О том, как ютился в подвале с крысами и носил усы, и почему не уедет в Грецию навсегда, заслуженный артист России рассказал нашему каналу.
Эвклид Кюрдзидис: Не могу без славянской души
Русский грек – так он сам себя называет. В его копилке больше восьмидесяти ролей. А на театральных подмостках он больше сорока лет.
Спасла придуманная фамилия
В Петербурге завершились съёмки четвёртого сезона телесериала «Шифр». Премьера не за горами. Эвклид снялся в телеэпопее впервые.
– Кого играете?
– Мага-экстрасенса по имени Шефнер. Идет 1958 год, и мой герой косит под Мессинга. Вера Сторожева (режиссёр. – Ред.) запретила стричься, и я вынужден был носить длинные волосы. Рад, что она наконец-то меня заметила. Мечтал сняться у неё многие годы. Проходил кинопробы, но она меня не видела.
– Дебютировали в 1996 году в фильме Владимира Мотыля «Несут меня кони…» и сыграли грека Гермеса. И там в титрах вы не Кюрдзидис, а Гюрджиев. Почему?
– Фамилия спасла мою семью от репрессий. Во второй половине тридцатых годов Сталин невзлюбил малые народы. Греки тоже попали в список. Большую их часть депортировали в Казахстан. И в степях выросли города. Кентау под Алма-Атой – греческий город. До сих пор там живут репрессированные греки. У тех, кто успел поменять фамилию, в ней русские окончания. Помните «Свадьбу в Малиновке»? Там был смешной Попандопуло. Переодевался в женское платье и пытался сбежать. Во время репрессий он стал бы Поповым. Или моя мама. Девичью фамилию Спириадис поменяла на Спирову. И не тронули.
– У вас двойное гражданство?
– В российском паспорте я Гюрджиев, а в греческом – Кюрдзидис.
Усы словно проволока
Попасть на съёмки к известному режиссёру Владимиру Мотылю было непросто.
– Чем его зацепили?
– Нужен был в кадре грек. Мотыль снимал картину по мотивам повести «Дуэль» и других произведений Чехова. Ему подсказали, что во ВГИКе студент второго курса, как и надо, настоящий грек. И меня взяли без проб. Предстояло научиться водить машину, отпустить усы и коротко подстричься. Волосы у меня были длиннее, чем сейчас. И когда я сделал все так, как надо, не понял, кого Мотыль звал на роль, потому что получился молодой Сталин. Один в один. Кстати, я почти уверен, что мужики носят усы из-за комплексов. Это непрактично. А у меня ещё и очень жёсткие волосы. Как проволока. Ложишься лицом в подушку, и они больно впиваются в кожу. Невозможно уснуть. Утром просыпаешься – торчат в разные стороны, не можешь их расчесать.
– Выдержали испытание до конца?
– Съёмки закончили в Ялте. Остальное снимали в павильонах в Москве. Я упал в колени художнику-гримёру и сказал: «Умоляю, сшейте мне усы!» Она ответила: «С ума сошли?! Нас обоих повесят». «Вы – из старой советской школы гримёров. Умоляю!» – настаивал я. «Ну, на мой страх и риск», – ответила она. Я приезжал на съёмки на час раньше всей группы, и гримёр клеила мне усы. Мотыль ничего не замечал. Но в последний съёмочный день в кадре я играл крупный план, и он вдруг закричал: «Стоп, стоп, стоп!» И пошёл ко мне. Смотрю: гримёр – белая. Прощается с жизнью. Он подошёл близко, наклонился, приблизил своё лицо к моему и сказал: «Какие-то уставшие глаза, Эвклид. Взбодрись». Я понял, что спасён. А вообще он – мой крестный папа в кинематографе. Относился как к сыну.
– Переживал?
– Был строгим, даже авторитарным. Старался, чтобы все двенадцать часов я находился на съёмочной площадке. Говорил: «Научишься всему». И я помогал в любых ситуациях. Подкидывал тексты главному герою, если у него не было партнёров. Невероятный опыт. И огромные на тот момент деньги за съёмки. Оплатил год обучения во ВГИКе.
Мотыль оплатил ВГИК
Считалось, что у Кюрдзидиса роль третьего плана.
– Сумма гонорара – не секрет?
– По договору должен был получить, если не ошибаюсь, шестьсот тысяч рублей. В девяностые сумма была – как сегодня, может быть, шесть тысяч. То есть вообще ничто. Я побледнел, а директор сказал: «Что вам не нравится?» – «Я думал, что смогу оплатить учёбу во ВГИКе», – ответил я. «Радуйтесь, что будете у великого Мотыля сниматься», – бросил директор. И подписали договор. Жил тогда в подвале с крысами, но на Старом Арбате. В мастерской художника-монументалиста, архитектора Веры Троицкой в Спасопесковском переулке, напротив храма. Это место запечатлел на картине «Московский дворик» Поленов. Я прожил там семь лет. Конечно, потом сделал ремонт. Избавился от крыс.
– Но тогда вы, скорее всего, грустили.
– Пришёл в подвал. И стал думать, где взять средства на следующий год учёбы. Стипендию не платили. Денег на еду не было. Три дня голодал, ещё три – выходил из голодовки. Пил воду. Думал, оздоравливаю организм. И при этом был счастлив, потому что учился во ВГИКе, снимался у такого режиссёра. И вот прихожу, поникший, в подвал, и вдруг звонок. Снимаю трубку и не могу поверить. Мотыль! «Эвклид, слышал, ты должен оплатить учёбу во ВГИКе. Сколько она стоит?» – «Дорого. 1,7 тысячи долларов в год». «Ты получишь за роль две тысячи долларов», – ответил он.
Армия сделала мужчиной
Актёру довелось послужить в ракетных войсках.
– Как занесло в ракетные войска?
– Я окончил Днепропетровское театральное училище, и нас в Советском Союзе распределяли в театры. Молодому специалисту, если он пять лет отработал, давали квартиру. Выделяли и подъёмные деньги, чтобы купить мебель, подушку, ложки, вилки. И я по распределению попал в Луцк. Мне было восемнадцать, и меня должны были забрать в военные театры. Но мой брат, младше на год, попал во внутренние войска. И я подумал: «Он будет там, а я – на сцене?» И написал заявление о том, что тоже хочу в армию. А у каждого человека призывного возраста в школе уже была профессия. Её приобретали в последние два года. Водитель, слесарь, учитель. И все брали того, кто нужен. А что с артистом делать? И тут я услышал, что в ракетные войска требуется двенадцать водителей. Их туда дали, но при условии, что возьмут ещё и одного актёра. С тех пор моя любимая цифра – тринадцать.
– Наверное, артисту тяжело в армии?
– Я попал туда художником в розовых очках. Выдали обувь и одежду. У меня размер сапог – 42-й. Получил 44-й. Голенища – по причинное место. Майка висела ниже колен. Она была на 56-й размер, а у меня – 44 – 46. Парню рядом со мной, высокому и плотному, дали одежду и обувь, наоборот, меньшего размера. И мы мучились. С нас сбивали спесь, гражданскую, творческую. Каждое утро бегали кроссы. Раз в полгода стреляли из автомата. И без дедовщины не обошлось. В первые полгода было ощущение, что я не в армии, а где-то на Марсе. Но сегодня, когда родители спрашивают, стоит ли их сыновьям идти служить, я отвечаю, что да. Настоящим мужчиной меня сделала служба. Родители с опаской спрашивают: «А вдруг искалечат?» И я говорю, что хуже, если парень искалечит душу здесь, не побывав в армии. Станет слабым, беспозвоночным слюнтяем.
Ессентуки лучше Салоников
Родители артиста вернулись на Северный Кавказ – местный климат им подходит больше.
– Ваши мама с папой на время уезжали в Грецию?
– Они жили в Советском Союзе. Потом, когда открылись границы, конечно, как и все, рванули туда. И жили между Салониками и Ессентуками. В Минеральные Воды летал прямой самолет. В 2009 году я баллотировался в мэры Салоников. Прилетал раз в неделю. А после пандемии, когда все закрылось, родители остались здесь. Там очень жарко. Да уже и почтенный возраст. В Греции дяди, тёти. Бабушка похоронена.
– Чувствуете тоску по исторической родине?
– Конечно. Это связь с предками. Меня зовут Эвклид, как и древнегреческого математика-геометра, философа, поэта. Но там, когда приезжал, говорили: «Какой ты грек? Живёшь в России».
Я отвечал: «Я – счастливый и богатый грек, потому что во мне живут две культуры, русская и греческая». Везде так и говорю: «Я – русский грек». Гордо. Я объездил полмира. Многое нравится. Япония перевернула сознание. Но ни на что не променяю Россию. Не могу без русской, славянской души. Широкой, необъяснимой, парадоксальной, щедрой, все отдающей.
Евгения ЗАБОЛОТСКИХ
© "Союзное Вече", №55 2023
Вам по нраву материал — подпишись на наш канал ➕
Чтоб и дальше было так — не забудь поставить знак 👍