Бежать надо сегодня. Завтра будет труднее — будем уже в Германии.
Оба упали под насыпь. Сначала не почувствовали боли от удара при падении. Они услышали выстрелы, которые заглушил грохот поезда, скрывавшегося в темноте сентябрьской ночи.
"День в день 80 лет назад". Переворачивая листы истории невольно ловишь себя на мысли, что история развивается по спирали.
Статья, опубликованная в газете КРАСНАЯ ЗВЕЗДА 7 декабря 1943 г., вторник:
ПОБЕГ
Читатели «Красной звезды» помнят, наверно, «Записки летчика-истребителя», печатавшиеся в июле этого года. Автор их, Герой Советского Союза Владимир Лавриненков, участник многих воздушных боев, сбивший около 30 немецких самолетов, некоторое время тому назад не вернулся с боевого задания.
Летчики, с которыми патрулировал Лавриненков, прикрывая наступление наших войск, видели, как он атаковал «Фокке-Вульф-189», настиг его, вошел за ним в пике, таранил немца и выпрыгнул с парашютом над территорией, занятой противником. Летчики видели, как к месту посадки Лавриненкова бежали десятки немцев.
Судьба Лавриненкова горячо волновала всех его друзей, всех сослуживцев. Возвращаясь из очередного полета, они каждый раз вспоминали своего Володю — веселого смоленского парня, энергичного, умного и талантливого летчика-истребителя. Что случилось с ним? Остался ли он жив или был убит?
Предыдущую статью читать по ссылке:
Расскажем всё по порядку. Когда после тарана «ФВ-189» машина Лавриненкова стала беспорядочно падать, летчик открыл колпак и выбросился из кабины.
Открыв парашют, он скользнул вниз. Только начал подтягивать лямки парашюта, — уже земля. Летчик упал и сразу потерял сознание, погрузившись после рева моторa в баюкаюшую тишину. Но это продолжалось одно мгновение, а потом Лавриненков почувствовал сильный удар в плечо, и что-то тяжелое навалилось на него Как сквозь сон, он услышал немецкую речь.
Когда летчик открыл глаза, он увидел вокруг себя толпу немецких солдат. Один отстегивал его парашют, другой шарил по карманам, третий замахнулся на него прикладом винтовки. Но в эту секунду над ними проревел мотор, и низко над землей промчался истребитель, хлеща из пулеметов. Немцы упали на землю, но через минуту вновь обступили летчика. Один из них, — тот, кто обыскивал его, — долго вчитывался в какой-то листок бумаги.
— О-о! Руссише ас! — сказал немец. Лавриненков вспомнил, что в карманах у него не было никаких документов, кроме продовольственного аттестата, в котором было указано, что он — старший лейтенант гвардейского авиаполка, Герои Советского Союза.
— Попал, как курица в суп! — мелькнуло в голове Лавриненкова.
Летчика посадили на мотоцикл и увезли в деревню. Он лежал возле хаты на ящиках из-под снарядов. Возле него стоял немецкий офицер.
— Как же вас сбили? — спросил он его на чистом русском языке.
Лавриненков отвернулся. «Не скажу ни слова, буду молчать», — решил он.
— Коммунист? — вновь спросил немец, не дождавшись ответа на первый вопрос.
«Нет, не буду молчать, — подумал вновь летчик. — Они посчитают, что струсил». Он повернулся к немцу и твердо ответил:
— Да, коммунист.
Офицер предложил ему сигарету. Лавриненков отказался. У него был свой табак. Он вытащил кисет, вытер кисетом кровь с разбитого лица и закурил.
— Мы вас повезем в Германию, — искоса поглядывая на летчика, сказал офицер.
— Всю жизнь мечтал, — иронически усмехнулся Лавриненков. — Можете не возить, расстреляйте здесь.
— О, нет, — ответил офицер, — такого знаменитого летчика можно не спешить расстреливать.
Лавриненков понял, почему его не бьют и почему так вежлив с ним офицер. На него смотрят, как на богатую добычу, которую надо беречь до поры до времени.
Офицер ушел в избу. В нескольких шагах от летчика за плетнем стояли женщины, ребятишки.
— Скоро придут наши? — шёпотом спросила одна крестьянка.
Летчик приподнялся, сел.
— Дней через пять, — убежденно ответил он.
У него была отбита грудь, он кашлял кровью. Его вновь посадили на мотоцикл и куда-то повезли. Мотоцикл подскакивал на кочках, и кровь шла из горла, не переставая. Поздно вечером пленника вызвали на допрос.
— Вы находитесь в штабе воздушного корпуса. — сказал ему офицер-переводчик.
— Сожалею, что раньше не знал вашего адреса, — дерзко ответил летчик.
— Много ли у вас самолетов? — спросил немец, делая вид, что не замечает иронии.
Лавриненков насторожился. Он почувствовал, что начинается столкновение с немецкой разведкой.
— Достаточно, — ответил он.
— Сколько вы лично сбили самолетов?
— Много, — ответил Лавриненков. Силы покидали его. Переводчик предложил ему поесть, но он отказался. Допрос был прерван. Пленного отвели в другую избу, где он лег на пол, но не мог уснуть, хотя и был смертельно усталым. Он смотрел в окно. Возле избы стояли два солдата — охранники. Мысль, что он, советский офицер, находится в плену, наполняла его сердце яростью. Хотелось немедленно что-то сделать, чтобы вырваться из плена. Он лежал и думал о друзьях, которые сейчас вернулись с полета и в шумной офицерской столовой горячо обсуждают итоги боевого дня. Наверно, говорят о нем, о Володе Лавриненкове, строят различные предположения. Он вспоминал родной Смоленск, меньшого брата, своего любимца, который как бы смотрел на него сейчас с укоризной: «Как же это ты, Володя? Герой, а в плен попался!» Мысль о побеге не давала покоя. Но что можно сделать?
Утром ему дали скудный завтрак — какую-то бурду и ломтик хлеба. Потом посадили в кузов грузовика, и офицер сказал:
— Если будешь выскакивать из машины, — застрелю.
Выскакивать было бы безумием: два конвоира сидели рядом, держа винтовки на взводе.
Вскоре Лавриненкова привезли в город и запихнули в тесную камеру с железными решетками. Грязные стены ее были испещрены надписями вдоль и поперек. Лавриненков Прочитал: «Здесь ожидал своей судьбы капитан». Он отломил кусочек известки и написал внизу: «Влад. Лавр.» Вечером его посетил в этой камере гость — здоровенный немец с ободранной физиономией. Это был летчик той самой «рамы», которую атаковал Лавриненков. Оказалось, что килем своей машины Лавриненков отрубил стабилизатор «рамы», а пулеметными очередями убил ее штурмана и перебил руку стрелку. Ободранная рожа пилота не в счет.
— Машина моя капут, — сказал немец.
— Очень приятно, — ядовито ответил Лавриненков и замолчал. Ему было досадно: он сбил не один десяток таких, как этот, и вот споткнулся на таком толстомордом дураке. «Интересно, зачем ко мне прислали этого олуха», — подумал он.
На другой день его вели по улице. Женщины подбегали, совали ему яблоки. Мальчишка сунул ему в карман сигарет и несколько слив. Он просидел в комендатуре сутки, а на утро его и еще двух раненых бойцов посадили в самолет. «Идет в Германию, в Берлин? — с тревогой думал он. — Если так, нужно немедленно действовать, до перелета границы убить пилота и охрану, овладеть штурвалом...». Но самолет пошел на посадку очень скоро. Кажется, Днепродзержинск. Здесь его втолкнули в коридор полуразбитого дома с земляным полом. Военнопленные валялись здесь в грязи, полуголые, в нижнем белье. Лавриненкова и двух бойцов поместили отдельно в угол, хотя кормили так же плохо, как и других.
Лавриненков приглядывался к своим новым знакомым и, убедившись, что это свои, предложил несколько планов побега. Можно, например, связать одеяла и спуститься через окно. Молодой Карюкин, белокурый уральский парень, который тоже терзался мыслью о побеге, горячо поддерживал его план. Но третий товарищ был серьезно ранен. План отпал. Предлагался другой: убить часового в коридоре и перерезать охрану в караулке. Но и этот план был неосуществим.
Лавриненкова вновь вызвали на допрос. За столом сидели два офицера из воздушной разведки — один седой, другой помоложе.
— А-а, попалась, птичка? — встретил его возгласом молодой офицер.
Ему предложили стул. Он сел, внутренне настороженный. «Не знаю, не читал, нет, не знаю» — такими были его ответы. Неожиданно разговор перешел на политические темы.
— За что вы воюете?
— За свою землю, за свою родину.
— Что же вы думаете, кто победит?
— Победим мы, — спокойно ответил летчик.
— Почему вы так думаете?
— Все у нас так думают. Весь народ, которому вы причинили столько страданий.
Офицеры слушали молча.
— Но немецкая армия непобедима.
— В это вы сами давно уже не верите, господа...
— Этого молодца надо показать в Берлине, — сказал молодой офицер по-русски пожилому. Потом они заговорили по-немецки и в разговоре несколько раз повторили слова «Берлин» и «ас». Лавриненков понял, что его хотят показать в качестве живого трофея.
Вечером летчика и двух его товарищей посадили в поезд на маленькой станции возле Днепродзержинска. Пленных сопровождали два офицера с бесчисленным количеством чемоданов и мешков с награбленным барахлом. В вагоне было тесно: ехали интенданты и офицеры всех рангов, заводчики, торговцы, гестаповцы—подальше от приближающегося фронта. Солдаты без конца тащили тяжелый багаж.
Лавриненков с тайной радостью наблюдал эту картину немецкого отступления Усевшись в купе, он внимательно осмотрелся вокруг. В купе было две двери, открывавшиеся на обе стороны. Сиди у двери, он осторожно попробовал ногой, туго ли дверь закрывается. Оба офицера сидели за столиками. Заняв купе, они расположились по-домашнему. Попивали коньяк, закусывали, оживленно разговаривали, изредка поглядывая на пленников. Лавриненков шёпотом сказал:
— Бежать надо сегодня. Завтра будет труднее — будем уже в Германии.
На остановке, когда оба офицера вышли на перрон прогуляться, он досказал:
— Часам к девяти будем подниматься в гору. Прыгаем: я с Карюкиным в одну дверь, а вы, Королев, — в другую.
Уже стемнело. Укачивая пассажиров, поезд шел со средней скоростью. Пленные притворились спящими. Лавриненков даже сладко всхрапывал. Но он настороженно вслушивался в равномерный стук колес и в толчки на стыках, по которым можно определить скорость движения. Полуоткрыв глаза, он посматривал украдкой на немцев. Вот поезд немного замедлил ход, пошел в гору.
— Пора! — Лавриненков тихо толкнул плечом товарища, протянул ногу, нажал ногой на дверь. Сразу вскочил и повернул ручку. Дверь распахнулась, и он прыгнул, словно провалился в прохладную темноту ночи. За ним прыгнул Карюкин.
Оба упали под насыпь. Сначала не почувствовали боли от удара при падении, хотя Карюкин, как оказалось после, вывернул руку, а Лавриненков сильно поцарапался. Они услышали выстрелы, которые заглушил грохот поезда, скрывавшегося в темноте сентябрьской ночи.
Но где же третий? Видно, он не успел открыть вторую дверь, и его схватили. Освободившиеся пленники вскочили и, ухватив друг друга за руки, чтобы не потеряться в ночи, побежали.
Они бежали и шли долго, почти всю ночь. Под утро нашли копну сена и, вырыв в ней нору, переспали. Утром увидели в поле пожилого дядьку, который копался в кукурузе. Посоветовались и решили подойти. Дядька испугался, но, оглядевшись вокруг и не видя ничего подозрительного, успокоился. Беглецы уговорили его достать им какую-нибудь рваную одежонку и принести поесть. Через час дядька вернулся и притащил целый мешок с барахлом.
— Идите, хлопцы, сюда, — показал он рукой. — Народ не выдаст, только полицаев остерегайтесь. В больших селах на ночлег не оставайтесь.
Поблагодарив дядьку, беглецы тронулись в путь. Шесть дней шли они, держа курс на Полтаву. Лавриненков рассчитал, что это самый ближний путь к линии фронта. Подошли к Днепру, и старик-лодочник перевез их на левый берег.
— Идите в Комаровку, — сказал он понимающе. — Там полицаев нет.
Лавриненков уже не мог идти. На ногах у него вздулись мозоли и, пройдя от берега метров двести, он упал. Карюкин уволок его в кусты. С большим трудом добрались они до Комаровки. Их приютил здесь в лесу старик-крестьянин Иван Шевченко. Ночевали в стогу соломы. Старуха-хозяйка прорезала мозоли на ногах Лавриненкова, помазала их какой-то мазью, перевязала тряпкой.
— Партизаны тут есть? — спросили они у деда.
Дед отвечал уклончиво, а потом посоветовал:
— Идите на Бахмач. Направо в лесок ходят подводы, шагайте по следу.
Распрощались со стариком. Полчаса они шли по следам колес, пока их не остановил патруль. Их повели к командиру партизанского отряда, который, порасспросив прибывших, сказал:
— Ладно, хлопцы, записываю вас в отряд.
Несколько дней оба отдыхали, набирались сил. Наконец, командир отряда вручил им по карабину, по паре гранат и разрешил «выйти на сцену», как он выразился. В округе появилась партия немецких факельщиков — полторы сотни. Партизаны рассеяли эту шайку подлых поджигателей и перебили большую часть их. Потом Лавриненков и его товарищ вместе с партизанами взрывали мосты, топили баржи с хлебом на Днепре, отбивали гурты скота, угоняемого немцами, освобождали пленных советских людей, подрывали машины, обстреливали немецкие обозы. Словом, честно делали партизанское дело. В одной из схваток с немцами погиб Карюкин. Он застрелил четырех немцев, но не заметил пятого, который сидел в кузове машины, и тот сразил храброго бойца очередью из автомата. Партизаны похоронили Карюкина под высоким дубом в лесу.
Когда партизанский отряд имени Чапаева соединился с Красной Армией, Иван Кузьмич Примак, старый партизан, командир отряда, обнял уже обросшего бородой Лавриненкова и сказал:
— Ну, сокол, повоевал с партизанами, теперь дай немцу жару с неба.
А еще через несколько дней прошедшего сквозь огни и воды Лавриненкова восторженно душили в объятиях его друзья, летчики-истребители.
— Ох, и повоюю же я теперь, ребята!— сказал им Лавриненков. (Майор В. КОРОТЕЕВ).
Несмотря на то, что проект "Родина на экране. Кадр решает всё!" не поддержан Фондом Президентских грантов, мы продолжаем публикации проекта "День в день 80 лет назад". Фрагменты статей и публикации из архивов газеты "Красная звезда" за 1943 год. Просим читать и невольно ловить переплетение времён, судеб, характеров. С уважением к Вам, коллектив МинАкультуры.