В ростовском издательстве «Мини Тайп» вышла моя книга «Степан Разин», посвященная легендарному донскому казаку Степану Тимофеевичу Разину, которого великий поэт А.С. Пушкин назвал «единственным поэтическим лицом русской истории». Продолжаю поглавно публиковать эту книгу в своей Дзен-студии.
СТЕПАН РАЗИН. Историческое повествование. Глава 6. Ч. 4. ТЫ ПРОСТИ, ПРОЩАЙ, ДОН ИВАНОВИЧ
Сумрачным прохладным днем двадцать четвертого апреля 1671 года из Черкасска в далекую Москву не спеша тронулась процессия казаков. Отряд в семьдесят шесть отборных казаков во главе с атаманом Корнилой Яковлевым вез на специальной телеге скованного кандалами Степана Разина. Рядом с ним сиротливо притулился подавленный Фрол, младший братишка… За телегой на крепком в яблоках коне сидел Корнила, зло поглядывая на крестника. Около Корнея на резвом гнедом коне гарцевал другой видный представитель донской старшины бывший войсковой атаман опытный в посольских делах Михайла Самаренин, разодетый по случаю отъезда в столицу в праздничные одежды. Такой представительный состав донского посольства должен был продемонстрировать правительству безусловную верность всего донского казачества, еще недавно расколотого и враждебного государю. так хотелось атаману Яковлеву и его соратникам, но не все казаки с восторгом встретили весть о выдаче Степана Разина в Москву царю и боярам, ведь на Дону издревле существовал неписанный закон: “С Дону выдачи нет!”, который столь откровенно нарушил Корнила Яковлев. И это еще аукнется ему, долгие годы, вплоть до его смерти, будут припоминать донские казаки своему атаману позорную для чести донского казачества выдачу Степана Разина и его брата Фрола царю. Когда четыре года спустя, в 1675 году, с Дону по требованию московских чиновников выдавали “воровского атамана Семена Буянка, в Черкасске проходили ожесточенные казачьи круги. Голытьба яростно противилась выдаче популярного Буянка, противилась царю, вспоминая недавние вольные времена Степана Разина. Шесть раз собирался тогда казачий круг, шесть раз атаманы Корнила Яковлев, Михайла Самаренин, Фрол Минаев и Осипов настойчиво пытались добиться выдачи Буянка, но бывшие разинцы упорно противились этому, заявляя, что “такова обрасца, чтоб казаков с Дону отдавать, и при прежних государях не бывало, а ныне отдавать нельзя; а есть ли де ево отдать, то последнего их брата казака с Москвы пришлют, полно де того, что и Разина отвезли, и тем де они на себя повадку”. Другие яростно кричали на Корнилу: “Повадился ты нас к Москве возить, бутто азовских ясырей, связав; полно и той тебе удачи, что Разина отвез. Тебе в том чинится выслуга и ковши и соболи, а Дон тем разоряют”. (Крестьянская война… Т.3. С.349). Оскорбленный до глубины души и испуганный казачьими угрозами, неслабый духом Корнила пошел со своей печалью к стольнику князю Петру Хованскому, плакал и нытливо, непривычно для себя, жаловался на горькую судьбину…
Но в тот яснонебый безоблачный день двадцать четвертого апреля 1671 года атаман домовитых не думал и не хотел думать о неприятных последствиях, которые могут ждать его в ближайшем будущем из-за предательской выдачи Степана Разина царю. Упоенный победой, атаман пекся лишь о том, чтобы в целости и сохранности довезти крестного сына в Москву, и как бы по дороге, опасной и ненадежной, “воровские” Стенькины казаки не напали на его станицу и не отбили своего атамана. Борони, господи!
Этого же опасался и “тишайший”. Одну за другой шлет он настойчивые грамоты воеводе Белгородского полка князю Ромодановскому, требуя послать навстречу казакам станицы Корнилы Яковлева надежных ратных людей и с великим береженьем, чтоб вора и богоотступника привесть во всякой целости”.
Двадцать четвертого апреля 1671 года, серым неласковым днем, Степан Разин в сопровождении усиленного конвоя домовитых казаков навсегда покинул Черкасск, где родился и где оставался его дом, переживший века.* (Двухэтажный дом в станице Старочеркасской, называвшийся в народе и литературе “домом Степана Разина”, часто упоминается в исторической и беллетристической литературе. В газете “Красный Дон” за 12 апреля 1921 года журналист Иван Молот в заметке “Музей имени Степана Разина” писал о станице Старочеркасской: “Сюда с дедовских времен тянулось вольнолюбивое казачье сердце. Здесь указывают дом, где жил Степан Разин”. А два года спустя, когда местное станичное руководство начало настоящую войну со стариной, дом Разина был разрушен. Елизавета Митрофановна Гринева, работавшая в то время заведующей музеем, писала в своем отчете, сохранившемся в Государственном архиве Ростовской области: “В период травли музейного работника старочеркасские дельцы под шумок разрушили без согласия отдела музеев Главнауки бывший дом Степана Разина и еще одно старинное здание, в котором помещалось “правление” во времена Степана Разина, с целью использования кирпича, дерева, железа, удивительно хорошей сохранности и крепости (см. Государственный архив Ростовской области, фонд 2577, оп. 2, д. 14, лист 73 об.).
Впереди была Москва боярская, пытки нечеловеческие, лютая казнь и … бессмертие, вечная и неистребимая память в народе. Грудь Степана невыносимо жгла и давила непонятная, необъяснимо-злая тоска: тяжко было жить на родной земле, но еще тяжелее умирать на ненавистной чужбине. Ну почему же душа пламенеет от тоски, почему на излете недолгой жизни так рвется сердце назад в отчий край, на полузабытую, точно сновидение, щемяще родную землю, где покоятся мать и отец? Почему судьбой суждено умереть ему на чужбине, а не на родной, сердцу близкой донской земле?! Отчаяние на мгновение овладело душой Степана, словно перевернув ее всю, но чтобы не выдать своей слабости врагам, не показать ее сломленному Фролу, он только ниже наклонил могучую голову, да люто скрипнул зубами…
Не придется Стеньке крикнуть,
Клич казацкой голытьбе
И призвать ее на помощь
С Дона тихого к себе
Не удастся с этой силой
Силу ратную тряхнуть-
Воевод, бояр московских
В три погибели согнуть.
Ой, ты Дон ли мой родимый!
Волга-матушка река!
Помяните добрым словом
Атамана казака!.. (Суриков И.З. Песни, былины, лирика, письма. М.,1927. С.116).
Фрол, потерявший присутствие духа, не видел переживаний брата. Вконец пав духом, он метался, звенел кандалами и тихо, чтобы не слышали Корниловы псы, скулил, обвиняя Степана в их теперешнем незавидном положении.
- Вот, брат Стенька, - ныл Фрол, - это ты виною нашим бедам. Тяжкий груз поднел ты на ся, Степа! Ох, тяжкий, не сдюжил, пал!.. Как же так, Степан, что ж теперь будет!?”
Разин тяжко поднял голову, оторвался от своих дум, тихо, еще не поняв смысла Фроловых речей, бросил: “Не скули, Фрол! Уймись!” И уже ласковым, теплым голосом успокоил брата: “Фролушка, когда привезут нас в Москву, будет оказана нам великая честь: тысячи людей, и самые знатные тоже, бояре, дворяне, иноземцы – все выйдут нам навстречу, потому что ждут не дождутся нас увидеть”. Фрол замолк, недоверчиво посмотрел на брата, но ни слова не вымолвил. Степан приподнялся в телеге, громыхнул кандалами, спокойно глянул на домовитых, кучковавшихся подле и, приподняв вверх закованные в кандалы руки, громовым голосом заговорил:
- Пусть видит народ православный крещеный, что голову я за него сложил. Пусть там, в Москве боярской, меня казнят, пусть колесуют палачи, пусть тризну справят надо мной, пусть упьются горячей казачьей кровью под стон народный, но никогда в народе не погибнет сделанное мной. Того что не успел я свершить, пусть другой свершит, не тот, так третий. Вспомнят тогда казаки меня, донского казака Степана Разина, вспомнят клич мой боевой, когда подлый дьяк московский, как стадо пером их перепишет и целованием креста на верность приведет”.1 (1 Савельев Е. История Дона и донского казачества. С.169). Потом с обреченной ненавистью посмотрел на спокойно сидевшему на коне Корниле Яковлеву и, тихо скрипнув зубами, выдавил: “Ошибся я маленько, Корнила. Малость самую: с тебя надобно было начинать, крестный ты мой батя!” Корнила, крепкими руками правя конем, добродушно ухмыльнулся и ничего не ответил Степану, только велел своим казакам прибавить ходу.
Весна того памятного для русского народа и государства 1671 года выдалась на редкость знойной. Дождей, которых везде жаждала земля, не было все весенние месяцы. Страшная жара нещадно выжигала яровые и травы, овсы, первый корм для многочисленного российского поголовья лошадей, не всходили аж до начала июня. Полях на огромных площадях оскудели, крестьяне, чтобы не умереть с голоду, ели оставшуюся траву. “Прогневил господа нашего вор Стенька Разин!” – неутомимо гудели в церквах священники, сами до конца не веря в это. - Наслал беду на православных!” И гремели, гремели сполошные колокола на Руси великой, предавая проклятию вожака народного Степана Тимофеевича и сваливая на плененного атамана все беды, павшие на землю Русскую.
В солнечный полдень двадцать первого мая отряд Корнилы Яковлева, заметно подуставший с дороги, прибыл в Курск. Далеко за городом их радостно-суетливо встретил с отрядом стрельцов воевода Григорий Ромодановский, уже получивший государеву благодарность за сообщение вестей о пленении Разина. Казаки, распрягли на воеводском подворье притомившихся лошадей, расторопные воеводские слуги тут же заменили изможденных казачьих коней на свежих, сноровисто запрягли их в телеги. Казаков приветливо пригласили в избу, обильно накормили, в мере, чтоб не запьянели, угостили вином. Впереди лежал Серпухов, где нетерпеливо ждали казачий отряд Яковлева.
Серпуховский воевода Иван Владычкин незадолго до появления здесь отряда Корнея Яковлева получил из Разрядного приказа грамоту, в которой именем государя приказывалось, как только домовитые казаки привезут в Серпухов Разина с братом, “дать дворы, где им постоять на время, и корм им дать…” Опасаясь, как бы “воровские казаки” не отбили Разина, в Серпухов из Москвы царь послал сотню стрельцов во главе с Елизарием Терпигоревым. “И чтоб стража у тех воров была самая крепкая, чтоб те воры в дороге и на станах сами над собой какова дурна не учинили и до Москвы б довесть их в целости и никого к ним не припускать…”, - в очередной раз напоминал атаману Яковлеву государь.
…Снова впереди пласталась изнурительная дорога, снова бил по ушам надоевший скрип колес и давил душу и надрывал сердце тяжкий путь к Москве. При переправе через небольшую речку Солову отряду Яковлева встретились русские посланники Демид Хомяков и Федор Посников, направлявшиеся с дипломатической миссией к крымскому хану Адил-Гирею. узнав, что казаки везут знаменитого Стеньку Разина, послы остановились. Разговорились. Корнила рассказал, что встретил крымского посла Сефер-агу, который видел “вора” Разина и обещал передать весть о его пленении своему господину, крымскому хану. Угостив Яковлева и его казаков едой и питьем, Хояков и Посников отправились далее в Крым, уверенные, что на Руси теперь воцарится мир и спокойствие. А Корнила Яковлев с отрядом двинулся к Москве.
…Москва!.. Город, где неоднократно бывал Степан Тимофеевич и куда обещал прийти с войском “передрать все дела у великого государя” и освободить трудовой люд от гнета боярского и дворянского, был впереди. За далеким горизонтом, за держащими прохладу лесами и знойной ковыльной степью скрылась родная донская земля. Навеки! Навсегда!..
-Ты прости, прощай, Дон Иванович!..
Михаил Астапенко, член Союза писателей России, академик Петровской академии наук (СПб).