117
Эпилог
Анна все время, что её дочь строила личную жизнь, пыталась обрести своё счастье, переживала из-за потери любимого мужчны и нелюбимого мужа, и в конце концов все же обрела спокойную гавань, жила в своей комнате рядом с кочегаркой, долгое время работала, пока ноги носили её на фабрику, а руки могли работать на ткацких станках.
Но в конце концов Анну с почестями проводили на заслуженную пенсию, так как у неё стало не хватать внимания, чтобы следить за работающим оборудованием, не допускать запутывание ниток и пр. Пару раз допустив брак, женщина поняла, что пора уходить, пока она станок не испортила или чего хуже, травму не получила.
Пенсию ей назначили целых сорок рублей, которых хватало, чтобы оплатить комнату, купить лекарства, которых с каждым годом требовалось все больше и после этого не умереть с голода. О помощи дочери уже речи не шло. А ведь раньше Аня могла со своей зарплаты одеть Надюшу в школу или купить новые брюки Саше.
Теперь же женщина сидела дома и смотрела в своё низкое окно. Мимо неё постоянно шли чьи-то ноги. Ане были хорошо видны щиколотки и голени, мелькавшие прямо перед её глазами. Лиц было не видно. Обзор окна полу подвальной комнаты не позволял посмотреть так высоко. Зато обувь ленинградцев Аня изучила хорошо.
Долгими одинокими днями она смотрела на улицу, видя не серые будни и мокрый снег под ногами прохожих, а зелёную траву во дворе Ваниного дома, широкое поле за воротами, верхушки деревьев вдалеке.
Порой ей даже не верилось, что это было в её жизни. Она так давно жила в городе, что деревня начала стираться из памяти. А тем более ощущение свободы и простора, которых не было в каменных дворах Ленинграда.
Женщина пыталась вспомнить, когда она была счастлива? Молодой девушкой, поглядывающей на молодого Ваню, который тоже укладкой смотрел на неё. Испуганной женой, которая молилась о возвращении мужа и замирала от радости, получив его письмо, доказывающее, что любимый жив.
Повзрослевшей женщиной, которая вместе с семьёй смогла спастись от советской власти, и жила на пятнадцати квадратных метрах вместе со свекрами, мужем и дочерьми? Когда было время её счастья и было ли оно?
Жизнь пролетела как одно мгновение. Анна с удивлением осматривали сухие, жилистые руки со сморщенной кожей, с удивлением видела своё лицо в зеркале и не узнавала его. Она помнила себя совсем другой, да и со старых фотографий на неё смотрела женщина, совсем не похожая на нынешнее отражение в зеркале.
За окнами кипела жизнь, совсем не похожая на её дореволюционную юность, тревожную молодость тридцатых годов, послевоенную зрелость. Уклад жизни и страны настолько сильно изменился, что невозможно было поверить, что в её юности все было по-другому.
И только одно осталось прежним - её любовь к своим близким. После ухода свекров, младшей дочери и мужа, Анна всем сердцем привязалась к внукам.
Со старшей дочерью близость никак не восстанавливалась, возможно потому, что та была свидетелем всех несчастий. А вот внуки родились позднее. И казались для Ани соломинкой, которая вытянет её из пучины отчаяния.
И если Саша не часто навещал бабушку, то Наденька, перейдя в среднюю школу стала часто забегать к Анне. Ей надо было проехать пару остановок на трамвае и девочка отказывалась в комнате, пропавшей смолой. Но она этого не замечала, и с удовольствием ехала к бабушке, которая заботилась о ней.
Для пожилой женщины эти визиты были самыми желанными. Она ждала их, постоянно поглядывая в окно. А ещё они напоминали ей события многолетней давности, когда её собственные дочери бегали или также ездили на трамвае в гости к Александре. Которая тоже очень ждала их и готовила самые вкусные блюда из доступных тогда продуктов.
«Прошло столько времени, а всё осталось по-прежнему, - думала Анна, поджидая внучку, - взрослые работают, старики заботятся о подрастающем поколении».
И вот, наконец, перед окном мелькали знакомые тонкие ножки Нади и девочка звонила в дверь. К приезду внучки всегда был готов горячий обед, искреннее внимание и помощь с уроками. А ещё у Анны каким-то чудом сохранился старинный сундук, который они ещё с Александрой перевезли из покинутого отчего дома.
Как сундук смог пережить все переезды, войну и пожар, Лебедевы не знали, но он свято хранил свои сокровища: рулоны ткани, которые хоть и изрядно похудели, но были не тронуты обветшанием. Аня даже в годы войны следила за тем, чтобы внутри всегда были травы, которые отпугивали моль.
На просторном дне лежали остатки ткани, которую пожилая женщина частями доставала и шили из неё для внучки разные наряды. Надя очень любила смотреть, как работает бабушка. Сначала она тщательно снимала мерки, потом составляла выкройку, переводила её на ткань, вырезал большими ножницами, намётывала швы и начинала шить.
Не забывая при этом расспрашивать внучку о её делах, подружках, успехах в школе. По сравнению с постоянной занятой матерью, которая продолжала брать много ставок, чтобы покрывать потребности подрастающих детей, и не имела возможности уделять им много времени, общаться, говорить по душам, Анна всегда была готова выслушать и понять, а главное, обнять внучку и сказать, что все будет хорошо. Она была уверена, что все испытания позади и если не будет войны и революции (тьфу-тьфу), то всё остальное не страшно.
Надя с удовольствием делилась с бабушкой своими мыслями и чувствами, и даже о будущем муже первой рассказала именно Анне. Та внимательно выслушала, расспросила о молодом человеке и попросила привести познакомиться.
- Я тебе сразу скажу, внученька, твой это человек или нет, - говорила девушке совсем уже состарившаяся женщина.
Надюша привела своего знакомого к бабушке на чай. Анне хватило нескольких взглядов и вопросов, чтобы понять, что внучка выбрала себе хорошего человека.
- Чем-то он на моего Ванечку похож, - сказала Анна внучке, когда они встретились наедине в следующий раз, - или за него, девочка, он не подведёт.
И оказалась права. Всю оставшуюся жизнь Надя жила за мужем, как за каменной стеной, в любви и согласии.
Но Анна уже этого не увидела, она успела поздравить внучку со свадьбой, порадоваться за скорое рождение у неё сына и дочки, а после начала быстро сдавать и терять связь с реальностью.
Всё чаще она видела себя в большом деревенском доме, рядом с живой Александрой и Павлом, и они вместе ждали возвращение Ивана. Во дворе, в отдалении стоял второй дом, в который она должна была переехать мужем, как только он придёт с войны и достроит его.
А как потрясающе пели птицы на заре ранним летним днём? И лес дарил свою прохладу и свежесть...
Однажды, придя навестить мать, Нина нашла её сидящей у распахнутого окна, старушка спала, а в комнате было очень холодно. Несмотря на календарный июнь в Ленинграде было холодно, не больше восьми градусов ночью, и Аня после этого сильно заболела.
Дочь забрала её к себе. Нина к тому времени уже вышла на пенсию и жила одна. Юры не стало несколько лет назад из-за оторвавшегося тромба. Больше Анна в свою комнату рядом с кочегаркой не возвращалась. После болезни она больше не могла обихаживать себя, тогда как раньше, справлялась сама и не соглашалась переехать.
Попав в новую обстановку Анна совсем перестала узнать мир. Она потеряла связь с настоящим и жила в далёком прошлом, где была счастлива. Разговаривала сама с собой, спорила с Иваном, обсуждала что-то с Александрой, обнимала Зою. И наконец-то опять начала улыбаться.
Такой, с лёгкой улыбкой на тонких губах, её и нашла Нина, вернувшись из непродолжительного похода в магазин. Лицо Анны было безмятежно, дочь почувствовала, что родительница встретилась с теми, кого любила всю свою жизнь и о ком так скучала последние годы.
- Спи спокойно, мама, - прошептала Нина, - ты заслужила покой.
Конец.