Из воспоминаний старого сапёра И. Старицкого
Еще в 1820-х годах барон Шиллинг (Павел Львович), сколько известно, первый начал заниматься опытами приспособлены гальванизма к возжжению мин. Говорят, что опыты его были даже удачны в некоторой степени; но как он не хотел передать свой секрет инженерному ведомству, то дело это заглохло. Только генералу Шильдеру (Карл Андреевич, начальнику инженеров гвардейского корпуса), всегда пылкому и страстному ко всем открытиям и нововведениям по сапёрному делу не спалось от этой мысли.
В тридцатых и сороковых годах пользовался громкой известностью член Петербургской Академии Наук Якоби (Борис Семенович); он приобрёл её своими обширными познаниями и открытиями по части гальванизма.
Император Николай Павлович, сам, будучи отличным сапёром и инженером, пожелал воспользоваться познаниями и опытностью г. Якоби для приспособления гальванизма к минному искусству и повелел с этой целью образовать особую команду при гвардейском сапёрном батальоне, в состав коей вызваны были с каждой сапёрной бригады по одному офицеру и от батальона по одному унтер-офицеру.
Приказано было назначить офицеров наиболее знакомых с физикой и химией и хотя бы несколько объяснявшихся по-французски, так как им предстояли занятия с г. Якоби, а тот по-русски не говорил.
Команда собралась в начале апреля 1840-го года. Я, в чине подпоручика, был командирован в нее от 3-й сапёрной бригады. Нижние чины помещены были в казематах Петропавловской крепости; в них же и в крепостных рвах указано было вести занятия и первоначальные опыты. Команда только впоследствии названа была "гальванической", но в начале именовалась: "Особо составленною по Высочайшему повелению командою".
Нам приказано было держать в тайне свои занятия, так как в то время нигде в Европе способ зажжения мин гальванизмом не был еще известен. С полным усердием мы принялись за дело; сообщения г. Якоби нас чрезвычайно интересовали и расширили наши познания; мы беспрестанно бывали у него. Квартира его была на Васильевском острове; несколько больших зал были наполнены разными аппаратами; по стенам и потолку протянуты проволоки.
Для опыта зажжения пороха он приезжал к нам в крепость. Начальник гвардейских инженеров генерал Витовтов (Павел Александрович) очень часто присутствовал при том. Зимой дело, так сказать, наладилось, а к весне следующего года представился случай выказать наши успехи мосту на шоссе под Нарвой, сильным напором огромных льдин ему угрожала опасность.
По докладу о том Государю, Его Величество приказал обратиться к генералу Витовтову. Была послана в Нарву часть команды, в распоряжение полковника путей сообщения Бульмеринга (Карл Богданович); в непродолжительное время лед был раздроблен взрывами, и мост спасен.
В начале лета опыты зажжения подводных мин уже смотрел военный министр князь Чернышев (Александр Иванович). По докладу Императору о виденных им успехах, Государь сказал: - Пусть докажут на деле - взорвут затонувший фрегат на фарватере у Кронштадта.
С этою целью составлена была высшая комиссия, под председательством генерал-адъютанта Шильдера, от корпуса путей сообщения генерал Саблуков (Александр Александрович), от горного ведомства полковник Соболевский (Петр Григорьевич) и не помню, кто от флота. В распоряжение этой комиссии поступила вся гальваническая команда. Даны были два парохода: один для личного состава, другой, для аппаратов; от командира Кронштадтского порта могли спрашивать, сколько потребуется, баркасов и водолазов с колоколами.
Поездки для этого из Петербурга были чрезвычайно приятны и интересны с умным, занимательным генералом Шильдером; только отвага его, доходившая часто до безумия, пугала его товарищей, и нас молодежь тешила, когда он, с сигарой во рту, садился на пороховые бочонки. В течение 2-х или 3-х недель судно было разорвано на мелкие части, и фарватер очищен.
Затем приказано было нам каждому написать свое мнение: в каких случаях войны, на суше и на воде, может быть употреблен открытый способ зажжения мин и как его приспособить. Генерал Витовтов остался очень доволен нашими ответами и, кажется, они отданы в инженерный штаб. Мы были представлены к награде, минуя орден Св. Станислава, к ордену Св. Анны, на основании статута этого ордена.
Генерал-инспектор инженеров Великий Князь Михаил Павлович потребовал к себе нас, 4-х офицеров, каждого обнял, поцеловал и приколол на груди нашей поднесенный ему ордер. Награда и милостивое внимание Великого Князя глубоко тронули нас. После того решено было отправить команду по сапёрным бригадам, для введения там гальванического способа.
Витовтов, бывший в то время начальником инженеров гвардейского корпуса, предложил мне, по окончании занятий в своей бригаде, перейти в гвардейские сапёры или в гвардейские инженеры; я избрал последнее.
В августе 1841 года я отправился в Киев со своими унтер- офицерами и с разными аппаратами, на перекладных тройках. Шоссе до Киева тогда не существовало. В Киеве для команды был отведен прекрасный дом на Крещатике, принадлежавший когда-то корпусному командиру Красовскому (Афанасий Иванович). В течении зимы с собранными от батальонов офицерами и унтер-офицерами проходились теории; с весны начались опыты.
Хотя дело это всё еще держалось в тайне, но треск пороховых взрывов не мог не возбудить любопытства. Генерал-губернатор Бибиков (Дмитрий Гаврилович) и корпусный командир Кайсаров (Паисий Сергеевич?) просили нашего командира сапёрной бригады г.-майора Баранова показать им опыты. Корпусный командир приказал прибыть из лагеря всем свободным от службы офицерам. Гальваническая батарея и при ней присутствующие стояли в беседке дворцового сада, над крутым берегом Днепра.
По команде: Пли! взлетел каменомёт на противоположном берегу Днепра, в расстоянии около 1/2 версты от нас; за ним мина, одна, другая, а потом поднялся в средине Днепра огромный столб воды. Нечего говорить, как это заинтересовало всех. Способ зажжения был объяснён только генерал- губернатору и корпусному командиру.
После этого любопытство в городе так было возбуждено, что со мной пожелал познакомиться киевский викарий преосвященный Иеремия. При свидании объяснилось, что он был нашим законоучителем в Корпусе, где мы все его без души любили и уважали. Долго он беседовал о гальванизме, и я предложил сделать небольшой опыт в его саду, в Михайловском монастыре, на что он отвечал: - Погодите, вот приедет митрополит; я его спрошу.
Митрополит прибыл; но преосвященный, при посещении его, более не заводил о том речи. Я слышал, будто бы митрополит ему отвечал: "Не идет духовному лицу увлекаться любопытством". После того воззрения переменились: в 1863 году я видел киевского митрополита, с любопытством осматривавшего под Киевом сапёрные работы и взрывы.
Более всех мучило любопытство дам. Бригадный командир уступил их просьбам и дозволил мне произвести взрывы на том же месте, как было при генерал-губернаторе. Предвидя, что дамы настойчиво захотят войти в тайны волшебного жезла, как он называли нашу, невидимую им, гальваническую батарею, я поставил батарею в нескольких шагах под горою и приказал набросать на нее солдатские шинели в беспорядке, а проводники от нее провести в ящик, который висел на груди унтер-офицера.
По окончании взрывов, как и надо, было ожидать, начались настоятельные просьбы показать волшебный жезл. Долго я отнекивался; наконец, приказал открыть ящик, и каково было удивление и вместе удовольствие дам, когда они нашли в нем только конфекты.
Ожидали прибытие в Киев Великого Князя Михаила Павловича, для смотра саперной бригады и бывших тогда в полном ходу крепостных работ. Мне поручено было из минной галереи заложить усиленный горн, для чего избран был вал Зверинского укрепления, который, по мнению Великого Князя, должен был быть снесен.
Работы шли, однако, под руководством опытного минёра, капитана Голикова, практиковавшегося в подземной войне в кампании 1828-1829 гг. в Турции. Мина заложена. Наступал, наконец, грозный час; назначен был день прибытия Великого Князя в лагерь.
Накануне мне не спалось всю ночь; на рассвете побежал я со своим гальванёром испытать, не нарушено ли действие проводников; оказалось все в исправности. Сам капитан Голиков, хладнокровнейший из смертных, волновался, что можно было заметить только из того, что чаще обыкновенного вынимал из кармана серебряную табакерку и побольше брал щепотку табаку.
По осмотру сапёрных работ, Его Высочество подошел к месту, где я стоял с батареей. Тут были все, что только было военного в Киеве и множество частных лиц. Поговорив со строителем крепости о Зверинском укреплении, Великий Князь дал мне знак головою. Я скомандовал моему гальванёру: Изготовсь! Пли! - и ничего не последовало.
Великий Князь взглянул на меня вопросительно; глаза всей публики впились в меня. Я был спокоен, так как заметил, что взрыв не последовал по торопливости моего сконфуженного гальванёра (унтер-офицера): он слегка только приложила проводник к батарее. Я хладнокровно ему сказал: - Не торопись, приложи сильнее. Изготовсь! Пли!
Земля дрогнула под ногами, и огромный столб земли и белого дыму поднялся к небу, а с ним и я улетел в седьмое небо! Слезы выступили у меня на глазах. Его Высочество сказал: спасибо, спасибо тебе! Товарищи бросились поздравлять. 9то была одна из счастливейших минут моей жизни.
Каждый поймет мое волнение накануне и восторг при удачном исполнении. Что, если бы от какой-нибудь несчастной случайности не последовало взрыва в присутствии всего начальства и этой многочисленной публики? Об этом страшно было и вспомнить. Я тотчас донес обо всем генералу Витовтову и получил от него благодарность за укоренение в бригаде дела, так его интересовавшего.
Близился к концу срок, назначенный для введения в бригадах гальванического способа возжжения, и я мечтал о скором переводе в гвардейские инженеры и об отъезде в Петербург. Скоро я уехал туда, но не к той цели.
Родственник мой, генерал Д. (здесь Довбышев Григорий Данилович) получил в командование лейб-гвардий Волынский полк. Великий Князь очень благоволил к нему, как к любимцу покойного брата своего Цесаревича Константина Павловича, во времена которого он был полковым адъютантом. При посещении Ораниенбаума, входя в его семейные дела, когда Довбышев сказал, что желал бы, чтобы я служил в его полку, Великий Князь милостиво сказал: "Я переведу его к тебе".
По получению о том извещения, я обратился за советом к бригадному моему командиру, нельзя ли просить об оставлении меня в сапёрах; но тот заметил, что "неловко молодому офицеру уклоняться от изъявленной милости Его Высочества".
Так я расстался с благороднейшей сапёрной службой, которая очень заинтересовала меня и которую я страстно полюбил.