Привет всем на канале Птица-муха!
Ловите очередную историю.
Как-то дед Митрофан, разбирая старый хлам в сарайке, наткнулся на какой-то журнал, на обложке которого красовался Семён Михайлович Будённый. В самом журнале была большая статья, посвящённая этому прославленному военному, его подвигам и вообще жизни.
Деда эта фотография впечатлила, и он решил её повесить в летней кухне над диванчиком. Ну, повесил и повесил, ничего такого особенного, повесил и забыл. Но через какое-то время эта фотография послужила толчком для появления на свет ещё одной байки деда Митрофана.
Обычным летним деньком я и Колька, внучатый племянник бабы Капы, приехавший к ней на лето, заметили в палисаднике деда Митрофана ёжика, ну и полезли его ловить, да чего-то заспорили громко, уже и не вспомню, почему.
Дед, видно, услышал и вышел за калитку на шум.
– Ребяты! Здарова! Чаво энта вы в палисаднике моём делаити?
– Ёжика ловим, – сообщил деду Колька.
– Накой он вам сдалси? Он уже старай и калючай. Лучша айда до мине чай пить с канхфетами. У мине коробка Кара-кума имеицца. Ага. Сестра надысь с гораду привезла. А куды мине однаму её осилить?
– У-р-р-а-а! – закричал Колька.
– Пойдёшь, Танюшка? – спросил дед.
– Пойду-у-у, – согласилась я.
– Ну, вот и договарилиси! – обрадовался дед компании.
На фотографию мы с Колькой не сразу обратили внимание, а лишь только тогда, когда уселись за стол.
– В-о-о-о-та. Пейти чай с малинавым листом. Душистай, что твой ландыш серебристай. Берити канхфеты, не стесняйтиси. Ешьти скольки влезить.
И тут Колька заметил на стене портрет великого военачальника.
– Ух ты! – подпрыгнул на табуретке Колька. – Это же Будённый!
– А я про Будённого песню знаю! – похвасталась я.
– Да ну? Удивился дед. – Споёшь?
– Конечно спою! – согласилась я.
В-о-о-о-т. А певица я ещё та. Зато громко.
– Мы – красные кавалеристы,
И про нас
Былинники речистые
Ведут рассказ:
О том, как в ночи ясные,
О том, как в дни ненастные
Мы гордо,
Мы смело в бой идем.
– Чего так громко? – спросил Колька, зажав ладошками уши. – Танька, потише!
– Это надо громко петь! – возразила я.
– Правда, Колька, чаво возмущаишси, пущай поёть, заступился за меня дед, еле сдерживая смех. – Маладец, Танюшка, хорашо поёшь, громка. Я тожа так пел.
Приободрённая дедом, я продолжила.
– Веди, Буденный нас смелее в бой!
Пусть гром гремит,
Пускай пожар кругом:
Мы – беззаветные герои все,
И вся-то наша жизнь есть борьба!
Буденный – наш братишка,
С нами весь народ…
Тут приоткрывается занавеска на двери и в кухню робко входит дед Григорий с ведром в руках.
– А чаво энта у тибе тута происходить? А? Я уж было заходить не схотел, да думаю, нада зайти, а вдруг тута режуть каво?
– Эх, Гриша, таку песню спортил! Не, тута ни режуть никаво, – пояснил дед Митрофан товарищу. – Энта Танюшка мине песню поёть про маво папку. А ты чаво мине ведро принёс?
– Ага, то, в которам ты мине дули приносил надысь. А про какова папку-то?
– Ну, дак ясен пень про маво, героическава, туды ево в качелю, – и дед показал пальцем на портрет, висящий над диваном. – Про Будённава! У мине чай один папка имеицца.
Мы с Колькой открыли рты, а дед Григорий странно крякнул.
– Ах про твав-о-о-о!
– Ах про мав-о-о! ПонЯл типерича?
– Ну, дак типерича, канешна, всё понятна!
– Это твой папа? – чуть ли не в один голос спросили мы с Колькой, как только обрели дар речи.
– А то! – ответил дед и привёл железный аргумент. – Я же Семёнавич по отчеству. А Будённава, как звали? Правильна. Семёнам звали. Кто же он ещё мине? Канешна, папаша мой, качарыжку ему в рот.
– А хфамилия у тибе тоже скажишь – Будённай? – съязвил дед Григорий.
– Ой, Гриша, а то ты не знаишь, что хфамилия мая – Чаплин (и это чистая правда и он не один такой в деревне).
– А чаво же не Будённай? – не унимался дотошный товарищ.
– Гриша! – дед Митрофан строго посмотрел на товарища. – А то ты ни знаишь, что Будённым энта он апасля стал. Энта ему по молодости однаполчани кличку придумали, когда он ещё командирам не был. Должнасть така у ево была. Будить всех. Вот он с утра пораньша, качарыжку ему в рот, как вскочить, как заорёть, мол, буде спать! Вота ево и прозвали, так навсегда и причипиласи. А мине чаво? Мине и Чаплин устраиваить, тожа не последня хфамилия.
– Деда Митрофан, так Будённый из нашей деревни? – спросил Колька.
– Да, расскажи нам, как он с тваёй мамкай познакомилси? – продолжал подъегоривать дед Григорий.
– Как познакомилси? Да пожалста! Сам-то он с под Ростову-то, а мамка моя-то низдешня. Мамка-то моя с однова хутару с им. Вота встренулиси они, влюбилиси друг в дружку, пожанилиси, я у них родилси. А патома случиласи про меж ними разлучница, качарыжку ей в рот. Задницай повиляла, папаша мой к ей и перекинулси. Мамка меня в охапку, обиделаси значитьси, и куды глаза глядять, пока ево дома не была. Так в нашай деревни и оказаласи.
– Поматала тваю мамку, д-а-а-а, – задумчиво потирая подбородок, сказал дед Григорий.
– Энта точна. Гриша, а помнишь, как он до нас приезжал, канхфет да пряникав мине привёз кулёк, мы ещё тогда с тобой их объелиси? Помнишь, как мамку назад звал? Чай будишь?
– Чай? Чай буду. С канхфетами. А то ты тогда не больна-то со мной ими делилси, ну, когда батька твой тебе привозил.
– Да ты чаво? Да забыл ты проста, канешна, делилси всегда. Тибе половина и мине половина. Забыл проста!
– Ага. Мы хлеба гарбушку и ту пополам. Да вспомнил я, вспомнил, ни зыркай на мине.
И тут меня осенило. ЧАПЛИН!
– Деда Митрофан, а Чарли Чаплин твой родственник что ли?
– Ага. Брат. Э-э-э… (дед Григорий чаем поперхнулся) Своднай, по папке. Энта жа сынок той полюбовницы евойнай из-за каторай мамка моя от Будённава ушла. Усы ево видала, Танюшка? Канешна, ни таки, как у папки маво, кочарыжку ему в рот, но тожа густыи. Да и энта он тама Чарли, а на самам дели ево Шурикам кличуть. А хфамилию он потомственну оставил, говарить, говарил, в смысле, пока не помер, что энта память о тибе будить, брат. О как!
Дед Григорий к этому времени уже просто тихо утирал слёзы.
– Да ни расстраивайси ты так, Гриша. Все помрём, туды ево в качелю.
– Жалка, такой весёлай человек был! А расскажи детишкам, как он сюды к нам приезжал, как встречали ево всёй деревняй?
– Ой, Гриша, некада сичас мине. А ребяты лучша пущай у бабушак спросять, я-то больше суетилси по хозяйству, чтобы встренуть хорошо, уже и не помню почти ничаво.
А вечером мои дедушка с бабушкой остались без ужина. Ну, понимаете, что с ними было, когда я за этим самым ужином попросила рассказать, как в деревню Чарли Чаплин приезжал, к кому приезжал и кто чей сынок? Бедные бабушка с дедушкой! Вам бы так.
Дело было летом тысяча девятьсот семьдесят седьмого года. Это я к тому, что Чарли Чаплин тогда ещё был жив и жить ему оставалось ровно шесть месяцев. Но, кому это было тогда интересно?
Спасибо, что прочитали.
Все материалы канала можно посмотреть здесь.
Весь дед Митрофан здесь.
Заходите на мой телеграм канал там тоже интересно.