Я проснулась от того, что лифт дернулся при остановке. Мы с напарницей стояли, как ветки в шалаше, уложив головы друг другу на плечо. Оранжевый ящик с красным крестом стоял под нашими ногами.
- Пошли, - буркнула я. Напарница молча открыла глаза и вытерла слюну со щеки и моей формы. Я прикинула, что до восьмого этажа мы ехали — а значит, и спали — секунд сорок, что в сумме за эту ночь дает нам около шести минут сна, с учетом долгого ожидания лифта на прошлом вызове. Я закрыла глаза. Воздух в области напарницы вопросительно замер, - Без четверти пять. Высокое давление.
Воздух кивнул. Мне нравилось работать с напарницей. Мы подходили друг другу как инь и ян, селедка и вареная картошка, австралийские пожарные и календарь с фото топлесс. Дело в том, что после трех часов ночи мы обе впадали в кататоническое состояние: я не могла держать глаза открытыми, но почти осмысленно говорила с пациентами, напарница же, напротив, могла осматривать людей, но была не в состоянии общаться с ними.
Так, ориентируясь вслепую на ее скрипящие по бетону кроссовки, я добралась до двери и поздоровалась с пациенткой за нас обеих, волоча ящик с медикаментами. Напарница за руку довела меня до кресла и заскрипела в сторону голоса пациентки. Я уложила подбородок на ладонь и затарабанила стандартную анкету, наощупь записывая ответы в карту. Воздух в области напарницы трижды щелкнул ногтем по стеклу манометра — давление сто тридцать, то бишь, нормальное. Пациентка, узнав об этом, рассыпалась в тысяче извинений за беспокойство, тем более, в неурочный час. Воздух в области напарницы отрицательно покачал головой, я буркнула: «Не волнуйтесь».
Пациентка, почуяв, что я более не намерена ограничивать ее творческий порыв убогими стандартными вопросами, начала монолог обо всех своих родных в порядке убывания шансов на наследование квартиры. Скорость ее речи посрамила бы Тину Канделаки, как первоклассницу. Воздух в области напарницы молча звякал присосками кардиографа, я, стараясь не шевелиться, поддакивала при повышении интонации.
- ...и можете ли вы себе представить …
- Нет.
- Он женился на ней!
- Здорово.
- Но доктор, это ведь ужасно! - всполошилась пациентка. Присоски зачпокали, воздух в области напарницы укоризненно нахмурился от моей невнимательности.
- Кошмар какой, - исправилась я, едва ворочая языком.
Пациентка перешла на соседей. Воздух в области напарницы щелкал ручкой и шуршал расходными листами и рецептами. Я практически спала.
- И можете вы себе представить, он умер от кардиостимулятора! Молодой, здоровый мужчина!
- Кошмар какой, - выдавила я после пинка скрипучим кроссовком по лодыжке, - какой кошмар.
Через минуту слишком бодрого в этот безбожный час стрекота, шестеренка в моем мозгу встала на место.
- Что вы сказали? - переспросила я, открыв от удивления один глаз.
- Беларуска! Можете в это поверить? Я-то считала, она из Суздаля, но …
- Нет, нет, не из Суздаля! Кто умер от кардиостимулятора?
- О-о-о! Мой сосед! - улыбнулась пациентка, набирая воздуха в грудь, и снова затараторила, как будто машина набирала скорость после внезапного поворота, - О-о! Совсем молодой был, чуть сорок исполнилось, здоров как бык …
Мой мир рушился. Я чувствовала, как камни фундаментальных наук, воздвигшие замок в моем мозгу за время учебы в школе и колледже, падают, разбиваясь вдребезги под хор голосов, патетично восклицающих “O Fortuna”. В глазах напарницы я видела конец ее собственной вселенной, прежде работавшей слаженно и ясно, но теперь беспорядочно взрывающейся. Все эти годы, все, чему нас учили, все, что мы видели своими глазами на сменах, говорило о том, что кардиостимулятор не может причинить вреда. Что в худшем случае он преждевременно прекратит работу, и пациенту … потребуется установить новый аппарат. Что даже после смерти человека он продолжает отстукивать заданный кардиологом ритм в шестьдесят ударов в минуту.
Но вот перед нами — живой свидетель невероятной казуистики, очевидец уникального случая в медицинской практике! Наверняка об этом писали в медицинской периодике, выступали с докладами на международных конференциях, читали лекции на повышении квалификации. Наверняка врачи на станции освещали вопрос в курилке — будь трижды проклят здоровый образ жизни за мою позорную неосведомленность!
Напарница, проснувшаяся в одночасье от потери всех жизненных ориентиров, сипло спросила:
- Что же он? Ударил током? Там слишком низкое напряжение …
- О-о, нет-нет! Он повесился!
«Кто?» - безмолвно шевельнула губами напарница, глядя на меня, как будто ей было три, а я - ее мама, и гадкие дети на площадке сказали, что Деда Мороза нет. «Верни мне веру в чудо» - молили эти глаза.
- Кто повесился? - тупо спросила я, смаргивая песок из глаз.
- Сосед! Представляете …
- Но причем же тут кардиостимулятор? - потрясенно прошептала напарница, не сводя с меня умоляющего испуганного взгляда.
Мой рушащийся мир замер посреди движения; башня, посвященная органической химии, неуверенно накренилась. Голоса хора от удивления оборвались посреди ноты, парочка ушла в неверную тональность.
- Так я же объясняю — ему установили стимулятор, и через месяц он умер!
- Повесился, - внесла ясность я.
- Да! - улыбнулась пациентка, обрадованная моей догадливостью, - а до того был совершеннейше здоров, всего-то сорок пять лет! Натурально бык был! Поэтому даже и не предлагайте, не поставлю ни за что!
Напарница молча показала мне совершенно нормальную ленту кардиограммы. Я не стала говорить, что стимулятор никто и не думал предлагать за ненадобностью.
- Раз поставили стимулятор, не такой уж здоровый он был, - пробурчала я, прикрывая глаза. Мой мир восстал из пепла, хор замурлыкал старую рок-балладу.
- Ну, там всякое было, конечно.
- Конечно, - поддакнула я мимодумно.
- Наркоман, героинщик — шутка ли! А алкоголь? О-о! Как он пил, страшно было смотреть! Передозировки без конца, ваши машины раз в неделю стабильно приезжали откачивать голубчика …
- Кошмар какой, - прошептала я, засыпая. Воздух в области напарницы собирал присоски кардиографа, - Какой кошмар.