбнулся Лёха. -- Ты слышал, Илья. Не знаю, в каком санатории ты провёл два с половиной года, но здесь никаких поблажек не будет.
И поблажек действительно не было. Три последующие месяца, тянувшиеся бесконечность, были настоящим кошмаром наяву. Надо мной, тридцатисемилетним мужиком, издевалась шайка малолеток во главе со старым хрычом. Боль, унижения и насилие были неотъемлемой частью моего дня. Моя давняя боязнь почесаться казалась теперь такой наивной и глупой. И я бы сейчас всё отдал ради рецепта ведьминского зелья, от которого немеет всё тело.
После каждого приёма пищи все мои сокамерники отлучались куда-то на час-полтора, после чего возвращались в камеру или на работы как ничего не бывало. Иногда они приходили в хорошем распоряжении духа, но гораздо чаще -- совсем наоборот. В такие моменты мне попадало особенно жёстко, на мне явно срывали какую-то обиду. Хотя нет, это слово здесь табуировано, это я уяснил на второй день своего пребывания здесь. Они вымещали на мне свою душевную боль, ведь нет ничего приятнее, чем видеть, как кому-то хуже чем тебе. Переломным стал день, когда я стоял за своим станком и ко мне подошёл охранник.
-- Это ты Илья Петухов? -- Да, это я. -- Пройдём. К тебе посетитель.
Ничего не понимая, я обесточил станок и направился вслед за сержантом. Он привёл меня в комнату для свиданий, где уже сидела какая-то женщина. Я её раньше никогда не видел, но мне стало страшно, если она сейчас заговорит и я узнаю её голос. Задатков гения у меня никогда не было, но сложить два и два и понять, кто ещё мог ко мне прийти на свидание, было не самой сложной задачей.
-- Садись, Илюша. Времени у нас не так много, поэтому перейдём сразу к делу... -- Нет, уж, подожди с этим, -- чуть не срываясь на крик, ответил я -- никаких дел я с тобой иметь не хочу! -- Но-но, ты так не загоняйся, милок. Ты ещё даже не знаешь, от чего отказываешься. -- И знать не хочу! Ты же мне всю жизнь испортила! -- от злости и чувства беспомощности у меня невольно потекли слёзы. -- Что, совесть замучила, и решила сама прийти? И вообще, это точно ты? Или снова вселилась в кого-то? Не похожа ты... --..на древнюю старуху с огромными бородавками и зелёной кожей? - шутливо перебила меня женщина. -- Приму за комплимент. Я, знаешь ли, привыкла за собой ухаживать. И, что бы ты знал, поддерживать молодость куда проще, чем куклить людей. А обвинять меня в своей испорченной жизни не стоит, дурачок. Ты мне сам позвонил, помнишь? Ты меня отвлёк от очень важного дела, вот я и разошлась немного, с кем не бывает. Не надо обижаться на бабушку. -- Ты монстр! Я не знаю как ты это делаешь, но это же ненормально! Это бесчеловечно! -- Тебя послушать, так все вокруг неправы. И отчислили тебя ни за что, и Егорка, откосивший от армии, -- слабак и предатель Родины, -- и посадили тебя ни за что, и традиции на зоне дурацкие... Мне продолжать? Список долгий, Илюш, а времени у нас мало. Я хочу дать тебе шанс выйти отсюда раньше срока. -- Не-не-не! -- Запротестовал я и хотел уже встать и уйти. -- Мне осталось сидеть всего семь месяцев! Дай мне отсидеть спокойно и забыть это... --... как страшный сон, да? -- улыбнулась ведьма. -- Спокойно отсидеть тебе не дадут, ты сам знаешь. Я же хочу даровать тебе не просто свободу, а красивую жизнь. Станешь моим учеником. Будем вместе борцами за справедливость, как тебе? В тебе большой потенциал, Илюш. Я не сразу это разглядела, но теперь сомнений нет: из тебя выйдет превосходный ведьмак!
Я сел обратно. Звучит заманчиво, но... Подозрительно? С чего бы это вдруг ей перестать издеваться надо мной и звать в свою команду? А, хрен с ним, один раз живём. Вдруг я действительно всё это время проходил какое-то испытание, которое успешно завершилось? Но не совершу ли я самую большую ошибку в своей жизни, если поверю ведьме после того, что она сделала той ночью? Я откинулся назад на спинку стула, закрыл руками глаза, и мой рот сам произнёс:
-- Ладно, хрен с тобой, я согласен. Только никакого интима, поняла? -- И не мечтай даже. Значит так, слушай меня внимательно, что ты должен делать...
Я слушал её, словно от этого зависела моя жизнь. Хотя, если подумать, так оно и было на самом деле. Её голос раздавался словно раскат грома, хотя я понимал, что на самом деле она еле слышно шепчет. Её слова обволакивали мой разум, как паутина -- муху. Я слушал её и сам не верил в то, что я всерьёз намерен это сделать. Чувство беспомощности начало таять -- ему на смену пришла уверенность в себе и в завтрашнем дне. Да, мне уже прямо сейчас не терпится выйти отсюда и приступить к задуманному. Прошлый Илья Петухов мне вдруг показался каким-то смешным и нелепым. Проклинать Зинаиду было действительно глупо, ведь она на самом деле замечательный человек и мудрый наставник.
Улыбнувшись, я попрощался с ней и направился к выходу. Охранник, стоявший всё это время у двери с остекленевшим взглядом, вдруг часто заморгал и спросил:
-- Вы уже закончили? -- С ней -- закончил, -- ответил я. Улыбка всё никак не хотела сходить с моих губ. -- А может, только начал.
***.
Голос Зинаиды всё ещё вертелся у меня в голове, как аудиозапись. Я точно знал куда идти, хоть ни разу не был в этих местах. Раньше я не замечал дверь в актовом зале, ведущую в этот коридор. Оно и не мудрено: слишком уж хорошо она была замаскирована и скрыта от ненужных любопытных глаз.
В конце коридора стоит дверь, за которым раздаются голоса. Знакомые мерзкие голоса: несколько молодых и один хриплый, старческий. Вдруг они стихли, и один из них произнёс спустя пару секунд тишины:
-- Василий Анатольевич? Вас беспокоит служба безопасности банка, старший капитан Кузнецов Владислав Георгиевич...
Перо заблестело у меня в руке. До свободы мне осталось всего ничего. Молодой Лёха ещё даже не подозревает, что это его последний звонок.