Я Ирина старшая.
Моя мама была очень музыкальным человеком, несколько лет прожила в Одессе и про Одесский оперный театр рассказывала взахлеб. Знала на память много арий (мне, кажется, тогда все ее поколение тоже много знало песен на память).
У нас в доме появилось пианино, помню, что оно было очень красивым, на нем было красиво написано «Чернигов». Это была большая редкость в те годы. Решено было меня обучать музыке. Преподаватели тоже редкость.
Когда оно стоит в комнате само по себе, то это прикольно и красиво, тем более редкость. Но когда в назначенное время к тебе приходит какая-то тетенька, и заставляет целый час долбить гаммы, да еще потом задает домашнее задание. А на улице лето, речка…
Она была довольно полная, часто опаздывала, тяжело дышала. И я ничего лучшего не придумала, как прятаться в кустах смородины (Ну не на дереве же). Не поддавалась я обучению.
Мама делает следующий ход: отдает меня в музыкальную студию. Теперь я должна ходить далеко, не опаздывать, тащить огромную папку с нотами и заниматься по программе – нотная грамота, история музыки, сольфеджио и что-то еще…Все ничего, там все-таки дети, весело летит время. Но опять, двадцать пять. У ее приятельницы сын, оказывается тоже там занимался.
«Ты с ним подружишься», так мне было сказано. Ничего себе! Большой, рыжий, и похож на сдобную булку. (короче, маменькин сынок)
За инструмент усаживался глаз не отвести: сначала отодвигал стул, садился, оттопыривал попу, ставил ногу на педаль, потом подносил руки к клавишам, и все это, как в замедленном кино. Играл, правда, здорово. Ну как я могла с ним подружиться? А когда мальчишки с класса увидели нас вдвоем, потом не знала куда от их издевок деваться.
С горем пополам, как-то эту студию закончила ради мамы. Рада была, что все кончилось, когда в институт поступила.
Эти сборники каким-то образом сохранились дома, как память о моем несостоявшемся музыкальном образовании, но больше – это память о маме.
Сейчас, с высоты своих лет, я думаю, что мама была права, когда настояла на своем. Я узнала много о композиторах, их творчестве. Без помарок на память я могла сыграть не так уж много – Полонез Огинского, Турецкий марш. А для мамы по нотам играла вальсы Штрауса, ее любимые арии из «Сильвы» Кальмана.
Это, наверное, мой потолок. А вот история с пианино «Чернигов» имеет продолжение.