Не возьмусь утверждать, что Фёдор Иванович Тютчев был глубоко верующим человеком. Его пылкая противоречивая натура была подвержена страстям и соблазнам. В своей далеко не безгрешной жизни он преступал божественные заповеди, балансируя на грани веры и безверия.
Вместе с тем православие вошло в его жизнь сызмальства. «Дома Тютчев воспитывался в «страхе божьем» и преданности престолу. Стариком он вспоминал, как в пасхальную ночь мать подводила его, ребёнка, к окну, и они вместе дожидались первого удара церковного колокола. В канун больших праздников у Тютчевых нередко служились всенощные на дому, а в дни семейных торжеств пелись молебны», – свидетельствовал правнук поэта Кирилл Пигарев.
Маменька Екатерина Львовна немало потрудилась на ниве воспитания сына в истинно христианском духе. Определённые усилия приложил и набожный дядька Николай Афанасьевич.
Феденьку Тютчева, как и любого дворянина в знатных русских семьях, с детства окружала крепостная дворня. Он вскармливался грудью крепостной мамки, рос под присмотром крепостной нянюшки, по мере взросления перешёл в руки дядьки. В дворянских семьях так называли слугу, приставленного для ухода или надзора за ребёнком. Этот пестун (чаще всего крепостной) становился для барского дитяти верным другом на всю оставшуюся жизнь.
Вольноотпущенный крестьянин Николай Афанасьевич Хлопов (1770-1826) поступил в услужение к Тютчевым, когда Феде было четыре года. Родители мальчика сразу оценили недюжинный ум, грамотность и благочестие наставника. Ни к кому из ближайшего окружения малыш так не привязался, как к своему воспитателю. Вместе они отправлялись в долгие пешие прогулки по окрестностям усадьбы в Овстуге, бродили по лесу, изучали названия цветов и трав, повадки птиц и зверей.
Однажды, во время одного из таких променадов, дядька и маленький барич нашли в траве мёртвую горлицу. Птицу бережно похоронили. Повинуясь душевному порыву, мальчик сочинил на её погребение стихотворную эпитафию. Так впервые проявился поэтический дар будущего стихотворца, пробудилась его особая чуткость к родной природе, её неповторимой и хрупкой красоте.
В родительском доме была собрана неплохая библиотека, поэтому чтение стало любимым занятием отрока. Он с увлечением перечитывал Державина и Дмитриева, но более всего – любимого им Жуковского, знаменательная встреча с которым состоялась в одной из келий Чудова монастыря в апреле 1818 года:
На первой дней моих заре,
То было рано поутру в Кремле,
То было в Чудовом монастыре.
Я в келье был, и тихой и смиренной,
Там жил тогда Жуковский незабвенный…
(«17-ое апреля 1818»)
Литературные опыты предшественников помогли новичку набить руку, развить дар слова, напитаться самим духом поэзии. В 10-11 лет он уже весьма успешно подвизался на стихотворном поприще, а в 14 лет был избран сотрудником Общества любителей русской словесности за стихотворение «Вельможа. Подражание Горацию».
В годы учёбы на словесном отделении Московского университета около Тютчева неотлучно находился его первый воспитатель, который каждый день провожал студиозуса на лекции. Учился «молоденький мальчик с румянцем во всю щеку» (цитата М.П. Погодина) прилежно. Любознательный восприимчивый ум без труда впитывал знания. Юноша изучал латынь, увлекался классической поэзией, сочинял стихи, переводил оды Горация. Не только о своём домашнем учителе, поэте и переводчике Семёне Раиче, но и о самом себе он прозорливо заметил:
Ум скор и сметлив, верен глаз,
Воображенье – быстро…
(«На камень жизни роковой…»)
По окончании университетского курса наук Тютчев недолгое время прослужил в Петербурге губернским секретарем в Коллегии иностранных дел, а через пару месяцев по протекции родственников отправился в Мюнхен. В столицу Баварии сверхштатный (без жалования) атташе российской дипломатической миссии прибыл в сопровождении преданного ему всей душой пестуна. Одним фактом своего присутствия дядька напоминал Фёдору Ивановичу о детстве, родительском доме и милой Родине. В далёком иноземном городе Хлопов устроил православный уголок с иконами и лампадой, чтобы доброму христианину было где сотворить молитву.
Фёдор Тютчев, крайне непрактичный в житейских делах, нуждался в опеке и заботе умудренного опытом наставника. Николай Афанасьевич взял под своё крыло неоперившегося юнца. Дядька занимался обустройством быта и поддержанием домашнего уюта в холостяцкой квартире молодого дипломата. Кухарничал, как заправский повар, угощал воспитанника и его приятелей сытными блюдами русской кухни. Первый биограф поэта И.С. Аксаков отмечал, что «в Баварии, вдалеке от России, по возвращении иной раз поздней ночью на свою немецкую квартиру с какого-нибудь придворного немецкого бала или раута, – его встречала ласковая русская журьба и осеняла тихим своим светом лампада, неугасимо теплившаяся пред иконами старого дядьки».
Юноша редко радовал родителей письмами, переписку с ними вёл всё тот же Хлопов. Из его посланий чета Тютчевых узнала о первой любовной драме в жизни сына. Теодор (так на немецкий манер называли русского дипломата) был очарован Амалией фон Лерхенфельд. Юной графине из знатного германского рода было всего лишь четырнадцать лет, её воздыхателю – девятнадцать. Влюблённые часто встречались, гуляли по Мюнхену и его окрестностям, в знак особых отношений обменялись часовыми шейными цепочками.
Несмотря на нежные чувства, которые она питала к поэту, утончённая красавица по настоянию семьи вышла замуж не за него, а за первого секретаря русского посольства в Мюнхене А.С. Крюднера. Увы, рассудок победил эмоции.
По устному семейному преданию, поэт вызвал соперника на дуэль. Поединок не состоялся. Романтическое увлечение Тютчева Амалией фон Лерхенфельд со временем переросло в дружбу, а трепетное чувство к «младой фее» стало достоянием высокой поэзии (стихотворения «Твой милый взор, невинной страсти полный…», «Я помню время золотое…», «Я встретил вас и всё былое»).
Дядька Хлопов расстался с воспитанником в 1825 году. Из-за тяжёлой болезни он остался в России, где 16 мая 1826 года и скончался. Перед смертью преданный слуга-наставник преподнёс своему питомцу особенный подарок – православную икону Божией Матери «Взыскание погибших». Четверо святых, изображенных на ней, являлись покровителями того или иного примечательного дня в жизни поэта.
Двадцать два года провёл русский поэт и дипломат Федор Тютчев вдали от России. Уехал туда юношей. Вернулся зрелым мужчиной. Вспоминал ли он о своём почившем наставнике? Из письма к брату Николаю от 13 апреля 1868 года известно, что вспоминал. С теплотой и нежностью.
Выходец из крестьянского сословия, набожный христианин Николай Афанасьевич Хлопов стоял у колыбели формирования личности большого русского поэта. Может быть, близкое знакомство с одним из лучших представителей русского народа породило такие тютчевские строки: «… Россия прежде всего христианская империя; русский народ – христианин не только в силу православия своих убеждений, но ещё благодаря чему-то более задушевному, чем убеждения. Он – христианин в силу той способности к самоотвержению и самопожертвованию, которая составляет как бы основу его нравственной природы».
Заботливый пестун и его воспитанник. Две личности. Два православных христианина. Где-то там, в вечности, они могли ещё раз встретиться…
Автор: Винокурова Э.Е.