«Туманная река. Том 2.» — Влад Порошин

Книга

Глава 1

Плохо освещенная светом луны комната стала кружиться перед моими глазами. Я себя почувствовал, как в детстве на карусели, которую раскручивают ради забавы ребятишки, чтобы окружающий мир превратился в мешанину тонких смазанных нитей. Внезапно эти нити стали светлеть, и сквозь дымку ускользающего сознания я стал видеть серое небо, реку, которая пряталась в тумане и деревянный испещренный мелкими рунами без перил мост. Когда картинка перед глазами успокоилась, я огляделся. Действительно я сидел на мосту, под которым медленной змеей протекала река.

«Знакомое местечко», – подумал я.

«Это – конец, а где же пистолет?» – вдруг пришла в голову забавная мысль.

С левого края моста в мою сторону двинулся человек, непонятно откуда здесь взявшийся. Одет он был в белую рубаху, перетянутую поясом, и белые штаны. Мне показалось забавным, что борода незнакомца была сплетена в косичку, а на лбу волосы были перехвачены толстой узорчатой лентой. На вид мужчине можно было дать от сорока до пятидесяти лет. Средний рост, спортивное телосложение. Наверняка неплохой боец смешного стиля.

– Что-то не так с моей одеждой? – спросил низким бархатным голосом незнакомец.

«Аха, брюки не отутюжены, – подумал я, – и бороду можно было бы подстричь, а так, для собирателя народных традиций на историческом фестивале вполне сгодится. Хотя какое мне дело, ходи в чем угодно, только бубенцами не тряси».

– Какими бубенцами? – не понял моих мыслей мужчина в белом.

– Отличный костюм выходного на природу дня, – перевел я тему разговора.

Затем встал и осмотрел свой внешний вид, футболка, джипсы-клёш, на ногах же ничего не было. Я был бос, как и незнакомый мне мужчина.

– Скажите, а у вас всегда здесь пасмурно и туман? – спросил я, чтобы хоть как-то прояснить для себя ситуацию.

– В точке пересечения миров не должно быть ни тьмы, ни света, – незнакомец посмотрел на меня хитрыми изучающими глазами.

– Забыл представиться, меня зовут, Богдан Крутов, с кем имею честь? – я попытался извлечь еще чуть-чуть информации.

– У меня много имен, но ты можешь называть меня Велес. Могу ответить на большинство твоих вопросов.

– Да мне все понятно, – я состроил простоватую физиономию, и шмыгнул носом. – Жил да был, никого не трогал, работал в меру сил, а потом бах, и перенесся из 2018 в 1960 год. Мара сказала, если буду как все, то дни мои сочтены. Ладно, я стал не как все. Теперь за мной гоняются какие-то черные человечки. Нервную систему расшатывают. Дальше-то что?

– Это – слуги Чернобога, питаются людскими страхами и страданиями. Такие как ты им как кость в горле. А дальше? Хочешь жить – умей вертеться. Чтобы черные часто не доставали, сделай оберег от тьмы. В дерене Волково под Москвой найдешь мастера. В крайнем случае, Мара или я, или еще кто из нас, выловим тебя здесь и вернем в твой мир. Честно говоря, не ожидал, что ты окажешься таким прытким.

Велес ладонями вверх развел руки в стороны, и глубоко задышал. «Сейчас вернет в мою маленькую комнатенку», – понял я.

– Черный сказал, что я – не в прошлом, а в другом отражении. Что это значит?

– Отражение – это копия твоего прошлого мира, с той разницей, что отстает по временной шкале на несколько лет или с прочими незначительными мелочами, если отражения максимально близки.

– Это как эффект Манделы? – спросил я.

Велес неопределенно мотнул головой и задумался рассказывать мне все или нет.

– Кстати, и твой прошлый мир – это тоже копия, – продолжил он, – другого, более продвинутого мира. Таких миров-отражений множество. Что очень важно – все миры взаимодействуют, если в одном люди живут лучше, то это происходит и в другом. Поэтому для черных ты – враг!

Велес стал делать более активные пасы руками.

– А еще я стал замечать, что мое тело сильнее, быстрее, более скоординированное, память лучше работает, мозги соображают в хорошем темпе, даже слух музыкальный лучше. Это почему?

– Не обращай внимания, – подмигнул он мне, – это – эффект перехода. Лет через десять иссякнет, может быть.

Затем он сильно хлопнул ладошами над своей головой, и я, оглушенный, на секунду потерял сознание. А когда очнулся, в окно пробивались первые солнечные лучи.

Глава 2

Пока коммунальная квартира спала, я сделал зарядку, тридцать раз присел, пятьдесят отжался и быстро принял холодный душ, в принципе, другой воды в доме не бывало неделями. Дальше я отварил себе гречневую кашу и задумался, где же мне искать эту деревеньку – Волково? Ни интернета нет, ни карты. Московскую область знаю плохо. Самый простой вариант – это добраться до ближайшего вокзала – а ближайший у меня Белорусский – и, если повезет, доеду до нужного места на электричке, в крайнем случае, узнаю, где находится это самое Волково. В любом случае, решать вопрос с оберегом от тьмы нужно безотлагательно.

– Куда в такую рань? – высунулась из своей комнатенки бабка Фрося, когда я уже завязывал кеды в общей прихожей.

Кстати, в поездку я обрядился по-простому: в футболку и в школьные с заплатами шаровары. Мало ли в какие дребеня нелегкая занесет.

– В МУР, бабуля, нужно заскочить, – широко улыбнулся я. – А то что-то в последнее время осведомители из нашего района плохо работать стали. Может, кого в расход уже пора, или за 101 километр, чтоб болтали меньше.

– Какая я тебе бабуля?! – взвизгнула старушка и скрылась за дверью.

«Почему-то никогда и не сомневался, что ты за бабуля», – подумал я, и легкой трусцой засеменил в сторону Белорусского вокзала. На вокзале, после того как меня несколько раз послали на три буквы, мне удалось узнать, что до Волково можно доехать на пароходике от южного речного вокзала.

На пристани, передо мной предстала следующая картина: в бело-черно-красных тонах туда и сюда сновало множество смешной ребятни. Белые рубашки, красные галстуки, черные брюки у мальчиков, такого же цвета юбки у девочек. И над всем этим хаотическим движением возвышалась летающая тарелка. Точнее, речной вокзал по форме напоминал неопознанный летающий объект.

Интересно, чем руководствовался архитектор? Неужели встречей с необъяснимым.

Строительный же материал необычного объекта был стандартным: низ – кирпичный, верх – деревянный, из купола торчал шпиль с красным флагом. Красота.

Однако любовался я развернувшейся картиной с двоякими чувствами, билетов в кассе не было, так как сегодня первая смена отправляется в пионерские лагеря, чтобы мамы с папами немного отдохнули от своих непоседливых карапузов. Можно, конечно, было отложить путешествие до завтра, но пережитый ночью страх двигал меня только вперед. Поэтому я решил действовать.

– Привет, девчонки! – поздоровался я, судя по внешности и огромным растерянным глазам с тремя вожатыми, которые о чем-то перешептывались.

– Чё те надо, парень? – влез длинный и прыщавый чувак, который стоял раздраженно в стороне, в красной пилотке и пионерском галстуке.

– А ты что, девчонка? – удивился я под хохоток девушек. Длинный сжал кулаки, но пустить их в ход побоялся.

– Девушки, милые, подбросьте несчастного странника до деревни Волково, – взмолился я.

– В самом деле, парень, – наконец, ответила одна из девушек, самая полненькая из них, – не видишь, что творится, пятерых пионеров найти не могут. А ты – вообще непонятно кто.

– Может, ты – вражеский лазутчик? – поддержала коллегу низенькая курносая девчонка. «Пигалица», – мысленно передразнил я ее, самая же фигуристая и симпатичная из троицы лишь загадочно улыбнулась и ничего не сказала.

– Найду я сейчас ваших пионеров, – приободрился я, – засекайте пятнадцать минут.

Я повертел головой в разные стороны и прикинул, где дорвавшиеся до свободы пацаны могут спокойно покурить и выпить самогонки, и при этом еще и застрять. Лично я бы спрятался в тех новостройках, что виднелись в двухстах метрах в стороне. Туда я в спринтерском темпе и рванул.

Перескочив глубокий ров, я снова огляделся. В котловане еще различим был не до конца засыпанный фундамент, поэтому впервый наметившийся подъезд пришлось пройти по двум неустойчивым досочкам.

– Эй! Пионеры юные! Головы чугунные! – крикнул я в темное помещение первого этажа.

Где-то кто-то мяукнул. В принципе, на стройке могут завестись бродячие коты, но что-то подсказало, что это не они. Я осторожно пошел на звук, так не хотелось в темноте сломать себе ногу или руку.

– Спасите! – услышал я тонюсенький голос.

Через минуту я смотрел вниз, в какой-то бункер, а на меня с надеждой смотрело пять чумазых мордочек.

– Мы зашли в подвал, а потом дверь кто-то запер, теперь выйти не можем, – заревела одна мордочка.

– Чё ты стонешь как девка! – завозмущалась другая.

– Сейчас лестницу принесу! – крикнул я пионерам. – Стойте здесь!

«Наверняка с первого на второй этаж должна быть какая-нибудь стремянка», – подумал я, двигаясь вперед. И оказался прав, стремянка была в наличии.

– Давай по одному! – я медленно опустил лестницу вниз. – Первый пошел!

– Красавцы, – прокомментировал я, рассматривая одного за другим юных диггеров. – Что пили? Что курили? Все немедленно сдать, иначе отправлю обратно в бункер.

– Нас нельзя в бункер, у нас пароход сейчас уедет, – заныл знакомым голосом один из пионеров.

– Пароход не ездит, он ходит, – важно заметил другой уже знакомый голос.

– Я вам что тут, воспитатель в детском саду? – резко крикнул я и залепил каждому по затрещине. – Быстро сдать алкоголь и табак!

– А мама говорила детей бить нельзя, – заревел еще один пионер, но между тем, пару пачек «Казбека» отдал мне.

– Как фамилия? – спросил я юного любителя папирос.

– Сидоров, – пробубнил тот.

– Если будешь курить, Сидоров, – я погладил паренька по голове, – приеду к тебе в пионерский лагерь и уши откручу.

– Че сразу уши? – чуть не заплакал пионер.

– Потому что другие органы тела в будущем могут и пригодиться.

«Казбек» я сунул себе в карман.

А тот, который держался смелее всех – скорее всего, заводила – протянул мне солдатскую из толстого стекла фляжку. «Интересно, как такой раритет дожил до конца войны?» – подумал я, принюхавшись к содержимому.

– Брага, – сознался честный пионер.

– Фляга отцовская? – спросил я, выливая содержимое в бункер. Пионер угрюмо кивнул головой.

– За мной шагом марш! – скомандовал я, вернув раритет пионеру, который в другом времени можно было бы продать реконструкторам за хорошие деньги.

Так и вел я строем пятерку перемазанных землей пионеров. На подходе к пристани, я громко скомандовал:

– Отряд, речевку начинай! Раз, два!

– Кто шагает дружно в ряд? – печально ответил мне заводила этой компании.

– Пионерский наш отряд, – так же кисло вторили ему друзья.

– Кто шагает дружно в ногу? – пробубнил снова тот же пионер.

– Уступайте нам дорогу, – вторили еле слышно ему остальные.

Зато со смеху покатывались почти все вожатые, а также и другие пионеры постарше.

– Отряд, стой, раз, два! – остановил я печальную процессию.

– Мая Ивановна! – крикнула полненькая вожатая куда-то в толпу. – Сидоров с компанией нашелся!

– Пойдем, проведу тебя на проход, – просто взяв меня за руку, сказала самая симпатичная из троицы вожаток девушка. – Если Мая прикопается кто такой, скажешь, что студент второго курса нашего Московского педа. Мы подтвердим.

– Аха, еду проведать любимую бабушку в Волково, – подыграл я девчонке. – Кстати, кто моя благодетельница?

– Света, – представилась она.

– Очень приятно. Богдан.

Она завела меня в просторный закуток, который располагался ближе к носу корабля, и сказала, что это – место всех вожатых, и чтобы я отсюда не высовывался.

Я скромно сел в самый дальний конец помещения, еле-еле протиснувшись между наваленных рюкзаков.

Наверное, минут сорок меня никто не беспокоил, так как вожатые больше проводили времени на палубе, откуда доносился смех и песни под гитару. Я даже не заметил как уснул. Пока вдруг кто-то не огрел меня сумкой по голове.

– Ой! Извини, – засмеялась курносая пигалица.

– Ну и дождина! – взвизгнула какая-то девчонка, забегая в каюту, прижимая к себе гитару.

– Девчонки, может, бражки? – предложил длинный и прыщавый парень в красной пилотке.

Я посмотрел в иллюминатор, ничего себе дождичек, как из ведра. «Зато быстро закончится», – подумал я.

– Самогонку разбавленную будешь? – толкнула в плечо меня Света, стреляя озорными глазками.

– Я – спортсмен, язвенник и трезвенник, – отшутился я, снова посмотрев в иллюминатор.

А она – ничего так: пухленькие губки, большие глазки, маленький аккуратный носик с веснушками.

– Ну, и зря, – хохотнула она.

– Отстань от мальчика, – ревниво прогундосил прыщавый. – Давай быстрее, пока Мая не засекла!

– Еще час ползти, – пожаловалась на скуку полненькая вожатка, передавая бутылку по кругу. – Давайте еще что-нибудь споем. Не кочегары мы, не плотники! – заголосила она.

– Пели уже, – оборвал ее кто-то из парней.

– А давайте я спою, – решил я ответить ребятам добром на добро, ведь никто из них меня не сдал, еду на пароходике и в ус не дую.

Я с трудом перелез через завалы из рюкзаков и взял гитару. На меня смотрело десять пар глаз девчонок и парней. «Семь к трем», – прикинул я в уме соотношение слабого пола к сильному, и немного позавидовал последним, так как их было меньше.

– Сейчас, – сказал я, настраивая старый потертый инструмент, и как они на нем умудрялись что-то исполнять?

– Ты играть-то вообще умеешь? – прыщавому прямо не терпелось меня поддеть и получить смачной плюхи.

«Серьезно приревновал бедняга», – решил я и, проигнорировав его, заиграл на простых блатных аккордах:

Изгиб гитары жёлтой ты обнимаешь нежно.

Струна осколком эха пронзит тугую высь.

Качнётся купол неба большой и звёздно-снежный.

Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались.

«Это в каком же году напишет хит всех бардов во Вселенной Олег Митяев? – думал я, рассматривая вытянутые лица будущих педагогов. – Примерно году в восьмидесятом, плюс минус пять лет. И сейчас решится, пойдет песня в народ, и станет народной, либо ее спустя пятнадцать, двадцать лет сочинит сам автор». Ох, как меня глазами поедает Света. А что, я сейчас мужчина холостой, подруга от меня сбежала.

«Глупости», – отмахнулся я от этой мысли.

И всё же с болью в горле мы тех сегодня вспомним.

Чьи имена как раны на сердце запеклись.

Мечтами их и песнями мы каждый вдох наполним.

Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались.

Парни и девчонки, быстро сообразив, что две строки припева постоянно повторятся, с большим азартом стали их подпевать.

И тут в каюту вошла сухонькая женщина с волевым лицом. «Мая Ивановна», – догадался я. Она очень осторожно, чтобы не вспугнуть хорошую песню присела рядом со Светой.

Качнётся купол неба большой и звёздно-снежный.

Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!

Захлопали все не жалея ладоней, дружно допев последние слова песни.

– Запиши слова! – первой кинулась на меня, как на танк, толстушка.

– Отличная песня, – высказалась Мая. – Кто автор?

Все посмотрели на меня, я же посмотрел на всех.

– Это мы сочинили, когда со своим детским домом ходили в поход, – соврал я. – Народная, можно сказать, песня.

– Всем ребятам раздать слова, – распорядилась женщина, – когда зажжем пионерский костер, будем ее петь.

Вдруг Мая Ивановна принюхалась.

– Кто пил самогон? Быстро признавайтесь!

Весь народ в каюте напряженно притих.

– Это я, – сказал я, подняв руку, как в школе, – спиртом струны обработал, чтобы они заразу не переносили. Не хватало еще какой-нибудь коклюш завезти в пионерский лагерь.

На слове коклюш, лицо начальницы лагеря нервно дернулось.

– Кстати, а ты кто такой? – опомнилась Мая. – Что-то я тебя не припомню.

– Это наш сокурсник, – затараторила Света. – Он едет к бабушке, в деревню Волково.

Ребята все разом закивали, всем видом давая понять, что это – наш парень, с первого класса с ним учимся, знаем его как облупленного.

– Через десять минут – твоя остановка, – сказала женщина и вышла из каюты.

Пять минут я надиктовывал текст песни «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались», мысленно извиняясь перед Олегом Митяевым. Придется ему сочинить что-нибудь другое. Еще пять минут я прощался на палубе со Светой. Дождь к тому времени закончился, и выскочило ласковое летнее солнце.

– Я все три смены проработаю в лагере, – сказала мне девушка, – приезжай в гости.

– А отдыхать, когда собираешься? – уклончиво спросил я.

– Покой нам только снится, – хохотнула она. – Зато туфли новые куплю и платье.

– Я бы приехал, да у меня работы много, – почти не соврал я. Девушка удивленно вскинула свои брови.

– У нас с друзьями ВИА, вокально-инструментальный ансамбль, «Синие гитары», устраиваем в ДК Строителей танцы, – объяснил я свою занятость.

Пароход же причалил к небольшой деревянной пристани. И матросы сбросили трап.

– Прощай, музыкант, – грустно улыбнулась Света.

– Может, еще встретимся, – помахал я ей в ответ.

Я сошел на берег и еще раз подмигнул девчонке.

– Как называется твой лагерь? – крикнул я.

– Чайка! – ответил она.

«Оригинальное название, наверное, каждый второй лагерь в стране – это “Чайка”», улыбнулся я.

– Мы будем в тридцати километрах отсюда! – добавила Света.

Глава 3

– Водку, сигареты привезли? – спросил меня дряхлый дед, сидевший на пенёчке у пристани. – Ась?

– Нет, дедуля, пионеров привезли, – усмехнулся я. – Сколько штук брать будешь? Каждый второй бесплатно.

– Тьфу! Мне такого добра и даром не нать, – махнул он рукой и заковылял в сторону деревни.

Пароход, отплывая, дал один длинный гудок. Света все так же стояла на палубе и смотрела на меня.

И тут я остолбенел. А где мне здесь искать мастера по волшебным оберегам? «Наверное, нужно местного знахаря поспрашивать», – подумал я и побежал догонять шустрого старичка.

– Дедуля! – крикнул я. – Скажи, в вашей деревне невесты есть? – ляпнул я первое, что пришло в голову, чтобы завязать непринужденный разговор.

– Кому и кобыла невеста, – отмахнулся дед.

«Либо знает классиков, либо классики активно эксплуатировали народный фольклор», – усмехнулся я, припомнив «Двенадцать стульев».

– Если такой напряг с невестами, может, знахарь в деревне имеется? – подмигнул я старичку. – Порча, сглаз, приворот?

– Знахарь, – дед почесал затылок. – А ежели укажу я, знахаря ентого, то что мне с тохо?

Я пошарил по карманам и вынул две пачки «Казбека».

– Во! Контрабандный товар, – я тут же их спрятал в карман, чтобы вредный дедушка немного поволновался.

– Ето – Захарыч, – вмиг оживился дедуля, – ехо все так и кличут, знахарь. Ун там, на украю деревни живет.

– Спасибо, отец, не хворай! – крикнул я и потрусил в нужном направлении.

– Эй! Хлопец! А сигареты? – обиделся дед.

– Вот память молодецкая! – я сделал небольшой крюк, потом секунд двадцать делал вид, что пачки застряли в кармане, и, наконец, отдал весь контрабандный «Казбек» старичку.

– Минздрав предупреждает: курение опасно для вашего здоровья, – рапортнул я в заключении.

– Яйца курицу не учат, – пробубнил старичок.

До дома знахаря я, в прямом смысле слова, бежал как бегун на средние дистанции. Практически из каждого двора меня с большим удовольствием облаивали местные собаки. «Скучно блохастым целый день на цепи», – улыбался я. В одном месте пришлось оббежать пятерых толстых гусей, еще в той жизни, в детстве, они меня покусали, поэтому я решил, что десять метров – не крюк. Дом же Захарыча оказался довольно зажиточным: новая калитка, крепкий деревянный забор, крыша сарая крыта железом.

Во дворе дома, судя по всему, ожидали приема три женщины. Что характерно, у каждой с собой была какая-то животина. У одной – коза, у другой – петух, у третей – кошка или кот. Из сеней высунулся хозяин дома, бородатый крепкого сложения дед.

– Кто первый, проходи, – степенно пригласил он страждущих, потом удивленно посмотрел на меня и добавил:

– А тебе, паря, чего?

– У меня к вам дело секретное, – замялся я, не рассказывать ведь на всю деревню, что нужен оберег от темы.

– А-а, – протянул Захарыч. – Ну, тогда поколи дрова, колун возьми в сарае.

Я пожал плечами и пошел за топором. Пару минут пришлось помаяться с нехитрой работенкой, так как я подзабыл, как правильно бить топором, чтобы с одного удара расколоть деревянный чурбак. Затем работа пошла веселее. Я снял футболку, мое упругое мускулистое потное тело блестело в солнечных лучах. С громким треском напополам разлетались березовые цилиндры.

– Может, и мне, милок, поколешь? – спросила женщина, держащая на коленях петуха. – У меня и поллитровка найдется.

– Благодарствую, как-нибудь в другой раз, – уклонился я от «заманчивого» предложения.

Из сеней вновь вышел Захарыч. Посмотрев на результаты моего труда, он удовлетворительно крякнул.

– Пойдем, расскажешь свое секретное дело, – хитро улыбнулся он.

В горнице знахаря каждый кусочек стены был увешан какими-то травками, на множественных полках пылились банки с непонятными жидкостями.

– Значит, так, – стал объяснять мне Захарыч, – эти корешки десять минут нужно кипятить в чайнике, затем в отвар добавишь этих листочков, и пей все это утром и вечером в течение недели. И всю хворь как рукой снимет. Стоять у тебя будет как каменный, – на последних словах знахарь коротко хохотнул.

– Благодарю, очень познавательно.

Я понюхал коренья и громко чихнул.

– Но с этим делом у меня, вроде, порядок, и вообще, я ничем не болею, даже чихаю редко. – И я вновь громко чихнул.

– Да-а? – дед призадумался. – И на запойного ты не очень-то похож. А что ж ты тогда ко мне пришел?

– Оберег от тьмы нужен, – тихо сказал я.

– Темноты боишься, – вновь не понял меня Захарыч. – Купи фонарик, помогает.

– Да не от темноты, а от тьмы, – я не знал, как объяснить свой страх. – Колдовской амулет мне нужен, оберег.

– Я этого вашего колдовства на дух не переношу, – поморщился деревенский знахарь. – Живот болит, или зуб, или скотина захворала – милости просим. Я – человек простой, извини, парень.

«Нормально, – думал я, медленно бредя по деревне, даже местные псы перестали меня облаивать, а гуси, завидев издалека мою мрачную фигуру, нервно перебежали к другому забору. – Не мог меня обмануть Велес! Может, я не того ищу?»

– Эй! Хлопец, нашел знахаря? – окрикнул меня из-за забора дедуля, которого я напрасно отблагодарил двумя пачками «Казбека».

– Угу, все сходится, – оживился я.

– Чехо сходится? – не помял старичок.

– Это же твой огород, отец? – мне захотелось похулиганить.

– Ну-у, – опасливо протянул дед.

– Я и говорю, все сходится, бурить будем у тебя на огороде. Радуйся, дед, по всем признакам нефть здесь есть. А нефть, знаешь, как стране нужна, – я задорно улыбнулся во весь рот.

– А мне чехо с этохо? – опешил старик.

– Деревня! Получишь значок почетного нефтяника, будешь с ним бесплатно ездить на автобусе, на трамвае и на лифте кататься, – я подмигнул.

– У нас здесь втобусы с траваем не ходют, – дед окончательно погрустнел.

– Тогда проделаешь дырку в пиджаке, прикрутишь этот почетный знак. И красиво, и уважение! – я махнул рукой и пошел в сторону пристани.

– Да врешь ты все! – крикнул дедуля мне вслед.

– Мое дело – предупредить! – ответил и я.

После разговора с дедулей настроение поднялось. «Все равно благодать, – подумал я. – Кузнечики стрекочут, воздух вкусный и свежий, даже голова от кислорода немного кружится. Еще бы мастера найти, может, в сельсовете подскажут?» И тут я заметил, как одна женщина схватилась за спину и отставила от себя коромысло с ведрами.

– Давайте помогу. – Я подошел и взял у женщины воду. – Где ваша хата, куда нести?

– Да вон, третья отсюда, – показала рукой женщина.

– Вы бы к Захарычу зашли, он бы и вас подлечил.

Два полных ведра я нес как пушинки.

– Да я и так к нему обращалась, но как только тяжесть какую подниму, сразу спина болит.

Я присмотрелся к собеседнице. Лет сорок пять, интеллигентное лицо, которое можно встретить в музее или театре. Может, в клубе местном работает, хотя что-то я здесь клуба не видел.

– Проходите в дом, – обратилась ко мне женщина.

– Куда воду вылить? – спросил я уже внутри, и тут же обомлел.

Вся большая комната была заставлена картинами, писанными маслом. Главным образом, на них были пейзажи и натюрморты. Но самое странное, что меня поразило, – это картина с туманной рекой и деревянным мостом без перил через нее. На мосту можно было различить две мелкие фигуры людей в белых одеждах. «Туманная река», прочитал я подпись, а ниже красивым подчерком было написано: «Марина Ворожцова».

– Кто такая, эта Марина Ворожцова? – не удержался я от вопроса, позабыв про ведра с водой.

– Чай пить будете? – женщина внесла вазу с баранками и заварочный чайник. – Марина Ворожцова – это я.

Но от следующей картины меня как будто током ударило. На ней была нарисована маленькая девочка, над которой склонилась зловещая тень. Причем тень ничего не могла поделать с ребенком, так как от оберега, что был на девочке, шел неведомый свет. Я напряг все свое зрение и рассмотрел загадочный кулон, в солнечный с лучами диск была вписана перевернутая к верху большая буква «А». Оберег от тьмы, догадался я.

– Интересуетесь живописью? – спросила художница, расставляя кружки на столе.

«Да все как-то больше самими художницами», – хотел пошутить я, вспомнив свои романтические приключения из той жизни, когда уже был холост. Однако сейчас мне было не до шуток.

– Скажите, Марина, это на девочке – оберег от тьмы? – я указал на картину.

– Я свои картины пишу интуитивно. – Ворожцова разлила чай и протянула мне душистые деревенские баранки. – Мы с мужем работаем в Государственном историческом музее, он у меня археолог. А здесь у нас дача, дом моей покойной бабушки. Подобный кулон он нашел в экспедиции. А мне сделал копию с него, ко дню нашей свадьбы.

Марина о чем-то мечтательно задумалась, а я решил не торопить воспоминания и откусил большой кусок ароматной теплой баранки. После колки дров у меня проснулся хороший аппетит.

– Я, когда надеваю его, у меня пропадают все внутренние страхи, – женщина улыбнулась. – Я ведь большая трусиха. А с амулетом я даже писать стала необычные картины. Вот эти, например, «Туманная река» и «Девочка и тьма», которые вас заинтересовали.

– Хочу признаться, – я успел умять уже треть вазочки, пока слушал собеседницу, – я специально приехал из Москвы в деревню за этим оберегом. Мне сказали, что здесь я найду мастера, а я нашел Захарыча, который предложил вылечить меня от этого, от алкоголизма. И тут случайно встретил вас. Продайте мне амулет. У меня с собой пятьсот рублей, если мало, то могу принести остальные деньги к вам в музей.

– Эх, вы, мистик, – Марина подлила еще мне чаю. – Вы разве не знаете, что волшебные амулеты нельзя купить, их можно лишь подарить от чистого сердца.

– Хорошо, – я отказался от чая. – Попробую найти ювелира в Москве, тем более, сейчас, я знаю, как выглядит оберег. До свиданья.

Я пошел на выход, нужно было как-то добраться до города и успеть еще на репетицию, хотя бы на малую её часть.

– Постойте! – Ворожцова остановила меня в дверях. – Возьмите мой амулет, я чувствую, вам он нужнее, чем мне. У меня хорошая интуиция на людей, а вы какой-то необычный, как будто не из нашего мира. Странно. Незваный гость после дождичка в четверг.

– Мистика, – согласился я.

Глава 4

Добираться до Москвы я решил на попутках, так быстрее. «Странно ей, – думал я о словах женщины, – а мне-то каково?» Мне вообще все кажется странным. Такими темпами можно и в Кащенко на блины со сметаной загреметь. Между тем, оберег просто обжигал мою грудь, как горчичник. Однако я стоически терпел. И лишь когда я появился в нашей репетиционной комнате, амулет перестал мне приносить ощутимый дискомфорт.

Вся группа была в сборе. Толик и Ирина обсуждали какие-то музыкальные нюансы наших песен. Вадька и Санька о чем-то спорили, и спор, судя по всему, не имел никакого отношения к репетиции. Наташка играла с Васькой, с котом, и мое появление демонстративно проигнорировала.

– Ты где пропал? – взвизгнул Толик Маэстро, и посмотрел на меня, как на врага народа. – У нас тут дискотеки находятся на грани срыва. И вообще, вся наша работа.

– Находиться на грани срыва, и быть окончательно сорванными – это разные вещи, – хлопнул я Толика по плечу.

– А я, между прочим, дом для нас нашел! – похвастался Санька Зема.

– Это не дом, а халупа! – махнул рукой Вадька.

– Главное – там крыша не протекает, а остальное можно починить! – крикнул Санька другу. – Тем более, хозяева, если мы сделаем ремонт, два месяца плату брать не будут.

– А если ремонт выйдет дороже двухмесячной платы? – резонно заметил я. – Может быть, дом давно сгнил?

– Тогда не знаю, – развел руки в стороны Зема. – Не нашел больше ничего.

– Да подождите вы с домом! – психанул Толик. – Может, нам скоро всем жрать нечего будет.

– Давай, дружище, изложи все без истерик, – очень не хотелось мне ссориться с нашим Маэстро. – Почему дискотеку хотят закрыть?

– Вчера во время драки разбили зеркало в туалете, – ответила Иринка. – Теперь Галина Сергеевна решает, есть ли смысл с нами работать.

– Да ладно, – вновь оживился Санька, – я с Машкой поговорю, она свою маман живо уломает.

– Я бы на это не наделся, – усмехнулся Вадька Бураков.

– Да ты меня плохо знаешь, – обиделся Зема.

– Ага, всего-то шесть лет спим на соседних койках, – не согласился Бура.

– С Галиной Сергеевной я поговорю сам, прямо сейчас, – успокоил я горячих музыкантов.

– Кстати, я тут написал новую песню, пока ездил по делам.

Мне очень хотелось помириться с Наташкой, и я решил сделать ей единственный ценный подарок, который мог себе позволить. Осталось только придумать, какую песню я «сочинил». Наташа посмотрела на меня своими большими глазами, но никак не проявила своих чувств. Толик достал непонятно откуда свою секретную тетрадь с нашими песнями. «Спит он, что ли, с ней вместе?» – подумалось мне. Я взял свою ритм-гитару, подключил ее к колонке и начал перебирать струны.

– Начало забыл пока ехал, – объяснил я свою задумчивость.

– Так, записывать надо! – подпрыгнул на месте Маэстро. – А вдруг больше не вспомнишь?

– Не бзди, – заступился за меня Санька. – У Богдана память крепче моей! А моя память тверже твердого.

– Ага. В одно ухо влетело, в другое вылетело, – съязвил Вадька.

«Может быть, что-то из “Миража” сочинить?» – думал в это время я. – «Звезды нас ждут сегодня», – напел я себе под нос. Или нет. – «Видео – это не сказка, это не сон». Какое видео, на дворе 1960 год, где у людей на сто тысяч человек всего один телевизор.

– Ну, – еще сильнее занервничал Толик. – Если какие-то слова забылись, то мы досочиним.

– А может быть, там что-то было про лето, про реку? – спросила Иринка.

Лето, река, сплав… Точно, вспомнил я одну знакомую из той жизни, что любила исполнять песню из кинофильма «31 июля», автора Александра Зацепина «Ищу тебя». Аккорды, вроде, в ней самые простые.

Всегда быть рядом не могут люди, – негромким голосом запел я.

Всегда быть вместе не могут люди.

Нельзя любви, земной любви пылать без конца…

«А тут что за аккорд, после ре минора?» – запнулся я и попробовал немного разные звучания аккорда ре. – «Ре-минор-септ-аккорд, что ли?»

– Ну! – вскипел Толик. – Поднапрягись!

Наконец, вся компания грохнула от смеха. И сразу все невзгоды показались маленькими и никчемными.

– Вспомнил, – успокоил я нервного друга.

Скажи, зачем же тогда мы любим?

Скажи, зачем мы друг друга любим?

Считая дни, сжигая сердца…

Любви все время мы ждем как чуда.

Одной единственной ждем как чуда,

Хотя должна, она должна сгореть без следа.

Скажи, узнать мы смогли откуда?

Узнать при встрече смогли откуда?

Что ты – моя, а я – твоя любовь и судьба…

– Пам парапам, па па па па-а, пам парапам, па па па па-а, – напел я проигрыш песни, после чего спел еще два куплета и повторил второй.

Некоторое время в репетиционной комнате стояла тишина, мои друзья пытались, как гурманы на вкус, определить качество песни.

– Это ты специально для меня написал? – впервые заговорила со мной Наташка.

– Это, можно сказать, гимн всем влюбленным, – неопределенно ответил я подруге.

Не счесть разлук во вселенной этой.

Не счесть путей во вселенной этой.

А вновь найти, любовь найти всегда нелегко….

– пролепетала Иринка, у которой, мне показалось, появилось пару маленьких слезинок. – Очень красивые слова. И тебе, Наташ, песня очень хорошо подходит.

Пока моя музыкальная банда отвлеклась созданием нового песенного шедевра из будущего, я поднялся к директору дома культуры Строителей Галине Сергеевне Ларионовой.

– Влипла я с вами ребята, – не глядя на меня, выдала она свой вердикт нашему творчеству. – Играете и поете вы хорошо, и репертуар у вас уникальный, но если завтра разобьют еще что-нибудь, то я вас уволю.

– Как вы представляете себе: мы, значит, играем, – меня возмутила такая безапелляционность, – а если вдруг где-то заварушка, то мы бросаем играть и всех разнимаем? Милиция тогда зачем? Это же проблемы организаторов, мы ведь – простые исполнители.

– Ничего не знаю, – сказала, как отрезала Галина Сергеевна. – И через Машку на меня давить не надо, не поможет.

Так ни с чем я и спустился в репетиционную комнату, где ребята уже вовсю исполняли «Ищу тебя». Наташка от удовольствия новым репертуаром раскраснелась и стала еще краше. Если не ошибаюсь, эту песню в моем мире исполняла Татьяна Анциферова, но вокал моей подруги был, как минимум, не хуже.

– Если завтра дискотека пройдет без эксцессов, то все нормально будем работать дальше, – ответил я друзьям на самый злободневный вопрос на повестке.

– Без чего, что пройдет? – не понял мудреное слово Санька.

– Эксцесс, – повторил я, – это дискотека с мордобоем, с битьем зеркал и ломкой реквизита.

– Ну, – махнул рукой Вадька, – значит завтра, в последний раз играем. Я слышал, как боксеры из нашего ДК уже готовятся к этому эксцессу.

– Дикари, – жестко заключила Иринка.

Иринка, конечно, права, но очень уж не хотелось терять хорошо оплачиваемое рабочее место. Не на вокзалах же нам музицировать. Вот что значит дискотека на пролетарской окраине города. Здесь народ простой, посмотрел кто-нибудь на знакомую девчонку заинтересованным взглядом, получи, не отходя от кассы, в початок. Тоже своего рода забава.

Сдав из рук в руки Прохору под охрану свой репетиционный уголок, мы с парнями двинулись рассматривать съемный загородный домик, который подыскал нам Санька. Первое: местоположение годное, всего двадцать минут неспешным шагом до ДК. Второе: крыша из рубероида, как на каком-нибудь сарае, и, скорее всего, протекает. И третье: дом действительно сгнил, о чем говорили покосившиеся и почерневшие от времени стены.

– Бабуля, – спросил я хозяйку «элитной» недвижимости, – эта избушка на курьих ножках, в каком веке основана? При Николае первом, али при Николае втором? А может, при Александре первом, еще до отечественной войны двенадцатого года?

– Да ты шо, парень? – старушка смешно шепелявила. – Дом-то крепкий!

В доказательство сего она шлепнула по стене своей маленькой сухонькой ручкой.

– Да, – согласился я, – умели строить. Триста лет прошло, а он все как новенький.

Санька и Вадька дружно захохотали, Толик был невозмутим. Его, судя по всему, не интересовала обыденность, он был весь в искусстве, в музыке.

Осмотр дома-музея внутри дал полное представление о текущих событиях нашего и прошлых веков. На стенах везде висели календари и календарики, на которых были отмечены праздничные даты. На полу стояли в стопках газеты и журналы. От всего ужасно пахло плесенью и сыростью.

– Четырнадцатого июля тысяча какого-то года – день взятие Бастилии, – прочитал потрепанный плакат Санька.

– 1789-го, а не какого-то, – поправил я друга.

– Так тут все пошкарябано, – пожал плечами Зёма.

– По сути, замечание верное, – улыбнулся я. – Наверное, прежний хозяин очень любил читать все подряд, и очень не любил чистоту и гигиену. Я прав?

– Так вы будете брать дом или нет? – старушке эта тема оказалась неприятной. – Вшего тришта рублей в мешяц.

– Дом берем, – заявил я за всех. – Сгнившая мебель нам не нужна, мы перенесем ее в кладовку напротив. Сделаем здесь небольшой косметический евроремонт, поэтому за первые два месяца не платим. Таковы же были первоначальные условия? – спросил я у Саньки.

– Черт ш вами, живите, – бабуля протянула ключи от дома.

– Ешли что, милицию вызову, – сказала она вместо до свидания и удалилась восвояси.

– Это че такое евроремонт? – заинтересовался хозяйственный Вадька Бураков.

– Значит, бизнес-план будет такой, – пропустил я вопрос друга мимо ушей, – всю хламиду отсюда выносим, стены, пол и потолок шкурим и обрабатываем олифой.

– А спать на чем будем? – завелся Санька.

– Спать будем на полу, пусть думают, что мы йоги, – пошутил я.

– Вообще-то, йоги спят на гвоздях, – не понял юмора Толик и козырнул своим кругозором.

– Не хочу спать ни на гвоздях, ни на полу, – обиделся Зёма.

– Значит, ты, Санька, и ты. Вадька, купите четыре железные кровати-полуторки, – я показал руками куда мы их поставим. – Мы их переделаем в двухъярусные нары, чтобы побольше осталось жилого пространства. А с остальной мебелью нам поможет Прохор. Он у нас мастер что надо, и лишняя денежка ему не повредит. Дальше все вместе впахиваем на концертах и откладываем деньги на нормальный домик, землю нам горисполком под строительство обязан выдать бесплатно.

– Дом сами, что ли, будем строить? – удивился Вадька.

– Точно, – я поднял большой палец вверх.

Глава 5

Боксерский зал, в котором проливали свой пот и свою же кровь мальчишки всего Измайловского района Москвы располагался на третьем этаже Дома культуры Строителей. Только вход в зал был не с лицевой, парадной части здания, а с задней. На скромной двери висела табличка: «Школа бокса». Признаюсь честно, идти в эту школу бокса мне не хотелось, несмотря на мой первый разряд. Но как-то проблему с мордобоем на дискотеке нужно было решать. Самое верное решение – это по-дружески поговорить с местными задирами, однако кто я для них такой, чтобы со мной разговаривать? Поднимаясь по крутой лестнице в боксерский зал, уже со второго этажа я услышал хлесткие удары по мешкам.

– Бум, бум, бум, бах! – слышалось из-за двери.

– Резче бей, резче, доворачивай корпус! – кричал тренер на своих подопечных. – Вот так! Молодец! Ударил – отошел, не засиживайся! Тебе чего, парень?

Тренер, невысокий жилистый мужчина лет пятидесяти обратил внимание на меня.

– Товарищ тренер, хочу у вас боксом заниматься, очень много лестного слышал о вашей школе, – соврал я, изобразив простоватого деревенского парня.

– От кого? – не поверил мне мужчина.

– Ну, так все в Измайлово говорят, вы – самый лучший тренер, – продолжил врать я, хотя в принципе, почему бы и нет, раз его ученики самые задиристые на районе.

– Если простоишь минуту с кем-нибудь из моих ребят в ринге, то можно будет поработать, – тренер подошел ко мне и потрогал мои мускулы и пресс. – Какой у тебя вес?

– Килограммов шестьдесят пять, примерно, – ответил я, пожав плечами.

– Костик, – крикнул он пареньку примерно моей комплекции, – поработай с новеньким вполсилы.

Я быстро переоделся, благо летом для этого достаточно снять штаны, потом сам тренер с минуту забинтовывал мне кисти и натянул старые сбитые перчатки. Да, такими заедешь хорошенько, и можно челюсть сломать. Интересно, что значит здесь работать вполсилы? Костик уже прыгал в ринге от нетерпения, предвкушая избиение невинной тушки. Я же еще минуту активно поразминался, и лишь после этого поднялся по ступенькам на ринг.

– Давай, парень, не тяни резину, – поторопил меня тренер. – Сильному разминка не нужна, слабому разминка не поможет, – сказал он под хохот остальных его воспитанников, которые временно престали дубасить боксерские мешки и груши, чтобы посмотреть на предстоящее шоу.

Костик протянул мне перчатки для приветствия, в которые я легонько ткнул своими сбитыми дубовыми рукавицами. И он тут же пошел в атаку.

Два удара я принял на блок, потом показал уход влево, а сам резко ушел вправо. Костик тут же атаковал пустоту, чем вызвал первые смешки у своих товарищей по секции. Я еще больше разорвал дистанцию, и когда Костик ринулся меня догонять, я сделал шаг навстречу и пробил двоечку. Если левой рукой я лишь легонько его коснулся, то правой пробил точно в глаз. Костика заметно качнуло. И он попятился к канатам. Я его быстро догнал и, обозначив, что сейчас пробью в голову, резко перевел удар в печень. Костик, еще не отошедший от первой моей плюхи, тут же пропустил вторую. От боли он резко упал на одно колено. Добивать противника я не стал.

– Брейк! – выкрикнул тренер школы бокса.

– Отойди в свой угол, – потребовал он от меня.

Потом этот шустрый пятидесятилетний мужчина выскочил в ринг и посмотрел Костику в глаз.

– Ничего, нормально, до свадьбы заживет, – похлопал он своего боксера.

– А ты что, уже занимался где-то? – подошел тренер к моему углу.

– Так, чуть-чуть, для здоровья.

Не рассказывать же ему, что я не из этого времени, а в том у меня был первый разряд.

– С тобой немного поработать, и на чемпионат Москвы можно будет заявлять, – пробурчал себе под нос мужчина. – Ну, что ж, приходи, будем заниматься, данные есть.

– А можно мне еще с кем-нибудь побоксировать? А то я даже не вспотел, – мне показалось, что я зацепил самолюбие тренера, в принципе, этого я и добивался.

– Витек! – раздраженно крикнул он в зал.

– А можно с Васей Первушиным поработать? Я слышал, он очень интересный и перспективный боксер. Хочется себя проверить с достойным противником, – я улыбнулся во весь рот дружелюбной наивной улыбкой.

– А ты, парень, наглец, – улыбнулся тренер. – Вася, не убей новичка, а то в милицию из-за него попадать неохота.

Я, наконец-то, рассмотрел этого Васю. Рост примерно метр восемьдесят, то есть, выше меня на полголовы. Вес – килограммов сто минимум. Взгляд – без признаков интеллекта, и невероятной ширины плечи. Из недостатков нового противника, я отметил небольшой пивной животик. «Посмотрим, как у него дыхалка работает», – решил я. Но если зацепит меня, то я – труп, и прощай ДК Строителей, дискотек здесь больше не будет.

– Бокс! – скомандовал тренер, когда мы встали друг против друга с Васей Первушиным. Вася, что и следовало ожидать, кинулся на меня как разъяренный бык. Я ушел от первого удара и оперся спиной на канаты, потом качнул влево, а ушел резко вправо и вновь Вася промазал. Причем, он так вложился в удар, что по инерции чуть не вылетел с ринга.

– Не выбрасывайся, не выбрасывайся! – стал делать подсказки своему тяжеловесу наставник.

Я выбросил четыре легких удара по защите Васи, потом качнулся вправо, а ушел влево. Чтобы мальчик как следует побегал, все же, пивной животик – не лучшее украшение мужчины. И опять я повторил четверку легких ударов по защите и ушел в сторону. Как говорил Мохаммед Али: «порхай, как бабочка, жаль, как пчела». И Первушин вновь атаковал пустое пространство, получив от меня легкую плюху по голове.

– Дыши, дыши! Работай резче! – кричал ему тренер.

Первый акцентированный удар за двадцать секунд боя я нанес Васе в печень, когда нырнул под рукой тяжеловеса. Пока сложно было разобрать, понравился ему мой подарок или нет, но задышал Первушин намного тяжелее. Впервые за раунд он перестал за мной гоняться, и просто заняв центр ринга, стал ожидать моих атак, чтобы поймать на контратаке. Я же легко перемещался вокруг него и делал небольшие наскоки на эту гору мускулов. «Сейчас еще и головка закружится», – подумал я, добавив темпа своему движению. Как только Вася устал настолько, что опустил свои пудовые кулаки, я пробил ему в голову. И тут же две здоровенные молотилки просвистели над моим ухом.

– Руки держи выше! – заревел наставник школы бокса. – Работай, работай!

«Правильно, Вася, выше руки», – похвалил я тренера, когда в очередной атаке пробил ему по печени.

– Ты драться будешь или нет?! – вдруг заревел Василий.

– Драться – нет, – улыбнулся я, – боксировать – да.

И тут я резко атаковал и пробил грозе всего Измайловского района по почкам. Первушин, не выдержав моей наглости, из последних сил активно размахивая граблями, кинулся в атаку. Мне один раз сильно прилетело по блоку и один раз шаркнуло по макушке. Это – все, на что тяжеловес смог наработать. На второй минуте боя Вася, обливаясь потом, получил знатный хук в челюсть. И его немного, совсем незаметно качнуло.

– Брейк! – заорал тренер и выскочил на ринг. – У нас здесь тренировка, а не бойня.

Почему-то эту претензию он высказал мне.

– Вася, – зашептал он тяжело дышавшему спортсмену, – сколько раз я тебя просил, хватит пить, совсем перед первенством форму потерял. Тебя уже полусредний вес делает.

– Да я его сейчас урою, – так же шепотом ответил ему подопечный.

– Отдыхай, Вася, – успокоил его наставник.

Я подошел к этой парочке озабоченных боксом людей.

– А у вас не принято после поединка делать дружеское рукопожатие?

– Пожмите руки, – промямлил мужчина.

Мы с Васей просто ткнули друг друга в перчатки.

– Пойдем, Василий, поговорим, – предложил я поверженному боксеру.

На этих словах все в боксерском зале напряглись. И тренер тоже не понял моего юмора. Вася угрюмо поплелся за мной.

– Вы че удумали? – заволновался наставник Измайловских чемпионов.

– Просто деловой разговор, – ответил я.

В раздевалке между двух рядов однотипных шкафчиков лежали две низенькие длинные скамейки. Я присел на одну и предложил сесть рядом Первушину.

– Вчера на дискотеке ты кулаками махал? – задал я первый вопрос.

– А че? – с вызовом ответил мне тяжеловес.

– Завтра будет еще одна дискотека, чтобы никаких разборок не было, понял? – глядя прямо в глаза оппоненту, спросил я.

– А если нет, то че? На ринг вызовешь? – криво усмехнулся Вася.

«Ох, и баран, – подумал я. – Своей смертью точно не умрет».

- Ты головой то соображай, завтра соберешь пять человек самых резких, зайдете бесплатно, потанцуете, приглядите краем глаза за порядком, а я вам плачу за вечер сто рублей на всех, - я протянул руку здоровяку.

- А если нет? – Вася снова заулыбался.

– Буду каждый день ходить сюда на тренировки и лупить тебя на ринге, – тоже улыбнулся я. – Или ты в этом сомневаешься?

– А тебе какая выгода? – наконец, что-то зашевелилось в черепной коробке у Васи.

– Прямая: чем безопасней обстановка, тем больше народу на танцах, чем больше народу, тем больше денег, – я изобразил руками жест мани-мани.

– Ладно, я подумаю, – согласился боксер.

Когда я покидал боксерский зал, уже на улице меня догнал тренер «Школы бокса».

– Эй, парень, так ты заниматься у меня будешь? – спросил, запыхавшись, мужчина.

– Я подумаю, – уклончиво ответил я. – Так-то работы много, я ведь сирота, никто мне денежки на блюдечке с голубой каемочкой не принесет. А вы своим подопечным почаще напоминайте, для чего они учатся кулаками махать. А то половина с криминалом свяжется. Пока!

– Так ты подумай! – крикнул мне вслед он.

Глава 6

Переезд на новое место жительства я с ребятами наметил на воскресенье. Пока там порядок наведем, пока все ошкурим, проолифим. Да еще и Наташка, конечно немного оттаяла, но до конца не простила меня. Неизвестно, кстати, за что. Поэтому сегодня я ночую там же, в комнате, которая досталась мне от матери, в переулке Большой каретный 15. Под вечер подуло освежающей прохладой, городская суета стихла, а молодежь высыпала во дворы. И когда я шел к дому, то тут, то там слышались песни под гитару, а где-то с веселым визгом играли в волейбол.

– Богдан! – я налетел, выходя из-за угла прямо на Володю Высоцкого. – Ты где целый день пропадал? Я тут песню новую сочинил, хочу показать.

– Слушай, Володь, может, в другой раз? – мне давно уже хотелось упасть в родную кроватку, так как день был шебутной. Но видя, что Высоцкий обиделся до глубины души, я передумал.

– Хотя стоп, – я улыбнулся, – песня – это же не симфонический концерт, показывай.

Мы разогнали малышню с лавочки, которая тут же уселась на травку в импровизированный концертный зал. Володя поднастроил инструмент и запел.

В этом доме большом раньше пьянка была

Много дней, много дней.

Ведь в Каретном ряду первый дом от угла –

Для друзей, для друзей.

Простенький куплет исполненный под гитарное унца-унца перерос в такой же незамысловатый куплет.

За пьянками, гулянками,

За банками, полбанками.

За спорами, за ссорами, раздорами

Ты стой на том,

Что этот дом –

Пусть ночью, днем –

Всегда твой дом.

И здесь не смотрят на тебя с укорами.

Не слышал я такой вещицы у Володи Высоцкого из моего мира. Честно говоря, может быть, и к лучшему. Не люблю я песни про пьянки и гулянки. А малышне незамысловатый мотив понравился. На хрипловатый вокал звезды будущего появилась Наташа Панова с двумя своими подружками, имен которых я не помнил, хотя на лицо они были мне знакомы. Ведь год назад мне было всего четырнадцать, и я жил совсем другими интересами.

– Ну, как вещица? – выдохнул Володя. Девчонки дружно захлопали в ладоши.

– Давай про Большой каретный, – попросила Панова. – Где мои пятнадцать лет, на Большом каретном!

– Если девушки просят, отказать не могу, – как истинный джентльмен, высказался Высоцкий и запел про черный пистолет.

На эту песню из подъезда вышел здоровяк Лева Кочарян и Игорь Кохановский. Они, предварительно разогнав малышню, достали портвейн «777» и предложили его сначала девчонкам, а потом и всем остальным. Я тактично отказался, сославшись на свой младенческий возраст. Володя выпил грамм пятьдесят и протянул гитару мне. Что означало – играй. Наталья Панов что-то шепнула своим подружкам, и они громко рассмеялись. Я, перестроив семиструнку под шестиструнный ряд, решил порадовать компанию новой «народной» песней «Изгиб гитары желтой», которую с моей легкой руки скоро будут петь пионеры всей страны, а за ними – студенты, стройотрядовцы и туристы. И я запел под вальсовый бой:

Изгиб гитары жёлтой ты обнимаешь нежно.

Струна осколком эха пронзит тугую высь.

Качнётся купол неба большой и звёздно-снежный.

Как здорово что все мы здесь сегодня собрались.

Качнётся купол неба большой и звёздно-снежный.

Как здорово что все мы здесь сегодня собрались.

– Последние две строки каждого куплета повторяются, подпевайте, – сказал я, продолжая наигрывать простенькие аккорды.

Так, под портвейн три семерки «изгиб гитары желтой» прошел на ура.

– Отличная песня! – хрипел Высоцкий. – Кто автор? Почему не знаю?

– Наша песня, детдомовская, – соврал я. – Можно сказать, народная.

– Отличный кадр, – зычным голосом проревел Лева Кочарян. – Вечер, река, костер, блики костра играют на лицах уставших, но счастливых ребят, и звучит эта песня.

– Это у тебя новая фильма такая? – подскочил Володя. – Не забудь про меня, я, как-никак, дипломированный выпускник школы-студии МХАТ. Показывай аккорды, – срочно потребовал Высоцкий у меня.

До своей комнаты я добрался ближе к часу ночи. Стараясь не разбудить соседей, я тихо снял кеды и оставил их в прихожей. Потом, не включая общего освещения, лишь с третьей попытки вставил ключи в замочную скважину. И тут открылась дверь соседней комнаты, и выглянула баба Фрося.

– Чего в МУРе-то сказали? – вдруг поинтересовалась старушка.

– Карточки обещали на дополнительное питание, и то не факт, – соврал я, внутренне посмеиваясь над бдительной соседкой. – А когда я спросил: «Пенсионерам тоже выдадут?», мне ответили, что пенсионерам не положено.

– Не положено, – рассердилась бабка Фрося. – Как ночь полночь бдеть – положено, а как карточки – не положено. Огульники.

От злости старушка с силой захлопнула свою дверь. А спалось мне в эту ночь хорошо, лишь иногда, внезапно нагревался мой новый амулет, защищающий меня от тьмы.

***

В пятом управлении КГБ CCCР в первом отделе насчитывалось порядка сорока оперативных работников. Лейтенант Михаил Павлович Андроников сотрудником был новым и серьезных дел пока не получал. Соответственно, его столик, заваленный кипой бумаг, стоял у самой двери, и чуть что именно Михаила посылали куда-нибудь сбегать или что-нибудь принести. «Что я тут, – ворчал он про себя, – принеси, подай, пошел подальше не мешай?». Но все же, поручения выполнял. В комнате кроме него располагалось еще три оперативника, которые между собой прозвали Михаила за мелкий рост Филиппком.

– Андроников! – в кабинет вошел известный в отделе шутник и балагур капитан Бобков. – Танцуй!

– Че это? – попытался вяло отмахнуться от него Михаил.

– Первое серьезное дело, – Бобков потряс новенькой серой папочкой.

– Давай, Миша, давай! – заголосили, заскучавшие без развлечений коллеги Андроникова.

– Да не надо, ребята, – жалостно посмотрел на сослуживцев Михаил.

– Не надо? – удивился капитан Бобков. – Тогда дело передаю Сидорову, а ты подпишешь бумагу, что отказываешься от выполнения оперативной работы.

– Не-не-не, я пошутил, – кисло улыбнулся Михаил.

Он робко вышел из-за стола и стал, смешно напевая про барыню, что-то такое невнятно отплясывать.

– Шибче пляши, шибче! – заржал Бобков.

– Оп, оп, оп! – поддержали капитана остальные опера.

– Барыня, барыня, – бубнил под нос Михаил, прыгая вприсядку и разводя руки в стороны. И лишь когда на его лбу уже появилась испарина, капитан Бобков сжалился.

– Молодец! – он шлепнул серую тонкую папку на стол старшего лейтенанта. – Михаил, а сейчас, не в службу, а в дружбу, сгоняй за кипяточком.

Андроников, тяжело дыша, кивнул головой и, схватив чайник, вышел из кабинета.

– Что за дело такое Филиппку подвалило? – поинтересовался старший лейтенант Сидоров у капитана.

– Да, чушь какая-то, какие-то «Синие гитары», – пожал плечами Бобков. – В общем, пацанята на гитарах в ДК Строителей что-то бренькают, зачем начальству это понадобилось, ума не приложу.

– Меньше знаешь, лучше спишь, – хохотнул Сидоров, а сам подумал: «Что ж мне это дело не дали? Я бы его по-умному раскрутил так, что глядишь, и новое звание бы заработал, ведь давно пора».

***

Перед пятничной дискотекой мышцы всего тела приятно ныли. С самого раннего утра, весь день я и моя гоп-команда облагораживали свое новое временное жилище. Сначала вынесли всю мебель в сарай, потом шкурили пол, стены и потолок, с которого давно уже осыпалась вся штукатурка. И сейчас перед концертом все были немного взмыленные.

– С какой песни сегодня начнем дискотеку? – поинтересовался Толик Маэстро, пока мы настраивали инструменты за кулисами сцены.

– Подумаешь, проблема, – разминая кисти рук, ответил Санька. – Вот где бы олифу достать? Вот это проблема.

– Как можно быть таким приземленным человеком? – не выдержала утонченная натура нашего соло-гитариста.

– Не ссорьтесь, мальчики, – вмешалась Наташка, которая сегодня вместо джипсовых штанов-клёш и джипсовой же куртки надела новомодное платье, – начнем с новой песни «Ищу тебя».

Кстати, Иринка также надела похожее по крою платье, облегающее фигуру, длиной чуть ниже колена, которое ей сшила наша костюмерша Тоня.

– Ну, вот еще! – взревел Толик. – Исполним, как всегда, «На танцпол выходи».

– А вот и нет! – взвизгнула его сестра и по совместительству наша вокалистка.

– Богдан, ну скажи ты им, а то они сейчас передерутся, – пробасил Вадька Бураков.

– Начнем с «Летящей походки». – Я немного поднастроил свою гитару. – Разогреем народ, потом сыграем «На танцпол выходи», а когда уже все окончательно разогреются, заведутся, исполним новую песню «Ищу тебя».

– Богдан, – за кулисы заглянула Маша Ларионова, дочка директора ДК, – подойди на кассу, там тебя спрашивают.

Санька, заметив свою подружку, сделал серьезное лицо и выдал на старенькой барабанной установке свою единственную партию: тунц, бац, тунц, бац. Маша тихонько засмеялась.

Так как малый зал, где было решено проводить первые дискотеки, располагался на втором этаже, а касса – на первом, мне пришлось немного пробежаться. Я поразился тому, что еще за двадцать минут до начала в Доме культуры уже тусовалась огромная толпа народа. Наверное, сегодня тысяча с лишним придет на нас посмотреть и себя показать.

У кассы меня ожидали пятеро бойцов из «Школы бокса».

– Мы… это… – Вася Первушин, не знал, что сказать. – В общем, как договорились.

– А это кто? – я указал на еще одного монстроподобного товарища. – Что-то я его в «Школе бокса» не видел.

– Это – Калач, – ответил Вася. – Сосед мой, Петя Калачев. Нормальный парень.

– Анна Сергеевна, – обратился я к строгой старенькой билетерше, – эти ребята сегодня будут за порядком смотреть, пропустите их.

– А милиция куда будет смотреть? – резонно заметила старушка.

– Когда зеркало в туалете разбили, куда она смотрела? – ответил я. – Поэтому лучше перебдеть, чем недобдеть.

Я пожал руки персонально каждому боксеру, пропуская их в ДК, и двумя руками пожал огромную пятерню Калача. «Посмотрим, как такая охрана будет окупаться», – мелькнуло у меня в голове. И только я хотел, было, вернуться к своему ВИА, меня вновь окликнула билетерша. У кассы топтались Виталик, сделавший всю электронную начинку группе, и девчонка из бывшего моего восьмого «А» класса, Татьяна. Я поздоровался с ребятами, и поняв их без слов, тоже провел мимо Анны Сергеевны.

– Ты чего это безбилетных всяких проводишь? – заворчала старушка.

– Анна Сергеевна, это же друзья группы, как я могу брать с них деньги? – отмахнулся я.

– У тебя так друзей весь Измайловский район наберется, всех, что ль, бесплатно пускать? – продолжила разоряться мне в спину билетерша.

«Нужно будет срочно изготовить пригласительные билеты», – подумал я. Потом провел за кулисы Виталика с новой подружкой и озаботил бывшего одноклассника новой проблемой.

– Вот, смотри, – я показал ему нашу технику, – очень неудобно, когда на каждый микрофон и инструмент работает своя колонка. Сложно выстроить единый качественный звук. Требуется, чтобы все аудиопотоки шли через единый пульт. И лишь потом – уже на усилитель и колонки. На пульте у нас должна быть возможность что-то сделать потише, что-то погромче, где-то добавить высоких частот, где-то средних, где-то низких.

– Интересно, – Виталик почесал свой затылок. – Дорого такая штука обойдется.

– Не дороже денег, – тут же влез в диалог умных людей круглый троечник Санька.

– Я поговорю с отцом, – скромно кивнул наш техник.

Началась дискотека, можно сказать на ура. Недостаток был один: зальчик нужен побольше, и колонки помощнее. Даже не представляю, какой звук долетает до самых окраин танцпола.

Любви всё время мы ждём как чуда, - вдохновенно пела Наташка.

Одной-единственной ждём как чуда,

Хотя должна, она должна

Сгореть без следа.

Я обратил внимание на Машу Ларионову, скромненько устроившуюся за кулисами и смотревшую на нас во все глаза. Даже не знаю, получится у Земаковича с ней что-то или нет. Она уже заканчивает художественное училище, а мой шалопай еле-еле выпустился из школы. Как мне подсказывает мой жизненный опыт, люди, все же, должны быть близки по уровню интеллектуального и духовного развития, иначе они только нервы друг другу будут портить.

Окончание нашей новой песни народ встретил бурными и продолжительными аплодисментами. Что сказать, сильную вещь написал Александр Зацепин в том мире. Я же здесь, оказывается, не совсем в прошлом, а – в другом отражении Земли, которое отстает от моего на пятьдесят восемь лет.

До антракта мы доиграли весело на высоком эмоциональном подъеме. Когда от зрителей идет такая позитивная энергия, то тебя в прямом смысле начинает распирать от удовольствия. Однако Толик Маэстро все равно был недоволен. Он поворчал на Саньку, потом на Вадьку, потом косо глянул на меня. Наташка просто показала ему язык, чтоб он к ней вообще не подходил. И лишь Иринку он одарил глупой кривой улыбкой.

– Отлично отыграли! – в нашу репетиционную комнату зашла директор ДК Галина Сергеевна. – А ваша новая песня – просто нет слов! Кто же из вас такую красоту сочинил?

Все ребята посмотрели на меня.

– Коллективное творчество, – пожал я плечами. – Ну, как обстановка, все зеркала целы?

– Отлично! – еще раз сказала она и умчалась по своим делам.

Еще бы не отлично! Сегодня, по подсчетам билетерши Анны Сергеевны, к нам в гости на встречу с прекрасным заглянули почти тысяча двести человек. Значит, нам перепадет с дискотеки четыре тысячи восемьсот, а Дому культуры – семь тысяч двести рублей. Мы для Галины Сергеевны сейчас – курица, несущая золотые яйца. Мои мысли прервал своим появлением наш ночной сторож, плотник шестого разряда, слесарь самоучка, фронтовик и герой войны Прохор.

– Прохор! Родной! – взвизгнул Санька и кинулся его обнимать. – Олифу достать сможешь? Нам хазу бы надо проолифить. Я уже всю голову сломал…

– Было бы что ломать, – едко заметил Толик.

– Завтра достану, – удивился фронтовик. – Может, вам еще и подсобить нужно с ремонтом?

– Конечно, Прохор, – пожал я его крепкую мозолистую ладонь. – По деньгам договоримся.

Из угла, где у нас стояли сложенные старые стулья, выскочил черный кот Васька и ткнулся мордочкой в сапоги своего хозяина.

– Ничего себе, вы Ваську раскормили, – удивился фронтовик, когда взял его на руки.

– Просто у него очень хороший аппетит, – засмеялась Иринка.

Глава 7

Когда мы выходили на второе отделение нашего диско-концерта, мне на глаза попалось что-то знакомое, вызвавшее неясную тревогу. Начали мы, как обычно, с инструментального исполнения наших хитов. И тут я понял, что меня напрягло. Это – раскрасневшиеся от выпитого алкоголя морды дембелей, которые, то тут, то там стали цепляться к девчонкам и затевать ссоры. Почему я решил, что это дембеля? Только им могло прийти на ум заявиться на танцы в своей расшитой галунами форме. «Гусары, недоделанные едрит-мадрит», – мысленно выругался я. Попробую уладить назревающую проблему мирным путем.

– А теперь для товарищей демобилизованных прозвучит новая дембельская песня, – сказал я в микрофон, ошарашив тем всю свою музыкальную группу.

– Санька, ты играешь как обычно: туцы, буцы, – сказал я другу. – Толик, импровизируй по ходу, аккорды детские. Вадька, встань так, чтобы мог видеть мои пальцы и по возможности делай бум-бум-бум-бум на одной струне. А ты, Наташа, подпевай куплет, который я исполню дважды.

Примерно с десяток краснощеких с бессмысленными взглядами пареньков пробралось к сцене, чтобы послушать новую дембельскую песню. И я заиграл композицию «Солнечное лето» группы «Мираж» из 80-х годов из той жизни. Мы с друзьями как-то ради хохмы перепевали ее, изменяя солнечное лето на дембельское лето. Я кивнул Зёме, и он выдал свою коронную партию.

Мне все твердят из года в год, - запел я, играя на своей ритм-гитаре в стиле Дитера Болена.

Что я не ведаю забот,

Что надо давно серьезней стать.

Больше никому я не дам ответа,

Лишь своей девчонке напишу.

Завтра улечу в дембельское лето.

Буду делать там что захочу.

– Да! – заорали дружно дембеля.

Пускай, наивен я порой,

Вы не поймете, что со мной,

Когда я случайно улыбнусь, – закончил я второй куплет.

Больше никому я не дам ответа.

Лишь своей девчонке напишу.

Завтра улечу в дембельское лето,

Буду делать там что захочу.

Весь припев уволенные в запас срочники громко подпевали пропитыми хриплыми голосами, и подсвистывали.

«Вот зачем я спел последнюю строчку?» – обругал я себя, они ведь сейчас действительно будут делать все, что им вздумается. Далее, чтоб хоть как-то успокоить народ, мы заиграли медленную вещицу «Звезды над Москвой» на мотив «Hotel California». Как и следовало ожидать, нормальному языку недавние армейские деды не вняли.

– А теперь, товарищи дембеля, – обратился я вновь в зал, доиграв последние аккорды «Звезд над Москвой», – кто желает продолжить нарушать безобразия, попрошу выйти на улицу и вместе со мной покурить. Я угощаю.

– Толик, – сказал я Маэстро, – пока без меня поиграйте, иначе эта дискотека станет на самом деле последней.

Я отставил гитару и пошел на выход. Вадька Бураков хотел, было, пойти со мной, но я ему объяснил, что у меня здесь есть поддержка, более чем серьезная. Я спустился в зал. Ну, и где же мои боксеры? Я покрутил головой, но никого из команды Васи Первушина не увидел. Даже здоровенный детина Калач куда-то подевался. На улице моросил мелкий вредный дождичек. «Главное – не поскользнуться», – была последняя мысль, когда ко мне, на крыльцо ДК, вырулили с десяток бравых парней в расшитых армейских кителях.

– Чё, где курево? – криво улыбался самый резкий паренек.

– Так курить вредно, капля никотина убивает лошадь, – я попытался тянуть время, но кулаки уже чесались.

– Да ты чё? – дембель резко дернулся, как горилла, чтобы взять меня на испуг.

– О вашем же здоровье забочусь, – сказал я, сделав небольшой шаг назад, чтобы контролировать дистанцию.

– Да дай ты ему, и пойдем дальше девок щупать! – выкрикнул кто-то из бывших защитников Родины.

И как только дембель отвел корпус для удара, я выбросил резкий прямой прямо в челюсть. Бедолага клацнул зубами и присел на попу. На меня тут же кинулся второй и также прилег после первого моего попадания.

Ну, наконец-то я заметил, как за спинами дембелей показалась тучная фигура Калача. Третий паренек в расшитом кителе попытался изобразить что-то из восточных единоборств, однако его маваши-гери был такой медленный, что я без труда отправил его на мокрый асфальт все тем же коротким прямым ударом.

Остальная драка протекала по простому сценарию: дембеля падали, снова вставали и бросались в бой, чтобы через секунду вновь встретиться с тем же асфальтом.

Надо отдать должное, бывшие защитники Отечества стойко переносили наши поставленные боксерские удары и, несмотря на разбитые губы и носы, упрямо лезли на меня и моих «вышибал» из «Школы бокса». Только здоровяк Калач для усмирения разгулявшихся дембелей использовал размашистые, малопрофессиональные плюхи. «Главное, чтобы никого не убил», – подумал я, шлепая в район правой стороны лица очередную жертву.

Хорошие были кителя, вдруг взгрустнулось, когда подъехала карета скорой милицейской помощи. Внезапно, откуда ни возьмись, в мою руку вцепилась Наташка.

– Они сами первые начали! – крикнула она наряду милиции. – Мы просто защищались!

– Да знаем мы этих, – козырнул милиционер. – Они уже третий день на районе гулеванят. Вот и доигрались.

– Завтра улечу в дембельское лето, буду делать там… – не допел кто-то из поверженных вояк, когда его под руки провожали доблестные правоохранители.

Наташка же, не дав досмотреть спектакль, с силой утащила меня обратно в Дом культуры. А когда мы оказались в укромном уголке, она впилась в меня своими теплыми мягкими губами. «Вот и помирились», – обрадовался я.

– Ну, как там все прошло? – спросил Вадька, когда я прошел к своему инструменту.

– Нормально, – пожал я плечами, – только рука правая побаливает. Завтра костяшки так вспухнут, что пятерня в карман не залезет.

– Бывает, – хохотнул Бура.

– Ну, вы играть будете сегодня или нет? – зыркнул на нас Толик.

И мы затянули любимую песню нашего вокалиста и соло-гитариста «Снежная зима» на мотив «Mammy Blue».

– И последняя песня нашей дискотеки посвящается нашим отцам, которые выстояли и победили в Великой Отечественной войне, – под неодобрительное у-у-у сказал Толик в микрофон.

Понятное дело, что всем хотелось продолжения танцев, но мы ведь не железные, и так взмокли все, хоть отжимай. Особенно я, после десятиминутной паузы на бокс и драку. Поэтому, не обращая внимания на обиды, Маэстро заиграл знаменитый проигрыш из «Deep Purple».

В руинах Сталинграда нам приказал комбат,

Держаться до заката, и нет пути назад.

Раздал боеприпасы, недельный сухпаек.

Осталось супостатам лишь преподать урок.

Дым над водой, огонь в небесах,

– затянул я немного осипшим голосом.

Сбоку, за кулисами я заметил рядом с нашей первой фанаткой, Машей Ларионовой, Прохора, который держал на руках Ваську и внимательно смотрел на меня.

– Ту, ту, ту, ту, ту, ту-ду, ту, ту, ту, ту ту-у! А теперь все вместе! – крикнул я в зал.

И он отозвался мне сотнями голосов. И так мы несколько раз акапельно исполнили под один единственный ритм барабана проигрыш знаменитой в том мире песни «Smoke on the Water».

– Друзья! – выкрикнул снова я. – Добро пожаловать завтра на нашу новую дискотеку! Всем спасибо за внимание!

И мы сыграли последние аккорды на сегодняшний день и закрыли занавес.

– Вот бы моим сослуживцам послушать про дым над водой, – сказал мне Прохор. – Это же ты про нас написал?

– Конечно, про вас, – я заметил, что у фронтовика слегка заблестели глаза. – Я поговорю с директором ДК, попробуем на следующей неделе устроить бесплатный концерт для всех ветеранов войны.

– А я вам бесплатно олифой дом обработаю, – пробурчал Прохор, наглаживая своего кота.

– Даже и не вздумай деньги не брать, – махнул я рукой, – обидно, понимаешь, да?

Васька на руках хозяина пару раз мяукнул, обозначив этим, что тоже кое-что из нашего диалога понимает.

***

Лейтенант КГБ Михаил Андроников выехал на служебной машине из Дома культуры Строителей после дискотеки с двояким чувством. Музыка ему определенно понравилась. Он вообще никогда такого не слышал. Одежда музыкантов тоже его впечатлила, а какая была красивая вокалистка, жаль, что молоденькая. Единственное, он не понимал, что должен был делать. Старший лейтенант Сидоров, ему, конечно, примерно объяснил, что если там и не пахнет никакой пропагандой буржуазного образа жизни, то все равно нужно завербовать себе агента. Так, на всякий пожарный случай.

– А иначе что ты начальству будешь докладывать?

«Кого же из них вербовать?» – думал Михаил. Певица сразу отпадала, вокалист какой-то несерьезный. Нужно будет этого третьего певуна припугнуть, зашугать, задавить. И дело в шляпе. «Завтра опять поеду», – улыбнулся своим мыслям Андроников.

***

Сегодняшнюю ночь мы, наконец-то, провели вместе с Наташей как будущие муж и жена. И после жарких, активных объятий и поцелуев, и всего того что следует дальше, мы еще полчаса разговаривали обо всяких пустяках.

– Скажи, Богдан, – в седьмой раз спрашивала меня подруга, – а я звездой стану?

– Да.

– И денег у нас будет много-много? – она приподнялась на подушке и посмотрела на меня.

– Думаю, достаточно.

– И за границу мы поедем? – она взлохматила мои волосы.

– А почему нет? – я поцеловал ее в губы. – Гастроли в странах соцлагеря вполне реальны. Но для этого нужно много работать, записать пластинку, попасть на телевидение. Но думаю, все у нас получится.

И мы вновь окунулись в объятия друг друга.

Иллюстрация к тексту. Жанр:

Глава 8

Понедельник тринадцатое число, как это ни странно, оказался моим новым днем рождения.

– Что они ни делают, не идут дела, видно в понедельник их мама родила, – напевал я себе под нос, коптя в огороде нашего нового съемного жилья скумбрию.

Соорудил коптильню из старого жестяного ведра, опилочек туда набросал, сверху на опилки поставил жестяную крышку от коробки с леденцами, и всю эту конструкцию прикрыл такой же старой жестяной крышкой от таза. Кроме копченой скумбрии для праздничного стола, мне удалось раздобыть краснодарских яблок, пирогов, и еще я прикупил десять литров свежего хлебного кваса. На угрюмое замечание Саньки, – мол, что это за днюха без самогонки? – я показал ему кулак, с распухшими как сливы костяшками правой руки, и спросил:

– Чем пахнет?

На что Зема обиженно ответил, что у него насморк, но про самогонку больше не заикался.

Девчонки, Наташа и Тоня, в качестве подарка приготовили мне торт из сгущенки. А Ирина принесла каких-то дефицитных шоколадных конфет и, конечно, предала устные поздравления своих родителей. Вадька с Прохором окопались на чердаке, им в голову втемяшилось, что там можно будет обустроить еще одну комнату, для гостей. Тем более, Прохор давно намекал, что ему далековато ездить в ДК из Марьиной Рощи. Это значило, что первый гость у нас уже есть. А кот Васька, улегшись в тенечке, неодобрительно посматривал на те извращения, которым я подвергал и без того вкусную рыбу. Но явно своего недовольства не высказывал.

– Что смотришь? – спросил я котейку. – Головы рыбьи и потроха и так все твои, можем же и мы себя порадовать чем-нибудь вкусненьким?

В ответ Васька демонстративно отвернулся, что на кошачьем языке означало: не очень-то и надо. Праздничный стол мы накрыли в новенькой, ошкуренной и обработанной олифой просторной комнате. Сам стол своими золотыми руками сделал Прохор. К столу, конечно, полагались стулья, но временно фронтовик сколотил нам лавки, на них-то мы и разместились: я, Санька, Вадька, Толик, Наташа, Тоня, Иринка и мастер на все руки Прохор.

– Поздравляю с днем рождения! – выкрикнула Маша Ларионова, которая немного опоздала, но зато она принесла что-то плоское прямоугольной формы и бережно обернутое газетой. – А это – мой подарок!

Санька вскочил из-за стола как ужаленный и первым развернул картину. На ней вся наша музыкальная банда стояла как на пластинке группы «Whitesnake»: все шесть участников были немного развернуты левым плечом к зрителю, в центре – две наши красавицы, Наташка и Иринка, по краям – Вадька и Санька, а мы с Толиком оказались рядом с девчонками. Все как один были одеты в наши джипсовые концертные костюмы. Внизу, под ногами красовалась надпись: «Синие гитары».

– Отличная обложка для нашей пластинки! – от всей души обрадовался я.

– Моя Маша – талантище! – чмокнул подругу в щечку Санька.

– А что за пластинка? – заволновался Толик.

– Понимаешь, дружище, – я отхлебнул кваску, – по текущему законодательству, чтобы наши песни никто не украл, мы должны их записать на пластинку. Поэтому, ребята, денежков нам нужно очень и очень много. На микшерский пульт, на новый дом, на машину деньги нужны.

– Машина? – оживился Вадька, уплетая копченую скумбрию. – Зачем нам машина?

– Чтобы ездить в соседние города на концерты, – я тоже накинулся на рыбу. – Инструменты, колонки, концертные костюмы – все это нужно возить с собой. Или как ты представляешь себе наши первые гастроли? Думаешь, турменеджер предоставит нам самолет?

– А у нашего Дома культуры есть машина, – вдруг огорошила меня Маша. – Трофейный Opel Blitz. Правда, он нерабочий. Что-то там с двигателем или тормозами. Мама говорила, он уже целый месяц стоит на автобазе на ремонте.

– Починим, я в механике тоже кое-что смыслю, – огорошил меня на этот раз Прохор, – но водитель я уже неважнецкий, – Прохор приподнял свой костыль.

– Зато я вожу вполне сносно, – вдруг выскочило из меня предательское слово.

– Отец научил, – быстро оправдался я.

– Отличная рыба! – похвалила мою готовку Тоня. – Кстати, вчера весь выходной мы с Наташей прибирались в твоей комнате, в Москве, и решили, что нам тоже нужно сделать двухъярусные кровати как у вас.

– Это – не проблема, – пробасил Вадька Бураков. – Завтра приеду и все сделаю в лучшем виде.

– Да, – вспомнила Наташа, – вчера вечером к тебе приходил какой-то мужик. Владимир, – моя подруга задумалась. – Высокий. Нет. Высоцкий. Ну, мы ему сказали, что ты переехал, дали пригласительный билет на нашу дискотеку, которая в среду будет.

– Молодцы, – похвалил я подруг.

После того как произошло насыщение наших молодых организмов белками, жирами и углеводами, нам захотелось пищи духовной. Я подключил свою гитару к усилителю, и мы начали перепевать свой песенный репертуар. Кстати, инструменты пришлось временно перенести на нашу новую жилплощадь, так как в ДК кто-то снова ковырялся в нашем замке. Спасибо Прохору, вовремя он шуганул вора. «И кто же в Доме культуры такой непонятливый», – думал я.

– А теперь – наш музыкальный подарок! – заголосил Санька.

Толик взял гитару и заиграл знакомый мне мотив «Солнечного лета» группы «Мираж».

– Тебе твердят из года в год, – дружно запела вся банда, – что ты не ведаешь забот, что надо давно серьезней стать!

– И! – взвизгнул Санька. – Больше никому, ты не дашь ответа. Лишь своей Наташке прокричишь! Сегодня улетишь в шестнадцатое лето! Будешь делать в нем что захотишь! Поздравляем! Поздравляем! Поздравляем!

Меня тут же все попытались сначала задушить, потом зацеловать. Что скрывать, было приятно, я даже немного прослезился.

– Санька, – спросил я Зёму, – признавайся, твое рифмоплетёное творчество?

– А чё сразу я? – обиделся он. – Ну, да, я сочинил. Но ведь нормально же вышло! Вадька, скажи!

– Твое, твое творчество, – подтвердил Вадька мое предположение и приобнял Тоню, что-то ей, нашептывая на ушко.

– Ребята! – обратился я к друзьям. – Минуточку внимания, я тоже приготовил вам свой подарок. Это – новая песня.

Я взял у Толика гитару, немного задумался, вспоминая слова, и заиграл первые аккорды песни Виктора Цоя «Группа крови». Мне давно уже хотелось исполнить что-то из русского рока, и я решил переделать именно эту вещь. Тем более, война коснулась каждой семьи, почти у всех кто-то остался там, на поле боя. Навсегда.

Теплое место, но улицы ждут

Отпечатков наших ног.

Звездная пыль – на сапогах.

Мягкое кресло, клетчатый плед.

Не взведенный вовремя курок.

Солнечный день – в ослепительных снах.

Припев же мне пришлось полностью переделать, так как бойцы красной армии группу крови и другие персональные данные носили в «смертном» медальоне, а на рукаве у них могла быть разве только какая-нибудь заплатка или нашивка.

Черный «смертный» висит медальон.

С группой крови сроднился он.

Дай удачи в смертельном бою!

За страну родную мою!

Не упасть, не пропасть на войне.

Не остаться в кровавой траве!

Дай удачи черный кулон.

Обмани смерть мой медальон!

Дальше я исполнил небольшую простенькую соло-партию, за которую в «Кино» отвечал Юрий Каспарян.

И есть чем платить, но я не хочу

Победы любой ценой.

Я никому не хочу ставить ногу на грудь.

Я хотел бы остаться с тобой.

Просто остаться с тобой.

Но высокая в небе звезда зовет меня в путь.

Я посмотрел на притихших своих друзей, на задумавшегося над чем-то личным Прохора и снова пропел свой собственный припев.

Черный «смертный» висит медальон.

С группой крови сроднился он.

Дай удачи в смертельном бою!

За страну родную мою!

Не упасть, не пропасть на войне.

Не остаться в кровавой траве!

Дай удачи черный кулон.

Обмани смерть мой медальон!

Какое-то время после песни в избе стояла тишина, а Прохор, взяв свой костыль, вышел на улицу покурить. Наташа прижалась ко мне всем телом и поцеловала в щеку своими мягкими губами.

– Не представляю, как под эту песню можно будет танцевать, – задумался Толик.

– Под «Дым над водой» танцуют же, – буркнул Вадька.

– Эх, сейчас бы самогонки накатить! – хлопнул рукой по столу Санька.

– Я тебе дам самогонки, – нежно толкнула его Маша.

***

В среду Галина Сергеевна дала добро на то, чтобы мы устроили дискотеку в большом актовом зале. А для того чтобы аккуратно перенести все стулья, которые были скреплены по четыре штуки вряд в коридор, нам на помощь был выделен целый отряд физически крепких ребят из «Школы бокса» вместе с тренером.

– Ну, что, не надумал тренироваться? – спросил меня он, когда мы вместе перли очередные стулья.

– Василь Петрович, – отрицательно махнул я головой, – я ведь детдомовский, мне сейчас нужно как-то быт обустроить, а для этого нужны деньги. Работать много нужно, не до бокса.

– Понимаю, – продолжал настаивать на своем тренер. – Победишь на первенстве Москвы, а там и в сборную можно попасть.

– А если мне кто-нибудь нос сломает или зуб выбьет, хорошо я буду выглядеть на сцене? – отшутился я.

Ох, и надоел мне этот Петрович, ведь специально ко мне в пару встал, стулья выносит вместе с мозгом. В конце концов, я не выдержал и крикнул:

– Василь Петрович, да поймите вы, не люблю я бить людей по лицу!

– Ага, а кто на прошлой неделе десяток дембелей отмутузил? Мне много что про тебя рассказали, – погрозил он мне пальцем.

– Санька! – крикнул я другу. – Отвяжись от новых ударников, поработай, давай, за меня, я за квасом схожу. Вот, Василь Петрович, берите в боксеры, высокий, худой как жердь, руки с полкилометра. В его весовой категории никто до него не дотянется.

Я похлопал растерянного Зёму по плечу.

– Я тоже не люблю бить по лицу, – Санька посмотрел на тренера жалостливыми глазами. – Мне еще нужно новую ударную установку простучать.

– Простучишь еще, – я подтолкнул его к бесконечным рядам деревянных стульев. – У тебя вся жизнь впереди.

Я быстро ретировался, забежал в нашу репетиционную комнату и захватил металлический луженый бидон. И нечаянно вспугнул целовавшуюся влюбленную парочку в лице Толика и Иринки.

– Мы тут над аранжировками работаем, – смущенно оправдался передо мной раскрасневшийся друг.

– Понял, – хохотнул я. – На двери имеется специальный шпингалет, для спокойной работы над аранжировками.

Я вылетел на свежий воздух. Лето – это мое самое любимое время года: солнце, редкие облака, как заблудившиеся барашки разбежались по синему небу. Красота.

Я неспешно прошелся по украшенной клумбами с цветами территории Дома культуры. И постучался в ларек «Соки-воды».

– Баба Тося, литра три, будь добра, налей исстрадавшемуся от жажды путнику, – подмигнул я уже знакомой старушке.

– Тебе пиво еще рано пивать, – заворчала бабуля, позабывшая, что алкоголь я не употребляю.

– Ну, тогда налейте кваса, – я посмотрел по сторонам.

На улице, максимум человек пять шли по своим делам. Вот что значит поголовная занятость на фабриках, заводах и стройках социализма.

– Ходют и ходют, – старушка подала мне бидон с квасом. – Ты, шалопай, когда на работу устроишься? Привлекут за тунеядство, будешь знать.

– Я, баб Тось, заявление написал в горисполком, что желаю работать в киоске «Соки-воды», что напротив ДК Строителей, иначе несправедливо получается. Почетная пенсионерка до сих пор еще не на почетной пенсии, надрывается на работе из последних сил.

– У, лешак! – бабуля захлопнула свое окошко, и притаилась так, будто в киоске и не было никого.

«Нравится мне в СССР, куда ни придешь, везде любовно обгавкают», – подумал я и зашагал на репетицию. Вдруг со скамейки вскочил и быстрым шагом приблизился ко мне низенький белобрысый парень лет тридцати.

– Молодой человек, остановитесь, – настоятельно потребовал он.

– Я не курю, – отмахнулся я и продолжил движение.

– Остановитесь, молодой человек! – белобрысый вновь нагнал меня.

– Времени нет, дядя, обеденный перерыв заканчивается.

Я, все же, остановился и посмотрел на этого клоуна, который был одет в серый демисезонный плащ, несмотря на теплую погоду.

«Дать ему в морду или сам отвяжется?» – подумал я.

– Я вас попрошу задержаться! – плюгавый мужичек достал из кармана красную книжечку и сунул мне ее в нос.

– Че, офонарел?! – я шлепнул по этой книжечке рукой, и она улетела метра на четыре куда-то в кусты.

– Стоять! – завизжал коротышка.

– Я – сотрудник КГБ, – уже тише прошипел он.

– А я – работник сцены Дома культуры Строителей. – Я хлопнул мужичка по плечу. – Желаю здравствовать. И кстати, я – на удивление законопослушный гражданин Советского союза, даже по газонам ни разу в жизни не ходил, и за нарушение правил дорожной безопасности тоже можете быть спокойны.

– У меня к вам серьезный разговор, – озираясь по сторонам, не отступал шпион недоделанный.

– А для серьезного разговора существует официальная повестка. – Я еще раз улыбнулся и двинулся на репетицию.

Хотя, нужно признать, мне впервые стало невесело. С другой стороны, эта шизоидная организация ничего не сможет мне предъявить, да и Берия, враг народа, давно уже сгнил. Но все же, при большом желании, крови они мне могут много попортить. И когда я уже заходил в двери ДК, на моей груди резко нагрелся амулет от тьмы, словно медицинский горчичник, который забыли вовремя снять. Я резко приподнял шнурок с медальоном и с минуту постарался не шевелиться. Потом медальон так же внезапно остыл. «Неужели это слуги Чернобога каким-то неведомым образом закинули свои удочки через органы госбезопасности?» – подумал я. Но потом махнул рукой, чему быть того не миновать.

Глава 9

Ну, все, дорвался Толик до новой игрушки. За два часа до дискотеки Виталик вместе с отцом принесли конструкцию, которая смутно напоминала микшерский пульт, но пока без корпуса. Двумя здоровенными колонками мы обзавелись еще накануне, и вот к ним появился еще один полезный для музыкантов всего мира девайс. В хорошую копеечку нам обошлась обнова, но что делать, прогресс не стоит на месте.

– Ирина, – не унимался Маэстро, – сыграй еще раз соло из песни «Ищу тебя». Вадька и Санька, теперь вступают ваши инструменты. Богдан, – Толик заметил меня, – давай на сцену. Наташка, ну ты где ходишь?

Мы уже по третьему кругу отыграли хит Александра Зацепина, прежде чем Толик удовлетворенно кивнул.

– Все равно это никуда не годится! – залез к нам на сцену Толик. – А мой инструмент кто правильно выведет на пульте?

– Да успокойся ты, – приобнял я друга. – Сейчас я вас всех поднастрою, и больше никакие тумблеры мы на пульте крутить не будем. Это все равно намного круче, чем то, что было. Хотя хороший звукарь нам для всей этой кухне не помешает.

– О чем спор? – Санька еще раз тряпочкой отполировал свой новый хэт. – Главное на дискотеке – это ритм-партия, бас и барабаны, а кто о чем поет, народу по большому счету фиолетово, это ж танцы.

– Вот как раз ритм-партия у нас оставляет желать лучшего! – психанул Толик. – Ты хоть немного разнообразь свой бит, барабанщик, блин.

– Я был плохим барабанщиком, потому что у меня не было настоящей ударной установки, – Зёма дунул на рабочий барабан, сдувая с него мельчайшие пылинки. – Вот теперь я вам всем покажу чего стою.

– Попробуй только не показать, – вновь нервно отреагировал Толик Маэстро, – последние деньги на тебя извели.

– Ну, хватит ругаться. – Мне порядком надоели эти словесные перестрелки. – Давайте пульт перенесем за кулисы. И часок отдохнем перед концертом.

Однако отдохнуть мне как раз и не дали. Сначала из нашей репетиционной комнатки меня вызвал на тет-а-тет Вася Первушин.

– Богдан, давай мы сегодня вдвоем с Калачом подежурим, а то сто рублей на пятерых плохо делится, – зашептал мне здоровяк.

– Ладно, но чуть что, махаться будете без меня, – я показал ему разбитые костяшки правой руки, – у меня еще с субботы все болит.

– Да не вопрос, – хохотнул Вася и подмигнул своему напарнику Пете Калачеву, якобы все на мази.

И как только тяжеловесы удалились покурить перед сменой, меня окликнул знакомый хрипловатые голос:

– Богдан! Меня две замечательные барышни пригласили на эту вашу дискотеку, вот я и пришел, – широко улыбаясь, сказал Володя Высоцкий, пряча за спиной свою гитару.

– А инструмент по какому случаю принес? – пожав руку будущей звезде огромной страны, спросил я.

– Песню новую написал, – виновато улыбнулся Володя. – Кому ее показать как не тебе?

– Поэт-песенник, блин, – тихо буркнул я себе под нос, и пригласил Высоцкого в нашу репетиционную комнатушку. Володя галантно раскланялся с девушками, отдав должное их молодости и красоте, по-деловому пожал руки Толику, Вадьке и Саньке.

– «Город уши заткнул», – представил он название своего нового песенного произведения, и запел:

Город уши заткнул, и уснуть захотел.

И все граждане спрятались в норы…

Дальше песня рассказывала про то, как автор вместе с Володькой Деминым грабанул квартиру, и как они сдали вещички в Марьину Рощу.

– Наша песня, воровская! – присвистнул Санька и пожал руку Высоцкому.

Иринка с Наташкой тактично промолчали, а Толик сказал, что пойдет за кулисы, проверит, все ли в порядке с инструментами. К блатной романтике он, как и я, чувствовал крепкое отвращение.

– А тебе как? – Владимир Семенович посмотрел на меня.

– Володя, есть одна идея, – я решил в наглую перевести стрелки разговора, – завтра мы даем бесплатный концерт для фронтовиков. Давай и ты выступишь. Исполнишь песню про Большой Каретный и еще пару вещей на военную тематику.

– А когда же я успею их сочинить? – удивился бард.

– Вместе сегодня после дискотеки сядем у нас в избушке, и до утра пару песен, я думаю, мы осилим.

– Сразу две песни? – еще раз удивился Володя.

– Богдан несколько дней назад, – вмешался в разговор Санька, – прямо на сцене песню сочинил, за минуту. «Больше никому я не дам ответа», – пропел он своим нестройным голоском.

После чего получил тычок от Вадьки в бок.

– Вот так, Володя, в нашем коллективе и зажимают настоящие таланты, – пожаловался он Высоцкому.

– Пора на сцену, – скомандовал я. – Володь, ты как? За кулисами на нас посмотришь, или есть желание потанцевать?

– Я лучше за кулисами, – печально улыбнулся он.

Новый звук произвел на благодарную публику оглушающее впечатление, и первые минуты народ даже забыл, что пришел потанцевать. Люди, просто открыв рот, слушали наши драйвовые хиты. И лишь на второй композиции, на «Летящей походке» народ стал отжигать. Кстати, я заметил в зале несколько человек в таких же как у нас расклешенных джипсах. «Работает фабрика, – обрадовался я. – Этак вся Москва скоро по-человечески оденется».

«Джипсы – это не роскошь, а средство повседневной носки», – улыбнулся я.

Первое отделение мы решили закончить новой песней «Смертный медальон».

– А теперь дебют новой песни! – объявил в микрофон Толик Маэстро. – Исполняет автор, Богдан Крутов!

– Давай дембельское лето! – нарисовался у сцены парень со здоровенным фингалом под глазом.

– Тебе в прошлый раз не хватило? – улыбнулся я неунывающему дембелю.

– Просто мне песня понравилась, – добродушно улыбнулся тот мне в ответ.

– «Смертный медальон», – сказал я в микрофон, – песня посвящается всем фронтовикам.

Санька четыре раза стукнул палочкой о палочку, и мы заиграли инструментальный проигрыш из «Группы крови».

Теплое место, но улицы ждут

Отпечатков наших ног…

Я смотрел на зал и думал, как публика воспримет непонятное для этого времени творчество Виктора Цоя. Люди же просто вслушивались в слова и решали, танцевать или нет под такой философский тяжелый текст.

Черный «смертный» висит медальон,

С группой крови сроднился он.

Дай удачи в смертельном бою!

За страну родную мою!

Не упасть, не пропасть на войне.

Не остаться в кровавой траве!

Дай удачи черный кулон.

Обмани смерть мой медальон!

И наконец, мы заиграли бридж песни, и народ как будто расколдовали, и он начал танцевать. И даже хлопать в такт музыки. Мне стало интересно, как эта песня Высоцкому. Я посмотрел в сторону, за кулисы, где он просидел весь концерт вместе с Машей Ларионовой. Странное дело, Володя смотрел куда-то в пустоту, думая о чем-то личном.

– Всем удачи! – крикнул я в конце песни.

После дискотеки, девчонок – Иринку и Наташку – мы посадили на такси и отправили домой. Иринку – к родителям, Наташку – в Большой Каретный переулок пятнадцать, где ее ждала Тоня. А сами пешочком от ДК в неспешном темпе двинулись к нашей обработанной олифой избушке. Прохор сегодня вновь заступил на дежурство, охранять драгоценные инструменты. На улице было тепло и еще вполне светло, мимо нас курсировало множество влюбленных парочек.

– Как же так? – в очередной раз удивился Высоцкий. – Отыграли такой шикарный концерт и никак не обмыли это дело? Мы, в школе-студии MXAT, каждый спектакль отмечаем.

– А я о чем? – взвился Санька. – Душа хочет праздника!

– Нужно срочно записывать пластинку, – вдруг выдавил из себя задумчивый Толик, – завтра наши песни будут петь во всех московских дворах. Попробуй потом, докажи, что это – наше творчество.

– Главное, сейчас на это есть деньги, – ответил Вадька.

– Деньги, деньги, всюду деньги, господа, – улыбнулся я и поправил за спиной свою ритм-гитару, которую прихватил для написания новых шедевров Владимира Высоцкого. – А без денег жизнь плохая, не годится никуда.

– Это точно! – засмеялся Санька.

***

Гостевая комната на чердаке нашего мужского общежития, уже принимала очертания законченности. Прохор с Вадькой Бураковым в последние дни поработали на славу. Был настелен пол и поставлены стены. Осталось все это дело обработать, и я бы еще навесил потолок. В общем, это все обсуждаемо.

Мы обзавелись еще одной железной кроватью, а Прохор смастерил для себя пару табуреток и маленький журнальный столик. Кот Васька окончательно поселился в нашем доме, надоел ему просторнейший ДК для гулянок. Вот и сейчас он смотрел на нас с Высоцким из-под кровати. Я заварил чай из мяты и листьев смородины, подключил к усилку ритм-гитару и задумался, какие бы песни Владимира Высоцкого из той жизни сочинить для него в этой.

– Слушай, – махнул вдруг рукой Высоцкий, – ерунда это все. Я сегодня весь ваш концерт слушал, как будто меня по голове поленом ударили. Некоторые песни просто гениальны. «Дым над водой». «Смертный медальон». Ничего у меня никогда не получится.

– А давай так, – я пропустил мимо ушей роспись в собственном бессилии будущего гения, – строчку я, строчку ты. Если бы все сомневались, мол, я не сделаю того, я не напишу сего, то мы бы до сих пор жили в каменном веке. Пока, конечно, камни бы не закончились.

– Ну, давай попробуем, – тихо ответил Володя.

– Мне этот бой не забыть нипочем. Смертью пропитан воздух, – сыграл я на простых блатных аккордах в темпе вальса, – а теперь ты.

– А с небосклона, – задумался поэт, – каким-то дождем, падали звезды! – выкрикнул он.

– Вот, уже неплохо, – улыбнулся я.

Мне этот бой не забыть нипочем.

Смертью пропитан воздух.

А с небосклона бесшумным дождем

Падали звезды.

Кстати, последние две строчки можно пропеть дважды, как раз годится для вальса.

– Действительно, здорово получается.

Высоцкий вскочил с табуретки, и прошелся по гостевой чердачной комнатке туда и обратно.

– Отлично выходит.

Он расчехлил свою семиструнную гитару и еще раз исполнил первый куплет.

– Вот снова упала, и я загадал: выйти живым из боя, – пропел я еще одну строчку.

– Постой-постой-постой! – заволновался бард всесоюзного значения. – Свою жизнь я связал с глупой звездою! – выкрикнул он.

– Мужики, ну дайте поспать! – крикнул Санька, поднявшись на чердачный этаж. – И не топайте как слоны по потолку. Имейте совесть.

– Александр, – Высоцкий развел руки в стороны, – все будет в лучшем тишайшем виде.

Однако пока мы писали его знаменитую песню о падающих звездах, Владимир Семенович еще три раза вскакивал и вскрикивал, что это гениально. Пришлось выйти с ним на улицу, где он исполнил под светом дребезжащей свечи всю композицию от начала и до конца.

– Ох, какая ночь, какая ночь! – твердил он, слоняясь по нашему тесному внутреннему дворику. – Сейчас бы водочки, а может, найдем где хотя бы самогонки? – Высоцкий посмотрел на меня с надеждой.

– Да, пивка для рывка, водочки для блатной походочки, винца для красного словца, – прокомментировал я. – Володь, договоримся раз и навсегда: пока работаем вместе – сухой закон. Лады?

– Лады, – тихо ответил Высоцкий. – Давай писать второй шедевр, а то меня просто изнутри разрывает. Если сейчас что-нибудь не менее гениальное не сочиним, то помру.

– Тогда сейчас еще чайку заварю, – сказал я и пошел в дом.

Мы опять уселись на табуретках в гостевой комнате на чердаке.

– Есть такая идея, – предложил я Володе. – Помнишь такой старый фильм «Служили два товарища»?

– Не помню, какого года кино? – удивился бард.

«Вот я – чукча, его же еще не сняли», – обругал я себя.

– Не суть, – махнул я рукой. – В общем, воюют вместе два бойца, делят ночлег и еду, спорят по разному поводу, а потом вдруг одного убивают в бою. А тот, который остается в живых, сидит и думает, почему все не так? Вроде все как всегда. И небо, точно такое же, и птицы так же поют. Он, забывшись, и говорит: «Друг, оставь покурить». А в ответ – тишина. Потому что товарищ не вернулся из боя.

– Отличный сюжет, – обрадовался Высоцкий, – так и надо начать.

Почему все не так?

Вроде все как всегда.

То же небо опять голубое…

– Тот же лес, тот же воздух, и та же вода, – продолжил я строчку.

– Только он не вернулся из боя, – закончил куплет Владимир Семенович. – Гениально! Гениально! – заорал будущий артист номер один в СССР

– Слушайте, вы, – в проеме появился в одних трусах взлохмаченный Толик, – ложитесь спать, пожалуйста, или валите орать в кладовку. Совесть-то поимейте!

– Анатолий, как можно? – развел руки в стороны еще раз Володя. – Мы тут тише воды, ниже травы.

– Все нормально, Толик, – успокоил я друга. – Одна песня готова, вторая тоже уже наклевывается. Пошли на улицу, тем более, скоро и так светать будет, – обратился я к Высоцкому. – Летние ночи коротки.

***

Утром меня разбудил запах весьма подгоревшей пищи. Сегодня по графику кашеварил Вадька. Что сказать? Не для того его руки созданы. Мы все как один повыскакивали с двухъярусных кроватей и открыли настежь окна и двери.

– У тебя из какого места руки растут?! – громче всех возмущался Санька. – Ты что? В кашу водички не мог чуть-чуть долить? Или думаешь, что сегодня к ДК приедет военно-полевая кухня, и нас всех бесплатно покормят?

– Может быть, в детский дом сходить? – вяло оправдывался наш басист. – Вдруг они нас по старой памяти в беде не оставят?

– Что ты, Санька, сказал про военно-полевую кухню? – не понял я намека.

– Да нас один раз в походе, года два назад, кормили из военной кухни, которая на колесах, – сказал Толик. – Вот Зёма, чуть что, и вспоминает ее добрым словом.

Я поковырял кастрюлю поварёшкой и выложил себе на тарелку немного обгоревшую гречневую кашу. Не пропадать же добру.

– В животе все переварится, – объяснил я друзьям свой поступок. – Кстати, мне идея с бесплатным обедом из военно-полевой кухни очень нравится.

– Кому не нравится, пожрать на халяву? – сказал Санька, также накладывая себе горьковатой снеди.

– Представьте, идет наш концерт для фронтовиков, – стал развивать я свою идею, – и тут выезжает на прицепе военно-полевая кухня. И всем зрителям раздает вкусную солдатскую кашу.

– С американской тушенкой, – добавил Вадька, который свое варево, несмотря на вкус, уплетал с ураганной скоростью.

– Что за божественный запах? – к завтраку спустился Высоцкий из чердачной комнаты. – Просто устрицы из Лозанны.

– Кушать подано, садитесь жрать, пожалуйста, товарищ поэт-песенник, – хохотнул я.

- Постой, постой, постой! – заволновался бард всесоюзного значения, - свою жизнь я связал с глупой звездою! – выкрикнул он.

- Мужики, ну дайте поспать! – крикнул Санька, поднявшись на чердачный этаж, - и не топайте как слоны по потолку. Имейте совесть.

- Александр, - Высоцкий развел руки в стороны, - все будет в лучшем тишайшем виде.

Однако Владимир Семенович пока мы писали его знаменитую песню, о падающих звездах, еще три раза вскакивал и вскрикивал, что это гениально. Пришлось выйти с ним на улицу, где он исполнил под светом дребезжащей свечи всю композицию от начала и до конца.

- Ох, какая ночь, какая ночь! – твердил он, слоняясь по нашему тесному внутреннему дворику, - сейчас бы водочки, а может, найдем, где хотя бы самогонки? – Высоцкий посмотрел на меня с надеждой.

- Да, пивка для рывка, водочки для блатной походочки, винца для красного словца,- прокомментировал я, - Володь, договоримся раз и навсегда, пока работаем вместе, сухой закон. Лады?

- Лады, - тихо ответил Высоцкий, - давай писать второй шедевр, а то меня просто изнутри разрывает. Если сейчас что-нибудь не менее гениального не сочиним, то помру.

- Тогда сейчас еще заварю чайку, - сказал я и пошел в дом.

Мы опять уселись на табуретках в гостевой комнате на чердаке.

- Есть такая идея, - предложил я Володе, - помнишь такой старый фильм «Служили два товарища»?

- Не помню, какого года кино? – удивился бард.

Вот я - чукча, его же еще не сняли, - обругал я себя.

- Не суть, - махнул я рукой, - в общем, воюют вместе два бойца, делят вместе ночлег и еду, спорят по разному поводу, а потом вдруг одного убивают в бою. А тот, который остается в живых, сидит и думает, почему все не так? Вроде все как всегда. И небо, точно такое же, и птицы так же поют. Он, забывшись, говорит, друг оставь покурить. А в ответ, тишина. Потому что товарищ не вернулся из боя.

- Отличный сюжет, - обрадовался Высоцкий, - так и надо начать. Почему все не так? Вроде все как всегда. Тоже небо опять голубое…

- Тот же лес, тот же воздух, и та же вода, - продолжил я строчку.

- Только он не вернулся из боя, - закончил куплет Владимир Семенович, - гениально! Гениально! – заорал будущий артист номер один в СССР.

- Слушайте, вы, - в проеме появился в одних трусах взлохмаченный Толик, - ложитесь спать, пожалуйста, или валите орать в кладовку. Совесть то поимейте!

- Анатолий, как можно, - развел руки в стороны еще раз Володя, - мы тут тише воды, ниже травы.

- Все нормально, Толик, - успокоил я друга, - одна песня готова, вторая тоже уже наклевывается. Пошли на улицу, тем более скоро итак светать будет, - обратился я к Высоцкому, - летние ночи коротки.

Утром меня разбудил запах весьма подгоревшей пищи. Сегодня по графику кашеварил Вадька, что сказать, не для того его руки созданы. Мы все как один повыскакивали с двухъярусных кроватей и открыли окна и двери настежь.

- У тебя из какого места руки растут! – громче всех возмущался Санька, - ты, что? В кашу водички не мог чуть-чуть долить? Или ты думаешь, что сегодня к ДК приедет военно-полевая кухня и нас всех бесплатно покормят?

- Может быть, в детский дом сходить, - вяло оправдывался наш басист, - вдруг они нас по старой памяти в беде не оставят?

- Что ты Санька сказал про военно-полевую кухню? – не понял я намека.

- Да нас один раз в походе, года два назад, кормили из военной кухни, которая на колесах, - сказал Толик, - вот Зёма чуть-что вспоминает ее добрым словом.

Я поковырял кастрюлю поварёшкой и выложил себе на тарелку, немного обгоревшую гречневую кашу. Не пропадать же добру.

- В животе все переварится, - объяснил я друзьям, свой поступок, - кстати, мне идея с бесплатным обедом из военно-полевой кухни очень нравится.

- Кому не нравится, пожрать нахаляву, - сказал Санька, также накладывая себе горьковатой снеди.

- Представьте, идет наш концерт для фронтовиков, - стал я развивать свою идею, - и тут выезжает на прицепе военно-полевая кухня. И всем зрителям раздает вкусную солдатскую кашу.

- С американской тушенкой, - добавил Вадька, который свое варево, несмотря на вкус, уплетал с ураганной скоростью.

- Что за божественный запах? – к завтраку спустился Высоцкий из чердачной комнаты, - просто устрицы из Лозанны.

- Кушать подано, садитесь жрать, пожалуйста, товарищ поэт-песенник, - хохотнул я.

Глава 10

Смех смехом, а эту свою идею я прямо с утра предложил директору ДК Галине Васильевне Ларионовой.

– И куда мы эту кухню загоним? – бросила на меня недовольный взгляд директриса. – В фойе, или прямо в актовый зал?

– А может быть, стоит отказаться от концерта в помещении вообще? – я вдруг подумал, что бывших фронтовиков может прийти больше двух тысяч. – Выставим колонки на крыльцо, и прямо перед ДК устроим концерт. Несколько рядов лавок можно поставить прямо на асфальт, для инвалидов войны.

– Хорошая идея, – согласилась Галина Васильевна. – А где же я тебе кухню полевую возьму?

– Давайте обратимся в ближайшую военную часть, а за это мы для них устроим прямо в части бесплатный концерт. – Я показал рукой в окно, как будто там, во дворе эта часть и дислоцируется.

– Ладно, иди, подумаю я, кому можно позвонить с этим вопросом.

Ларионова села за стол и взяла в руки еженедельник.

– Как же ты надоел мне, Крутов, ты не представляешь.

– Я тоже вас уважаю, Галина Васильевна, – ответил я, закрыв за собой дверь.

***

В репетиционной комнате, когда я туда зашел, стоял невообразимый крик, словесная перепалка глухо разлеталась эхом по всему второму этажу. Что характерно, из шести членов творческого коллектива спорили только двое, остальные предпочитали не вмешиваться.

– Что за крик, а драки нет? – попытался я понизить градус напряженности.

– Не слишком ли ты стал много командовать в последнее время? – взвизгнула Наташка на своего брата-близнеца Толика Маэстро.

– Ну, в чем дело? – не выдержал уже я.

– Репертуар обсуждаем, – коротко пояснил перепалку Толик.

– Значит так, исполним «Медальон», «Дым над водой», – стал я загибать пальцы, – «Ищу тебя» – фронтовикам ничто человеческое не чуждо – «Двадцать лет спустя» и «Летящую походку».

– Можно еще сыграть «Изгиб гитары желтой», – скромно заметила Иринка.

– Отличная идея, – похвалил я ее.

– А остальные? – хором спросили меня Толик и Наташа, и посмотрели на меня как на врага всего прогрессивного человечества.

– А остальной репертуар составят песни военных лет, – просто ответил я. – «Медальон» и «Дым над водой» спою сам, дальше будете солировать вы, либо вместе, либо по очереди.

– Ничья, – прокомментировал ситуацию Санька.

– Итак, я предлагаю сегодня сыграть, – я немного задумался, – «Землянку», бьется в тесной печурке огонь. Потом «Катюшу», расцветали яблони и груши. «Смуглянка-молдаванка» собирает виноград. «Синий платочек», строчит пулеметчик. Ну, и «Журавли». Десять песен, плюс исполним их инструментально и нормально.

– Что-то я последней песни не знаю, – задумался, успокоившись, Толик.

– И я не слышала, – удивилась Наташа. – Какие там слова?

– Да вы прикалываетесь? – удивился я, - Мне кажется порою, что солдаты, с кровавых не пришедшие полей… Ну, напрягите память.

– Нет такой песни, Богдан, – подтвердил недоумение друзей Вадька.

«Еще никогда Штирлиц не был так близок к провалу, – мелькнуло в моей голове. – Это же песня Яна Френкеля на стихи Расула Гамзатова, которую спел Марк Бернес. Неужели это было после шестидесятого года?»

– Если такой песни нет, значит, ее нужно написать, логично? – подмигнул я друзьям, которые кисло улыбнулись в ответ.

– После того как ты с крыши брякнулся, от тебя можно ожидать чего угодно, – махнул рукой Санька, – мы уже не удивляемся.

– А что, у меня такое бывает, – пришла мне на выручку Наташка. – Вот что-нибудь присниться, а я думаю, что это было на самом деле.

«Молодец, девчонка, хорошая жена будет», – мысленно улыбнулся я.

– Доставай, Толик, свою волшебную тетрадь, – обратился я к Маэстро, – первый куплет такой.

Мне кажется порою, что солдаты,

С кровавых не пришедшие полей,

Не в землю нашу полегли когда-то,

А превратились в белых журавлей.

Они до сей поры с времён тех давних

Летят и подают нам голоса.

Не потому ль так часто и печально

Мы замолкаем, глядя в небеса?

Потом я этот первый куплет сыграл на гитаре.

– Ну, и силен ты, во сне сочинять! – Санька выбил дробь на рабочем барабане. – Что ж я с этой крыши твоей не брякнулся?

– А кто сегодня эту песню споет? – задал разумный вопрос Толик.

– Сегодня? – задумался я. – Пойте ее вместе с Наташей на два голоса.

***

Начало бесплатного концерта для фронтовиков было объявлено на восемнадцать часов. Но, так как многие в это время еще могут задерживаться на работе, мы начали с инструментальной части концерта. И пока народ подтягивался, над площадью перед ДК Строителей прозвучали «Смуглянка-молдаванка». «Синий платочек» и «Землянка». А когда уже яблоку не было места куда упасть, с приветственной речью выступила директор ДК Галина Сергеевна. Она сказала, что близка страшная дата начала войны, что мы, как и прежде, помним и чтим память отцов и матерей.

– Расцветали яблони и груши, – запели «Катюшу» брат с сестрой на два голоса. – Поплыли туманы над рекой…

Не прошло и минуты, как любимую фронтовую песню поддержали сотни голосов благодарных зрителей. Буквально с самого начала концерт превратился в битву хоров, где сидевшие справа соревновались с сидевшими слева.

– А теперь, – вышел к микрофону я, – выступит мой хороший друг, выпускник школы-студии МХАТ, талантливый начинающий актер…

– Давай три танкиста! – крикнул какой-то мужичок с первого ряда.

– Три танкиста выпили по триста, а четвертый выпил восемьсот! – ответил я под общий смех фронтовику. – Встречайте, Владимир Высоцкий!

Однако Володя застрял от испуга за боковой колонной, где у нас прятался микшерский пульт, и куда ушли передохнуть мои ребята. И выходить на сцену не рвался. Я показал глазами Вадьке, чтобы тот придал Высоцкому начальное ускорение.

– Тоже, наверное, выпил восемьсот! – под хохот толпы выкрикнул противный мужичок.

– Владимир Высоцкий! – еще раз я обратился к публике, пока Вадька не вытащил будущую звезду, метра на два из-за бетонной белой колонны. – Поддержим начинающего артиста!

Народ со смешками и похохатыванием, все же выдал жидкие непродолжительные аплодисменты.

– Песня «Он не вернулся из боя», – коротко сказал Владимир Семенович в микрофон и заиграл на своей семиструнке в темпе вальса.

Почему всё не так?

Вроде всё как всегда:

То же небо - опять голубое,

Тот же лес, тот же воздух и та же вода,

Только он не вернулся из боя.

Буквально за минуту волшебный хрипловатый голос барда околдовал бывших фронтовиков, и никто уже не требовал трех танкистов. Я протиснулся между колонн и спрыгнул на землю с высокой лестницы. Потом обошел, первые ряды слушателей и пристроился с краю, чтобы посмотреть на выступление Высоцкого из зрительного сектора. Да, песен пока нормальных он еще не пишет, но харизма уже чувствуется. Песню о двух бойцах фронтовики слушали очень внимательно.

– Крутов, – мне на руку легла огромная и широченная ладонь, – здаров.

– Здравствуйте, Анатолий Константинович, – поздоровался я с бывшим своим учителем физкультуры, который еще успел поиграть за сборную СССР по баскетболу.

– Хороший концерт, – кивнул он головой в сторону Высоцкого. – А меня, с твоей легкой руки пригласили тренировать команду Московского горного института.

– Поздравляю, – я пожал руку физруку.

– Только Степан Суренович недавно предложил мне место ассистента, сборную готовить для Олимпийских игр в Риме.

Высоцкий закончил первую песню и под громкие аплодисменты объявил, что сейчас исполнит «Песню о звездах».

– Соглашайтесь, о чем речь! – я снова пожал огромную ладонь бывшего центрового сборной Советского союза.

– Уже неделю работаем, – усмехнулся Конев. – Не получаются твои комбинации. Ну, Суренович и предложил тебя привлечь в сборную.

– Даже не смешно, – улыбнулся я, – с моим-то ростом метр семьдесят два играть за сборную – это же умора.

– Да не играть, – тренер махнул рукой, – над бросками поработать со сборниками.

– Анатолий Константинович, у меня, вон, своя музыкальная сборная, – я показал на Высоцкого. – Мне работать надо, деньги на жизнь зарабатывать. Один микшерский пульт в шесть тысяч обошелся!

– Да ты что?! – взревел Конев так, что на нас оглянулись несколько человек. – Для тебя честь страны – пустой звук?!

– Разве честь страны измеряется количеством спортивных наград? – я посмотрел Коневу в глаза. – Может быть, честь страны заключается в том, чтобы народ жил по-человечески? Чтоб у каждого была своя квартира или дом, чтобы у каждой семьи были свой автомобиль и дача. Чтобы детей в каждой семье было минимум четверо, и чтобы каждый из них качественно питался. Почему мы, живя в богатейшей стране мира, должны постоянно выживать?

– Ну, ладно, – из бывшего баскетболиста как будто выпустили пар. – Если передумаешь, знаешь, где я живу, месяц мы работаем здесь, во Дворце спорта «Лужники», а потом поедем в Алушту на сборы.

Наш разговор вновь прервали громкие аплодисменты, кто-то с места крикнул Высоцкому:

– Молодец, давай еще, – на что Владимир Семенович ответил, что исполнит простую дворовую песню про Большой Каретный переулок. Я молча попрощался с Коневым и стал пробираться к своей музыкальной банде.

Второе отделение мы начали с песни «Изгиб гитары желтой», и вдруг сбоку подъехала машина, которая, по всей видимости, на территорию ДК проникла с задних ворот, и тащила она за собой прицеп с военно-полевой кухней. Фронтовики враз забыли про наш концерт. Мы допели предпоследний куплет песни и сделали паузу на срочное объявление.

– Уважаемые ветераны фронта и тыла, – на сцену вышла директор ДК Галина Сергеевна, – сейчас каждый желающий может попробовать настоящей военной каши. Большая просьба соблюдать воинскую дисциплину!

Фронтовикам два раза повторять не требовалось, и к раздаче выстроилась многометровая очередь.

– Ну, все, теперь можно играть хоть чижика-пыжика, – обиженно буркнул Толик Маэстро. – Каши, что ли, никогда не ели?

– Об этом я не подумал, – я почесал свой затылок. – Ну, тогда давайте Рио-Риту сыграем. Пусть у зрителей состоится полное погружение в эпоху.

На целых полчаса концерт превратился в бесплатную столовую, поэтому мы решили песни своего обычного дискотечного репертуара не исполнять. И лишь когда народ окончательно насытился военной кашей, Наташа спела «Ищу тебя», а Толик исполнил «Журавлей». От стихов Расула Гамзатова по мужественным суровым лицам фронтовиков ручьем текли слезы.

– На этом наш концерт для ветеранов фронта и тыла окончен! – радостно объявила директриса.

Однако фронтовики были другого мнения, они дружно стали скандировать, чтобы мы вышли на бис, и принялись отчаянно хлопать в ладоши.

– Раз пошла такая пьянка, режь последний огурец, – пошутил я в микрофон. – Сейчас мы исполним для вас песню «Дым над водой», которая написана по воспоминаниям одного из участников битвы за Сталинград.

Толик тут же завел самую известную соло-партию в мире из той моей жизни.

И вот родное солнце зашло за горизонт.

Живем еще братишки и сталинградский фронт

Мы держим, ведь за нами простор земли родной.

Лишь хочется живыми вернуться всем домой.

Дым над водой, огонь в небесах,

Дым над водой,

– пел я, надрывая свои голосовые связки, что придавало тексту особую эмоциональность.

– Молодцы! – кричали из толпы. – Спасибо, сынки, за концерт! Давай еще!

– На этом наш концерт для ветеранов фронта и тыла окончен! – не так радостно вновь объявила Галина Сергеевна.

Но бывшие герои войны, кроме каши, видать, уже успели принять на грудь наркомовские сто грамм, и требовали продолжение банкета.

– Поем последнюю, – сказал я Ларионовой, которая в душе уже прокляла мою затею с концертом.

– У каждого на войне был свой «смертный» медальон, песня посвящается этой вещи, которая содержала в себе все данные о солдате, кроме имени любимого человека, – сказал я.

И мы заиграли проигрыш одной из самых известных песен позднего СССР.

– Теплое место, но улицы ждут отпечатков наших ног, – я каждую строчку просто выкрикивал в микрофон, какой-то бунтарский дух вдруг обуял мое сознание.

«Еще немного, и перемен потребуют наши сердца», – понеслась в голове шальная мысль.

– Не упасть, не пропасть на войне. Не остаться в кровавой траве. Дай удачи черный кулон. Обмани смерть мой медальон! – надрывался я.

Не знаю насколько привычны уху фронтовиков были жесткие ритмы так называемого русского рока, но ветераны вновь прослезились. Что еще раз говорило об универсальности языка музыки. После этой вещи мы, не дожидаясь новых криков на бис, быстро стали уносить инструменты в помещение. Буквально за две минуты сцена опустела, и фронтовики постепенно покинули площадь перед Домом культуры Строителей.

– Ну, втравил ты меня в дело! – кричала на меня Галина Сергеевна. – Больше я тебя никогда не послушаю!

– А что такое? – удивился я.

– Все клумбы вытоптали! Вот что такое! – взвизгнула женщина. – За чей счет будем их восстанавливать?

– Там и было-то три цветочка, – заступился за меня Санька.

– Сгинь! Шалопай! – топнула ногой директриса и ушла к себе в кабинет.

– Не отдаст она за тебя Машку, – хохотнул Вадька, складывая гитары в матерчатые чехлы.

– Украду! – заявил Санька, разбирая ударную установку.

Дело в том, что Прохор на радостях от встречи с боевыми товарищами принял слишком большую дозу успокоительного. Поэтому сейчас он, улыбаясь, спал прямо на стульях в нашей репетиционной комнате. Это значило, что инструменты придется нести домой.

– С Прохором что будем делать? – спросил меня Вадька Бураков. – Здесь оставим или к себе увезем?

– С собой, – решил я. – Вдруг ночью захочет в туалет, а в комнате все двери закрыты. Нам же потом Галина Сергеевна голову оторвет, – сказал я под хохот всей группы.

Высоцкий же все это время задумчиво сидел в углу комнаты и обнимал свою семиструнную гитару.

– Отличный был концерт, – произнес он, когда все инструменты были попрятаны по своим чехлам и сумкам.

– У меня в воскресенье дипломный спектакль, всем добро пожаловать, – сказал он на прощание.

– Быть или не быть, вот в чем вопрос, – усмехнулся я.

– Гамлета мне пока играть не доверяют, – печально улыбнулся он. – Картузник Бубнов, пьеса Горького «На дне», все люди на земле – лишние.

– Если на озеленении газонов в ДК работать не заставят, то мы обязательно придем, – под смех моей малообразованной группы заявил Санька.

– Володь, не обижайся, – сказал я, – люди с неполным средним образованием очень далеки от серьезного искусства. Темнота, одним словом.

– А я пойду, – заявила Наташка.

– И я, – сказала Иринка.

– Тогда и я, – согласился Толик.

– В воскресенье в шесть, – попрощался с нами бард.

Тут же в нашу комнату в гимнастерке, увешанной медалями и значками, влетел раскрасневшийся директор школы, с которой мы навсегда попрощались несколько недель назад.

– Отличный концерт! – взревел Владимир Семенович Мамонтов.

«Вместо одного Владимира Семеновича появился другой», – прокомментировал я мысленно появления директора школы.

– Значит, так, – Мамонтов плюхнулся на стул, – ты, Крутов, ты, Маркова Наталья, и ты, Марков Анатолий, завтра пишете заявление, и мы принимаем вас в девятый класс моей школы. Создадим музыкальный ансамбль и будем петь про журавлей. Мне кажется порою, что солдаты, – запел печальным голосом директор, – с кровавых не пришедшие полей.

Он посмотрел на меня осоловелыми пьяненькими глазами.

– А я? – вдруг обиделся Санька.

– А вы, юноша, из какой школы? – удивился Мамонтов.

– Я – из ПТУ, – соврал раздосадованный Земакович.

– В вашем случае, ничего не могу поделать, – директор закачал головой, и, ожидая положительного ответа, уставился на меня.

– Угол падения равен углу отражения, правильно? – спросил я Мамонтова. – Жи, ши пиши с буквой «и». И восстание Спартака было в 73 году до нашей эры. Правильно?

Директор задумчиво еще раз утвердительно кивнул.

– А остальному, Владимир Семенович, жизнь научит. Давайте будем прощаться, – я пожал руку пьяненькому директору своей бывшей школы.

Глава 11

В воскресенье, до посещения спектакля с Высоцким, состоялось еще одно знаменательное событие. На автобазе Измайловского района, прошли первые испытания автобуса темно-серого цвета марки Opel Blitz первого поколения. Как сказал директор автобазы, мотор – сорок лошадиных сил, грузоподъемность – полторы тонны, сносу такой машине нет. В несносную машину могло набиться максимум девять человек с водителем. Радовала лишь высокая посадка автомобиля, актуальная для наших дорог. В остальном, железный конь был всего-навсего антикварной рухлядью. Тестировать машину мы пришли втроем: я, Вадька и Санька. Толик же решил в выходной как следует отоспаться и сходить в парикмахерскую перед походом в театр.

– Двигатель я перебрал, – отчитался мастер на все руки Прохор, – тормозные колодки поменял, радиатор и аккумулятор тоже.

– Машина ездить-то будет? – просто спросил я нашего умельца.

– С утра заводилась, – пожал плечами одноногий фронтовик.

– Козырная тачка! – нежно погладил стальной бок Опеля Санька.

Я влез на водительское кресло и, тихо помолясь, завел машину, затем снял ее с ручного тормоза, поставил скорость на первую передачу, отжав педаль сцепления, и нажал на газ. Машина загудела, затряслась, дернулась и заглохла.

– Что, не выходит каменный цветок? – спросил с заднего сидения Санька.

– Давно на механике не ездил, – оправдался я.

– На какой механике? – удивился Вадька.

– Ну, на механической коробке скоростей, – ляпнул я, и вспомнил, что с автоматической коробкой машин еще не выпускают.

– Короче, не говорите под руку, а то высажу, – шикнул я на друга.

Со второго раза трофейный Opel Blitz, жалобно покрякав, сдвинулся с места впервые за этот год. Я на первой скорости сделал небольшой круг по площадке автобазы и остановился.

– Ради эксперимента нужно проехать на нем хотя бы до Твери и обратно, – сделал я первые выводы. – Если не развалится по дороге, то можно подписываться на гастроли. Иначе, сядем где-нибудь и будем куковать до второго пришествия.

– Права же еще нужно получить, – поправил меня законопослушный Вадька.

– Бог не выдаст, свинья не съест, – махнул рукой Санька.

– Это – определенно не наш случай, – подмигнул я друзьям. – Схожу завтра к гибэдэдэшникам, то есть, к сотрудникам Госавтоинспекции, – быстро поправился я.

Мы еще раз полюбовались нашей ласточкой снаружи. Я пожал Прохору руку за отлично выполненную работу, и уверил его, что наша благодарность не будет иметь границ, в пределах разумного.

– Ну, что, мужики, – обратился я к друзьям, – как назовем наш внедорожник?

По сути, автобус и был чуть больше какого-нибудь джипа.

– Антилопа Гну, – тут же предложил я.

– Фердинанд, – сказал Прохор, на войне у фрицев похожий бронетранспортер был.

В фильме «Место встречи изменить нельзя», у сыщиков тоже был «Фердинанд», но это был средних размеров автобус, – задумался я, – а тут – скромная по размерам машинка.

– Фердинанд звучит лучше, – согласился с фронтовиком Санька.

– А мне все равно, – признался Вадька.

– Значит, с перевесом в один голос, наш Икарус получает звучное имя «Фердинанд», – подвел я итог.

– А что такое Икарус? – посмотрел на меня Прохор.

– Я хотел сказать, Икар, – обругал я вновь себя. – Бог такой, древнегреческий, летающий.

– Так давайте так и назовем машину, Икар! – обрадовался Санька. – Зачем нам фрицевское название.

– И мне Икар больше нравится, – поддакнул Вадька.

– Пусть будет Икар, – махнул я рукой.

***

Дипломный спектакль группы, в которой учился Высоцкий, игрался в небольшом учебном помещении. Сцена высотой сантиметров пятьдесят, четыре ряда низеньких лавочек, дальше – четыре ряда обыкновенных учебных стульев. А на самом последнем ряду можно было сесть сверху на парты, что позволяло без помех видеть действие спектакля. В театр, хоть и студенческий, мы – я, Толик, Наташа и Ирина – оделись не хуже чем на свой концерт. Мы с Толиком были в джипсовых брюках-клёш и в приталенных цветастых рубахах. Девчонки принарядились в черные, тоже приталенные платья длиной по колено с открытыми руками. На ноги они надели простенькие туфли-лодочки, а мы, как полагается нормальным парням, – кеды. Неплохо было бы раздобыть кроссовки, но где и как их сделать? Промышленность даже кеды не выпускает в достаточном объеме, какие могут быть кроссовки? Но даже в таком виде мы в школе-студии МХАТ разительно выделялись. Особенно студенты младших курсов пялились на наших красивых подруг.

– Парни, привет! – к нашей группе подбежал какой-то студент. – Где джипсы брали? Вся Москва гудит от этой новой моды. А очередь на «Красный текстильщик» на месяц вперед. Ну, где брали-то?

– Во-первых, – важно ответил Толик, – мы эти брюки и изобрели. А во-вторых, у нас одноклассница – модельер на этой фабрике. Где брали? Сами сшили.

– Везет, – загрустил студент.

Тут появился Высоцкий в наклеенной смешной бородке и прогнал настырного учащегося театральным премудростям подальше.

– Пошли, выбил вам шикарные места, – улыбнулся Володя, прежде всего Ирине и Наташе.

Нам, как почетным гостям, Высоцкий выхлопотал четыре места в пятом ряду, то есть, на стульях, сразу же после бедолаг, которые ерзали сидя на скамейках, созерцая пьесу Горького «На дне» снизу. Нашим подругам – Наташе и Ирине – спектакль по-настоящему нравился. Мы же с Толиком периодически переглядывались с немым вопросом: когда это все закончится?

У Владимира Семеновича была роль второго плана, он выходил на сцену в смешной шапке-ушанке и рваном в заплатах пальто, в уже виденной нами приклеенной маленькой бородке. И, несмотря на трагизм действия, когда видел Высоцкого, мне хотелось от души заржать, но я стойко держался.

Из известных мне по той жизни актеров, на сцене я разглядел лишь Геннадия Яловича и Валентина Никулина. Всех остальных, лично я не узнавал. Кстати говоря, и Яловича я помнил лишь по небольшой роли кандидата наук в фильме «Москва слезам не верит».

Наконец-то, все актеры вышли на поклон. Я просто отбил все ладони, от радости, что эта мука для меня закончилась. Ну, не люблю театр, что поделать.

После пьесы Высоцкий пригласил нашу четверку на маленький сабантуй.

– Вышел я на сцену, – хвастался он, рассказывая про наш совместный концерт, – а там народу – тыщи три.

– Четыре! – поддакнул ему кто-то.

– Точно, – продолжил Высоцкий, – четыре, людское море до горизонта. Честно признаюсь, перетрухал я от неожиданности. Но потом взял гитару, запел, а на меня смотрят тысячи глаз. Нужно было видеть эти глаза. – И Володя запел:

– Почему все не так, вроде, все, как всегда. То же небо опять голубое.

– Тот же лес, тот же воздух и та же вода, – запели хором актеры курса, – только он не вернулся из боя.

Видать свою историю покорения музыкального Олимпа Высоцкий рассказывал уже не в первый раз. Подпевали ему все с большим удовольствием. Из закуски на длинном из нескольких учебных парт столе, были икра кабачковая, заморская, кильки в томатном соусе, отечественные, соленая капуста, малосольные огурцы и несколько буханок хлеба. Выпивали будущие актеры самогон, дешевый портвейн и водку. На запивку у честной компании имелся морс из старого засахарившегося варенья, которым угощалась наша четвёрка.

– А теперь тост, – Володя отложил гитару и встал.

В группе есть у нас Ялович

Длинный, тонкий, длинноносый

В. Попов (но не попович)

Полный, маленький, курносый.

– закончил он свое четверостишие под хохот одногруппников. – Ребята, за вас, за ваш талант!

И только тогда я рассмотрел знакомое лицо, это же Валентин Попов, сыгравший главного героя в одном из моих любимых фильмов «Застава Ильича». «Очуметь и не встать», – улыбнулся я, чокаясь с соседями стаканом с морсом.

– Девочки, а вы где платья такие сшили? – обратилась к нашим подругам Тася Додина. – Выглядите сегодня как иностранки.

– У нас подруга – модельер на «Красном текстильщике», – скромно ответила Ирина.

– Может, молодые люди тоже что-нибудь споют? – спросила Марина Добровольская. – А то нам Володя все уши прожужжал с этой вашей дискотекой. Что, хоть, это такое?

– Дискотека – это музыка для танцев и спорта, – улыбнулся Толик, взяв гитару у Высоцкого и перестроив ее на шестиструнный лад. – А песни у нас разные: танцевальные, лирика, военные.

Маэстро посмотрел на меня.

– Какие желаете услышать?

– Танцевать хотим! – крикнула Таисия Додина.

– Понял, – ответил Толик и заиграл ритмичный мотив «Venus». – Если ты сидишь один. На душе твоей темно. И тоскуешь без друзей. Просто посмотри в окно! Гитары синие запели. Снег растаял, больше нет метели!

Будущие актеры больших и малых театров, подогретые самогонкой, водкой и портвейном тут же выскочили из-за стола и стали отжигать. Изображая смесь рок-н-ролла, гопака и лезгинки. Высоцкий пригласил меня покурить. Я, хоть и не курю, вышел постоять за компанию.

– Вот так, закончилась учеба, – грустно улыбнулся он, – предлагают работать в театре Пушкина.

– Сколько платить будут? – задал я самый насущный вопрос.

– Рублей семьсот пятьдесят, – пожал плечами бард.

– За спектакль? – удивился я.

– В месяц, – улыбнулся Володя.

«Не припомню я что-то ролей у Высоцкого в театре имени Пушкина», – подумал я. – Да и вообще, кроме того, что он играл в театре на Таганке, никакой другой театральной деятельности я его не знал.

– Они Изю взять обещали, – добавил он.

– Кто это? – я еще раз удивился.

– Жена моя, она сейчас в Киеве служит, в театре имени Леси Украинки.

Может, сейчас взять и ляпнуть Высоцкому, что с женой он разведётся, а в театре Пушкина не сыграет ни одной запоминающейся роли? Или нет?

– Володь, – появилась у меня идея, – у нас тут намечается тур по городам. – Я неопределенно махнул рукой, так как никаких конкретных планов еще не было. – Милан, Берлин, Лондон, Париж. Ну, и так, по мелочи: Орехово-Зуево, Сергиев Посад, Кольчугино. Есть предложение поработать вместе, пятнадцать минут, между первым и вторым отделением, отдаем тебе. Как?

– Нет, я так не могу, я, все же, – актер, – Высоцкий пожал плечами. – А песни – это так, забава.

– В общем, думай, где найти меня знаешь – ДК Строителей, оплата, – я задумался, – скажем, так, триста пятьдесят рублей за концерт.

Володя закашлялся, неудачно затянувшись сигареткой.

Глава 12

Во вторник перед репетицией вся наша музыкальная банда в полном составе разглядывала зелененькую книжечку водительского удостоверения.

– Имеет право управления автомобилем всех типов, – прочитал Санька надпись напротив моей фотографии. – Это что значит?

– Это значит, что и танком, и трактором я тоже могу управлять, – улыбнулся я. – Да шучу, могу управлять легковым автомобилем, могу автобусом, могу грузовиком.

Честно говоря, если бы не наш директор ДК, мне такой книжечки не видать как своих ушей. Нет, я все экзамены сдал на отлично, и теорию, и вождение, но из-за возраста комиссия заупрямилась. Пришлось звонить в Дом культуры, потом Галина Сергеевна позвонила в квалификационную комиссию, очень долго объясняла, что работать некому, просила войти в положение. И вот новенькие права в моих руках.

– И паспорт у тебя уже есть. – Санька стал загибать пальцы. – Права у тебя тоже есть. Что еще осталось?

– Свидетельство о заключении брака, дурак, – шлепнула его легонько ладошкой Наташа.

– А вы когда собираетесь подавать заявление? – скромно спросила Ирина.

Наташка многозначительно посмотрела на меня.

– Когда Марковы, брат с сестрой, паспорт получат, – я сощурил один глаз. – А это произойдет не раньше августа, тогда и подадим заявление.

– А мы после ноября хотим, – внезапно сказал Вадька. – Мне в ноябре будет шестнадцать.

– А мне в декабре, – обрадовался такому числу праздников Санька Земакович.

Кстати, его подруга Маша, как раз заглянула в нашу репетиционную комнату.

– Богдан, срочно поднимись к директору, – попросила она.

В просторном кабинете Галины Васильевны Ларионовой по театральному заламывая руки эмоционировал режиссер любительского молодежного театра Семен Болеславский.

– Вы не понимаете, – завывал театрал, – наш спектакль ждут в самом Ликино-Дулёво, а теперь, когда приведен в порядок наш штатный автобус, вы не желаете отпускать нас на гастроли! Как это понимать?

– Вы не горячитесь, Семен, – директриса взялась его успокаивать, как маленькое дитя. – Богдан получил права только сегодня, ему нужно время, автобус нужно выкатать, в конце концов. Вдруг он до вашего Дулёво не доедет.

– Я не понял? – возмутился тут я. – Я, значит, должен этот погорелый театр возить во всякие захолустья? С фига ли баня упала?

– Богдан не выражайся! – крикнула на меня директриса.

– Да, – задохнулся от возмущения Болеславский, – деревня Ликино упоминается в книгах с 1637 года! А в Дулёво в 1832 году основан крупнейший фарфоровый завод в России! И вы, батенька, смеете называть это захолустьем? Да вы – манкурт!

– Когда ехать? – сурово спросил я.

– В четверг, – смотря на меня исподлобья, выдавил Семен Болеславский.

– Во! – я показал ему здоровенную дулю прямо в нос, и вышел из кабинета директора ДК. Да, я бы, может, немного поломался и согласился, но манкуртом, человеком, превращенным в бездушное рабское существо, меня еще никто не называл. Злость кипела в каждой клеточке моего тела. «Уволят, так уволят, – решил я, – но никаких дел с идиотом я иметь не желаю». Я так увлекся, что чуть не сбил с ног Юлию Николаевну Семенову, мою бывшую учительницу русского языка и литературы.

– Богдан! – пискнула она. – Что с тобой?

– Извините, Юлия Николаевна, разозлили меня всякие манкурты. А вы здесь какими судьбами?

– Я уже практически неделю занимаюсь в любительском театре, – смутившись, улыбнулась она. – Театр – это моя давняя мечта. Играю у Семена Викторовича Зою Березкину в пьесе Маяковского «Клоп». Поговаривают, что мы скоро поедем на гастроли. А как ваши дела?

– А мы все поем, – ответил я. – Извините, мне нужно зайти к директору.

«Ну, что, собственно говоря, я занервничал?» – спросил я себя, поворачивая к кабинету Галины Васильевны. Свожу их в это Ликино-Дулёво, автобус вообще неплохо бы проверить в деле. Я постучал в дверь и вошел.

– Предлагаю в четверг выехать часов в десять, – тихо сказал я, опешившим директрисе и режиссеру театра, – неизвестно, как машина поведет себя в дороге.

***

Ехать без навигатора по незнакомой местности – то еще удовольствие. Хорошо что Opel Blitz, нареченный «Икаром», слушался управления справно, и не глох, когда ему вздумается. Лично я, перед поездкой обзавелся новеньким атласом автомобильных дорог 1960 года выпуска. И по нему, мне необходимо было проехать по Горьковскому шоссе до Малой Дубны, а потом повернуть направо и, миновав Орехово-Зуево, приехать в пункт конечного назначения.

– Девочки, а давайте споем что-нибудь веселое! – заголосил у меня за спиной исполнитель главной роли Ивана Присыпкина Никита Стрельцов. – Мы едем, едем, едем, в далекие края.

– Веселые соседи, счастливые друзья! – поддержал Стрельцова весь автобус, который, кстати, был набит под завязку.

Когда Болеславский узнал, что штатный автобус Дома культуры вмещает всего девять человек с водителем, он был вне себя от отчаяния, так как в спектакле было задействовано целых пятнадцать человек. Пришлось потесниться. Такая теснота, молодежь, которая главным образом работала на стройке, в какой-то мере даже бодрила. И когда наш Опель подпрыгивал на очередной колдобине, я слышал веселые женские визги.

– Тра-та-та! Тра-та-та! – заливался наш веселый автобус. – Мы везём с собой кота. Чижика, собаку. Петьку-забияку…

У самой двери место себе заняла Юлия Николаевна, которая периодически испытующе на меня посматривала. И меня такие взгляды, честно говоря, немного смущали. Рядом с моей бывшей учительницей сидел сам недовольный и напыжившийся режиссер, Семен Болеславский.

– Вы можете ехать поаккуратней? – недовольно обратился он ко мне, когда автобус еще раз сильно тряхнуло. – У нас, все-таки, в салоне реквизит.

– Обратитесь с такой просьбой в министерство шоссейных дорог, – немного зло бросил я в ответ. – Вы же видите, что от асфальта здесь только одно название.

– Просто вы – неопытный водитель, – не отставал Болеславский.

«Да пошел ты», – мысленно послал я его в пень и сосредоточился на дороге.

***

В первом отделе пятого управления КГБ СССР ломал себе голову над первым своим серьезным делом Михаил Андроников. Он разложил на своем столе записи с текстами песен ВИА «Синие гитары», и пытался найти в них хоть какой-нибудь намек на буржуазную пропаганду. К столу незадачливого чекиста подошел старший лейтенант Петя Сидоров.

– Да я бы за такие песенки семь лет назад давно упек всю группу на лесоповал, – ткнул Сидоров пальцем в тест песни «я ищу тебя». – Кого это они ищут? Что им здесь, в СССР не нравится? На что они намекают?

– Сейчас время не то, – робко заметил Михаил.

– Время всегда то! – старший лейтенант стукнул кулаком по столу, так что, Андроников подскочил вместе со стулом. – Вот здесь людишек держать надо! – Сидоров показал сжатый кулак. – Чтобы жизнь медом не казалось. Там, наверху, скоро перебесятся и поймут, что сочинители таких вот песенок должны гнить на нарах. Наш советский человек должен петь: «мы рождены, чтоб сказку сделать былью».

– Эх, валенки, не подшиты, стареньки, – Андроников припомнил еще одну популярную, разрешённую официальной пропагандой мелодию.

– Дурак, – просто ответил ему Сидоров, – этих супчиков я тебе взять помогу. Есть у меня свои агенты. Сделаем все в лучшем виде. Но запомни, с тебя должок.

– Конечно, Петя, – промямлил незадачливый чекист, однако подумал: «Ничего, придет время, и я тобой, Сидоров, еще сам покомандую».

– Ладно, – старший лейтенант еще раз посмотрел на тексты песен. – Сгоняй за куревом. Да дрянь всякую не покупай. Не скупись, летёха.

Андроников пулей выскочил из кабинета, чтобы не злить товарища по службе.

***

Город Ликино-Дулёво, куда всеми фибрами души стремился режиссер Семен Болеславский, оказался обыкновенной уездной дырой. Главным образом, населенный пункт был представлен покосившимися частными одноэтажными почерневшими домишками и лишь несколькими двухэтажными домиками в центре города. А культурная жизнь Ликино-Дулёво была сконцентрирована в самом красивом здании с шестью белыми колоннами, если не считать храма Иоанна Богослова, который возвышался на пригорке.

К местному Дому культуры вела улица с громким комсомольским названием «30 лет ВЛКСМ». Приехали мы, как я и панировал, за четыре часа до премьеры. Однако никто никакого московского театра в гости в этот день не ждал.

Болеславский пятнадцать минут безуспешно пытался перекричать местного директора ДК, доказывая, что было договорено на этот четверг, тот в ответ так же яростно орал, что разговор шел о следующем четверге. «Мужчины нашли друг друга», – улыбнулся я. Жаль, конечно, что съездили зря. Но с другой стороны, наш Икар получил боевое крещение советскими разбитыми дорогами.

Наконец, бессмысленное гавканье надоело актерам, и они угрюмо поплелись обратно в автобус.

– Мужчины, – обратился я к почетным работникам культуры, – криком делу не поможешь. У меня есть такое предложение, – сказал я, походу обругав себя, кто же меня за язык тянул, – сейчас одна часть труппы выставляет реквизит и строит сцену. А другая займется промоушеном.

– Чем она займется? – не понял меня директор ДК.

«По всей видимости, бывший фронтовик», – решил я из-за двух медалей на его пиджаке, хотя судя по лицу, он из обозников, то есть, из тыловиков, то есть, живого фрица видел в лучшем случае в бинокль. Но сейчас это не суть.

– Переодеваем актеров в костюмы, – стал разъяснять я свою мысль, – садим их в автобус и объезжаем весь город. Останавливаем наш кабриолет в местах скопления мирных граждан и даем небольшое уличное выступление, тем самым рекламируя спектакль.

– Чего? – скривился Болеславский.

– Нужно будет, чтобы актеры прочитали маленький фрагмент пьесы прямо на улице, – стал я вновь распинаться, – и объявили, во сколько состоится премьера спектакля московского театра.

Директор ДК и режиссер погорелого театра, скрепя сердце, согласились на мою авантюру.

Следующие два часа были самыми веселыми за последние дни. Я просто надорвал живот, наблюдая реакцию горожан на наш перфоманс. Первую остановку мы совершили около местного рынка. Как только наш Икар затормозил, и из него стали выходить актеры, одетые в рабочие комбинезоны – именно они служили костюмами к пьесе – так сразу вся ничего не подозревающая толпа бросилась наутёк. Даже продавцы нехитрой снеди разбежались кто куда, бросив товар. То же самое произошло и в других частях города. И лишь когда расползлись слухи, что сегодня будет спектакль, а это – всего лишь небольшое бесплатное представление, страх покинул сердца горожан. И пару раз раскрасневшимся актерам и актрисам даже предлагали выпить.

– Как ты здорово все придумал, – прошептала после очередного перфоманса Юлия Николаевна.

– Отличная идея! – хлопнул меня по плечу Никита Стрельцов, – я каменщик четвертого разряда, обращайся, если что.

– Когда буду возводить родовой замок, так сразу, – хохотнул я.

Впервые на спектакль Семена Болеславского были проданы все билеты, правда, они стоили по рублю, и основной контингент составили мамаши с детьми, но это был прорыв, считал режиссер. Он даже задумал, что подобную акцию стоит провести в Москве. Я же, впервые за день, сладко задремал, растянувшись на двух сидениях в автобусе.

***

Часть выручки разомлевший от внезапной славы режиссер щедрой рукой бросил на фуршет. Самогонка, картошечка, огурчики, лучок, квашеная капуста, – все это вмиг появилось на импровизированном столе прямо на сцене Дома культуры. Актеры так впечатлились собственным выступлением, что сегодня решили никуда не спешить.

– Дамы и господа! – в седьмой раз я решил привлечь внимание к своей скромной персоне. – Не пора ли нам домой, в Москву?!

– Все нормально, земеля! – кричал пьяненький Никита Стрельцов.

– А вас, молодой человек, разве ждет дома жена? – томным пьяным голосом снова спросила меня одна из актрис.

– Семен Викторович! – крикнул я режиссеру. – Ну, скажите вы им!

– Я все контролирую, – уверил меня Болеславский и тут же упал лицом в тарелку с капустой.

– Я такая пьяная. – Юлия Николаевна прижалась к моей руке и положила голову мне на плечо.

Я же приподнял учительницу словесности и переместил ее поближе к режиссеру, на спину которого ее и уложил. Потом я пересчитал количество человек труппы, к моему раздражению не хватало троих. Пришлось изрядно побегать по закоулкам храма культуры, чтобы отыскать недостающих членов творческого коллектива. Одну актрису я вытащил из кабинета директора, можно сказать, снял с интимного места. И наконец, когда стрелка часов показывала десять часов вечера, я крикнул:

– Если вы сейчас добровольно не переместитесь в автобус, я вынужден буду вас всех связать и затащить туда силой!

И лишь через полчаса мне удалось переместить неспокойную труппу любительского театра в наш маленький Opel Blitz.

В час ночи, когда актеры, все как один, мирно спали, произошло самое неприятное событие: прямо на трассе заглох наш «Икар». Я несколько раз попытался завести двигатель, но безуспешно. Неплохо было бы, конечно, его толкнуть, но кому? Все дрыхли без задних ног.

Я потолкал Никиту Стрельцова, самого неугомонного члена коллектива, но тот тоже был как труп. После чего я вышел на дорогу и заметил метрах в трехстах одинокий огонек. Не знаю кому в такой глуши понадобилось строить дом, но он был, и в нем теплилась какая-то жизнь. Я спустился с дорожного полотна и осторожно стал пробираться через высокую траву. Вообще, если бы ехать днем, то кроме редкого березового леса я не заметил бы ничего. А так, вот, пожалуйста, среди стволов старых берез чернеет силуэт одноэтажного деревянного дома.

И как хозяева выбираются к цивилизации, ума не приложу. Может, где-то здесь, в стороне пролегает грунтовая дорога. Я покрутился, но в такой тьме решительно ничего нельзя было рассмотреть. Хорошо хоть на небе красовалась полная Луна. И тут за спиной хрустнула ветка. Я резко оглянулся, мне показался, что какой-то человеческий силуэт быстро метнулся в сторону.

– Никита, ты? – обратился я в темноту, вдруг Стрельцов захотел в туалет, проснулся и вышел.

Однако мне никто не ответил. Я решил, что мне показалось, и снова двинулся к дому. Внезапно хрустнула ветка справа, и я встал в боксерскую стойку. Вновь какая-то тень исчезла среди деревьев.

– Эй, кто там? – крикнул я незнакомцу, который явно затаился метрах в тридцати. Сейчас я просто кожей чувствовал его взгляд.

Я медленно, не спуская глаз с того места где мелькнула фигура незнакомца, потрогал рукой амулет от тьмы. Он был совершенно холоден, возможно, даже холоднее чем обычно. Впрочем, я был на взводе, и гарантий дать себе не мог. Черт с ним, с придурком этим, если хочет смотреть на меня из кустов, – его дело. Я продолжил двигаться к странному дому и перестал обращать, что кто-то крадется следом.

– Что смотришь? Придурок! – крикнул я в пустоту, когда до избушки оставалось десять метров.

Из черноты леса раздался тихий смех сумасшедшего человека.

– Иди, лечись. Идиот! – уже смелее крикнул я и вступил на крыльцо избы.

В горнице меня встретил странный чернобородый мужик лет пятидесяти. Он что-то вырезал ножиком из небольшой коряги.

– Доброй ночи, хозяин, – обратился я с порога.

Однако мужик лишь мельком посмотрел в мою сторону и забыл о моем существовании.

– Хозяин! – крикнул я, подумав, что тот глухой. – Лошадь в хозяйстве есть? Мне бы автобус толкнуть!

В дверь стал кто-то активно царапаться, как пес, который не может войти в незапертую дверь. Я от греха прошел в горницу и сел напротив чернобородого мужика. Что-то во всем этом доме было необычным. Я посмотрел по сторонам, и понял, что печь давно не топлена, вокруг нет никаких припасов и вещей. Дом был абсолютно нежилым. Лишь чернобородый мужик, молча, вырезал диковинную фигурку. Я присмотрелся к ней и обомлел, это было мое лицо. И тут меня просто обжёг кипятком мой амулет, и я стал терять сознание и задыхаться, как будто воздух вокруг стал вязким и жидким.

– Зеркало! – долетел до моего угасающего разума невесть, откуда взявшийся шепот. Из последних сил я выхватил у чернобородого мужика фигурку в виде моего лица и швырнул ее в сторону черного старого зеркала. Сознание мое тут же померкло.

Проснулся я оттого, что кто-то нюхал мой нос. Я резко вскочил, свет уже пробивался сквозь плохо сколоченные доски какого-то сарая, в котором я оказался. А около моих ног ползал обыкновенный лесной ежик. Я вышел на улицу, метрах в трестах от меня, на дороге стоял наш автобус. Куда же делась капитальная изба?

Я обошел вокруг этого заброшенного ветхого строения. И вдруг увидел маленькое старинное зеркальце. Стекло на нем было разбито на множество мелких трещинок. Прикасаться к нему у меня не возникло никакого желания. «Странно», – подумал я и двинулся к опелю. Актеры в салоне вповалку, практически друг на друге, мирно спали. Я сел за руль, и наш «Икар» спокойно завелся и тронулся с места.

Читать книгу