Последняя «джентльментская война» закончилась в середине XIX столетия. Считается, что ею была Крымская (Восточная) кампания. Тогда ещё имело значение честное слово, и воющие стороны предпочитали соблюдать кодекс чести. В частности, с пленными англичанами в России обходились весьма гуманно и даже позволяли им разгуливать по Москве и любоваться красотами Кремля по их усмотрению.
Одной из форм «джентльментства» в XVII – XVIII в.в. была так называемая «подписка о неучастии», когда захваченного в плен офицера отпускали домой за выкуп под честное слово не брать в руки оружие. Нарушение слова грозило наказанием, и, возможно, даже смертной казнью.
Подобная практика практически сошла «на нет» уже после наполеоновских войн, однако спустя 100 лет всплыла в самом неожиданном виде.
20-го мая 1904 года Саранский Уездный Начальник подполковник В. Ф. Надольский сообщил Начальнику Казанской местной бригады генерал-майору М. И. Вукотичу с описанием странной ситуации, сложившейся вокруг запасного нижнего чина:
«… Запасной матрос 1-й статьи 15-го Флотского Экипажа Максим Миронов, состоящий на учёте по Сызранскому уезду, явясь сего числа во вверенное мне Управление, доложил мне, что он, находясь на службе на пароходе «Маньчжурия» Общества Китайско-Восточной железной дороги, при начатии военных действий с Японией, был взят в плен в числе двух служащих на этом судне, из которого освобождён, и отправлен на родину с обязательством не принимать никакого участия в этой войне. Подписка была отобрана консульством в Шанхае.
Имея в виду, что нижние чины запаса флота, проживающие в Сызранском уезде, призваны на действительную службу, прошу поставить меня в известность, следует ли призвать на службу означенного чина, т.к. документального доказательства об отобрании у него подписки о неприятии участия в войне он не имеет…» .
В приложенной к рапорту характеристике было указано, что Миронов служил рулевым 1-го класса с 12-го марта 1902 года по 15-е мая 1904 года, и «возложенные на него обязанности исполнял всегда вполне добросовестно и к делу был всегда внимателен с полным знанием его» .
Как видно, практика отобрания «подписки о неучастии» коснулась даже нижних чинов (и то – запаса!), чего никогда ранее не встречалось. Насколько сам Миронов и его начальство собиралось соблюдать «кодекс чести», из дела видно не было, однако, судя по тексту рапорта, Уездный Воинский Начальник даже позволил себе усомниться в правдивости слов запасного матроса, поскольку Миронов никаких письменных подтверждений не представил.
Естественно, у каждого возник вопрос: кто есть запасной матрос Миронов – прожжённый уклонист, придумавший очередной оригинальный способ, или верный своему слову порядочный человек? Зачем японцам потребовалось связываться к каким-то матросом-одиночкой, который ни в коем разе не мог повлиять на ход боевых действий? И что они, собирались, вот таким образом у всех попавшимся им на глаза русским отбирать подписки?
Уклонение в русско-японскую войну достигло небывалых дотоле размеров, и с каждым новым витком мобилизации российское общество видело его новые формы, что, естественно, свидетельствовало об отношении самого общества к войне.