В специфической по своей сути книге Диогена Лаэрция, утверждается, что ионийская философия начинается с Анаксимандра, но «учитель Анаксимандра Фалес был ионийцем, как уроженец Милета». Таким образом, как это всюду и бывает, когда мы слишком серьезно воспринимаем позднюю компиляцию сведений и слухов за авторством Лаэрция, мы сталкиваемся с противоречием – кто первый философ? Мы привыкли в рамках традиции, что это Фалес, но Диоген утверждает, что это был Анаксимандр, у которого, впрочем, был учитель, собственно – Фалес. На самом деле, книга Диогена Лаэрция не относится к числу лучших источников по истории античной философии, но его точка зрения в данном вопросе любопытно тем, что Анаксимандр предстает именно как создатель первой философской системы, в то время как его учителю Фалесу отведена роль предтечи.
Имя Фалеса издревле было в особом почете у греков. Фалес почитался ими как неотъемлемая веха в списках Семи Мудрецов (имя Фалеса есть в любой вариации этого списка, и как правило, он возглавляет этот список). Он считался образцовым мудрецом. Множество историй о нем ходило с самых ранних времен, его неоднократно поминает Геродот. Что же касается его философской роли, то она удерживается благодаря высказыванию Аристотеля в «Метафизике», о том, что Фалес считал воду субстанцией, из которой состоят все вещи (тут нужно понимать, что субстанция – это термин куда более поздних времен, и сам Фалес употреблять его не мог). Аристотель вполне ясно дает понять, что, когда он говорит о столь давних временах он опирается на вторичные источники. Насколько отличалась мысль самого Фалеса от того, как ее излагает Аристотель – вопрос открытый.
Самым ранним автором, который говорит о Фалесе, является Геродот, который жил спустя сто пятьдесят лет после Фалеса. Он дает важное указание на время жизни мудреца в отрывке из «Истории», в котором говорится о войне между Мидией и Лидией: «На шестой год во время одной битвы внезапно день превратился в ночь. Это солнечное затмение предсказал ионянам Фалес Милетский и даже точно определил заранее год, в котором оно и наступило»[1].
Ныне астрономы сходятся во мнении, что затмение имело место 28 мая 585 года до н.э. В пределах одного года (4-й год 48-й олимпиады – 585/584 гг.) на него указывает Плиний, который опирался на сведения хронолога Аполлодора. Само предсказание Фалеса многократно удостоверяется различными источниками, и вызывало восхищение, как у Геродота, так и у Ксенофана, о чем говорит Диоген Лаэрций. Геродот говорит о факте предсказания весьма уверено. Менее уверен он в другом своем упоминании Фалеса – в том, что касается случая, когда Фалес помог проходу войск лидийского царя Креза, через реку Галис. Геродот пишет следующее: «Крез, как я по крайней мере думаю, переправил свое войско по существующему теперь мосту. Эллины же обычно рассказывают, что переправил войско Креза через реку Фалес Милетский».[2] Что касается битвы между лидийцами и мидийцами, то дата 585 года согласуется с историческими обстоятельствами.
По свидетельству Диогена, Фалес был признан в звании мудреца (то есть одним из семи мудрецов) во времена архонта Дамасия – 582/581 гг. Эта дата дает возможность предполагать, что мудрость Фалеса была явлена именно (в том числе) в его предсказании солнечного затмения, ибо, как уже сказано, у древних это предсказание вызывало бурное восхищение. При этом нужно понимать, что Фалес не обладал астрономическим знанием, которое было бы необходимо для точного предсказания солнечного затмения в определенном регионе. Не мог он предвидеть будет ли оно полным или частичным. Фалес не знал о шарообразности Земли, что накладывало ограничения на его возможность астрономического предсказания. Его предсказание было единичным и приблизительным. Геродот, судя по всему, тщательно подбирая слова, указывает на то, что Фалес «лишь» предсказал год затмения. То обстоятельство, что астрономическое явление пришлось как раз на битву двух армий – было удачным (даже очень удачным) драматическим совпадением, которое помогло составить славу этому предсказанию.
Как же мог Фалес сделать свое предсказание? Долгое время считалось, что он мог сделать это предсказание исходя из вычислительной схемы (сарос) – известной в Вавилонии, которую Фалес либо посещал лично, либо имел с ней контакты на почве торговли (не философией единой, как говорится). Сарос – это цикл из 223 лунных месяцев (что ровняется 18 года, 10 дням и 8 часам). Через этот цикл солнечные и лунные затмения повторяются с незначительными отклонениями, знание о чем имелось у вавилонян. При этом такой исследователь как Нейгебауэр указывает, что во времена Фалеса успешность предсказания была проблематична, и что вавилонская система могла лишь ответить на вопрос – возможно ли в определенное время затмение в принципе, или же совершенно исключено. До нас дошла следующая глиняная ассирийская табличка, на которой содержится любопытный текст, касающийся это системы «предсказаний»: «Касательно лунного затмения…. Были сделаны наблюдения, и затмение произошло… А когда мы делали наблюдения, чтобы выяснить, будет ли солнечное затмение, наблюдение было сделано, и затмения не произошло. То, что я видел своими глазами, посылаю царю, моему владыке»[3].
Судя по всему, у Фалеса были обширные возможности для контактов с Востоком, и он мог быть знаком с тем ограниченным методом предсказания затмений, что имелся у вавилонян. Вполне возможно, что исходя из этой системы он мог знать, что в 585 г. До н.э. – затмение солнца являлось принципиально возможным, и не было исключено. Возможно, как указывали некоторые исследователи, Фалес был свидетелем затмения, которое было наблюдаемо в Египте в 603 г., то есть за восемнадцать лет до «предсказанного солнечного затмения». Предсказание Фалеса стало большой удачей, и привело к тому, довольно забавному последствию – что отсчет истории философии ведется именно от него – затмение действительно произошло, и более того – оказалось почти полным, и что самое драматичное – пришлось аккурат на время битвы двух армий, что придало затмению особый ореол величественности. Что же касается приснопамятной битвы, то затмение привело к тому, что противники прекратили сражение и заключили перемирие. Такая череда совпадений, конечно же составила особую долю славы Фалеса и его предсказания. Бертран Рассел так же говорит о том, что ни вавилонские астрономы, ни Фалес, который получил свои знания с востока, не могли обладать навыком точного предсказания солнечных затмений: «Эти астрономы могли предсказать затмение луны вполне успешно, но, когда дело касалось солнечного затмения, их приводило в замешательство то обстоятельство, что затмение могло быть видимо в одном месте и невидимо в другом. Следовательно, они могли только знать, что в такое-то и такое-то время можно ожидать затмения, и это, вероятно, все, что знал Фалес»[4]. Таким образом, можно довольно уверенно говорить, что уже давно в исследовательской среде сложился консенсус об астрономических реалиях приснопамятного предсказания.
Затмение устанавливает дату того, что принято считать началом античной, греческой философии. Оно является, по крайней мере, вехой от которой можно отсчитывать известную деятельность человека, с именем которого оказалось связано начало философии. Конечно же, слава Фалеса, как великого астронома была сильным преувеличением. Но роль символического зачина она выполняет с лихвой. Судя по всему, Евдем – ученик Аристотеля, в утерянном труде по астрономии, на сколько позволяет реконструкция, приписывал Фалесу не особое астрономическое знание (которым тот конечно же не обладал) а голый факт – предсказание затмения, которой совпало со временем битвы. Более поздние авторы преувеличивали роль Фалеса в астрономии, и, как правило, приписывали ему открытие того, что солнечные затмения возникают из-за Луны. Но Фалес не мог этого знать, и еще его ученик – Анаксимандр (как философ куда более любопытная фигура) объяснял солнечные затмения совершенно фантастическим образом, не имевшим ничего общего с реальностью.
Касательно датировки жизни Фалеса, солнечное затмение также играет роль. Греки связывали его с акме (временем расцвета, полноты сил человека – приблизительно 40 лет) мудреца, и соответственно откладывали годы до рождения. Отсюда и возникает год рождения, который хронолог Аполлодор установил, как 625 г. До н.э. То есть и выходила по этому писателю, что в момент затмения Фалесу было сорок лет. Стоит ли говорить, что подобная калькуляция выглядит сомнительно? Время же смерти Фалеса связывают с 58-й олимпиадой (548 -545 гг.). То есть затмение по истине «удивительным» образом делит жизнь Фалеса ровно пополам. Впрочем, некоторые поздние авторы приписывают Фалесу счастливую жизнь до девяноста или до ста лет, руша «идеальную» картину Аполлодора. У. Гатри следующим образом резюмирует то, что мы знаем о времени жизни Фалеса: «Мы можем удовлетвориться знанием того, что он жил в Милете во времена лидийских царей Алиатта и Креза, мидийских царей Киаксара и Астиага и Кира Персидского, а также был почти полным современником Солона из Афин»[5].
Что касается происхождения Фалеса, то Геродот называл предков Фалеса финикийцами. При этом ближние родственники Фалеса – его родители – были знатными ионийцами, жителями Милета. Отцом Фалеса был Эксамий (исконно карийское имя), а мать его носила греческое имя Клеобулина. На память о далеких финикийских предков ссылается Диоген Лаэрций, называя родителей Фалеса «потомками Кадма и Агенора». Эдуард Целлер предполагал, что предки Фалеса были кадмейцами из Беотии, которые позже, в ходе колонизации, переселились в Ионию.
Традиционный образ Фалеса связан с его статусом одного из семи мудрецов, его имя присутствует в списке мудрецов неизменно, и зачастую он почитается как главный мудрец. Греки идеализировали Фалеса как мудреца, многие высказывания которого народ считал выражением его Sophia (мудрости), он также обладал репутацией мудрого государственного деятеля. Геродот, который первым упоминает Фалеса, также хвалит его за мудрый совет, данный Фалесом ионийским городам перед лицом персидской угрозы. А именно Фалес советовал городам объединиться в федерацию, создав общий центр правления в Теосе. Диоген Лаэрций говорит о другом мудром государственном совете – по нему Фалес отговорил Милет от союза с лидийским царем Крезом. Плутарх (правда это было много позже жизни Фалеса), говорил о том, что Фалес занимался торговлей. Что касается образа идеального мудреца, то о Фалесе известно и несколько специфических легенд, и даже анекдотов, о достоверности которых сложно судить. К более «возвышенным» из них относится история, которую в своей «Политике» излагает Аристотель: «Когда Фалеса попрекали его бедностью, так как-де занятия философией никакого барыша не приносят, то, рассказывают, Фалес, предвидя на основании астрономических данных богатый урожай оливок, еще до истечения зимы роздал накопленную им небольшую сумму денег в задаток владельцам всех маслобоен в Милете и на Хиосе; маслобойни Фалес законтрактовал дешево, так как никто с ним не конкурировал. Когда наступило время сбора оливок, начался внезапный спрос одновременно со стороны многих лиц на маслобойни. Фалес стал тогда отдавать на откуп законтрактованные им маслобойни за ту цену, за какую желал. Набрав таким образом много денег, Фалес доказал тем самым, что и философам при желании разбогатеть нетрудно, только не это дело составляет предмет их интересов»[6]. Потрясающе! Воистину, та философская слава о коей мы мечтали. Если же говорить серьезнее, хотя это вряд ли возможно, то мне больше нравится другая история – более характерная. Ее приводит Платон в диалоге «Теэтет»: «Рассказывают, Феодор, что, наблюдая звезды и глядя наверх, Фалес упал в колодец, а какая-то фракиянка – хорошенькая и остроумная служанка – подняла его на смех: он, мол, желает знать то, что на небе, а того, что перед ним и под ногами, не замечает»[7]. Что ж это куда правдивее, чем история о внезапном богатстве в применении к философу, хотя, конечно Платон довольно вольно обращался с историей. Впрочем, можно было бы по крайней мере сказать, что Фалесу уже потому хорошо, что служанка у него хорошенькая, но я встречал эту историю и в таком виде, что над Фалесом смеялась старуха, тогда история становится воистину печальной. К слову, в пересказе Тертуллиана, над мудрецом смеялся какой-то «египтянин». Очень печально. Впрочем, по поводу сути этой истории Георг Гегель в своих «Лекциях по истории философии» выказал весьма пафосную велеречивость, которая забавна сама по себе: «Народ смеется над такими вещами и обладает тем преимуществом, что философы не могут воздать ему таким же смехом; но люди не понимают, что философы смеются над ними, которые, разумеется, не могут упасть в яму, потому что они как раз навсегда лежат в ней и не обращают своих взоров ввысь»[8]. Впрочем, мы уже порядком задержались на «анекдотах».
Фалесу приписывается практический интерес к навигации, о чем говорит Каллимах, а именно о том, что Фалес выявил, что Малая Медведица является лучшим ориентиром для определения Северного полюса, чем Большая. Фалес также занимался прикладной геометрией. Вот как говорит об образе мудреца на примере Фалеса У. Гатри: «вырисовывается впечатляющая картина практического гения и человека действия… в те времена звания «мудрец» удостаивались за практическую мудрость, пример тому – Солон. Сходным образом представлен в традиции последователь Фалеса Анаксимандр. Тем не менее, раз в народном сознании Фалес приобрел репутацию идеального ученого, нет сомнения, что истории о нем слагались или отбирались в соответствии с тем представлением о характере философа, которое хотел донести до читателей конкретный автор»[9].
Согласно традиции, Фалес принес в Грецию геометрию, с которой он ознакомился во время путешествия в Египет. Далее, считается что Фалес также самостоятельно развивал геометрию. Ему приписываются следующие теоремы:
1. Круг делится пополам своим диаметром;
2. Углы у основания равнобедренного треугольника равны;
3. Угол, вписанный в полукруг – прямой;
4. Если две прямые пересекаются, то противоположные углы равны;
5. Треугольник определяется по его основанию и углам, прилегающим к основанию.
Теоремы 1-2 и 4-5 приписывал Фалесу Прокл, который опирался на Евдема, как на источник. Третью теорему упоминает Диоген Лаэрций. Но судить истинно о вкладе Фалеса в геометрию сложно, ведь в древности любили связывать то или иное открытие с общепризнанными мудрецами. По преданию, когда Фалес открыл третью теорему, то он принес в жертву быка. Теорема пятая связана с практическим навыком определять расстояние от берега до корабля. При этом указывалось, что подобным навыком можно обладать без теоретических геометрических знаний. Едва ли строгость знания в области геометрии у Фалеса могла бы быть удовлетворительной по современным стандартам. Тем не менее считается, что Фалес и действительно мог внести какое-то развитие в раннюю геометрию, при том, что египетские знания не следует преувеличивать, ведь в Египте Фалес занимался лишь практическими измерениями.
Грекам была присуща удивительная способность обобщать. Возможно, Фалесу удалось обобщить некоторые эмпирические знания и вывести из них начатки теорий в геометрии. Но, что важнее сейчас, это то, что благодаря удивительной способности обобщать и абстрагировать, Фалес заслужил звание первого философа. И в начале философии лежит его удивительная фраза о том, что первооснова всего – вода. Это утверждение доносит до нас прежде всего Аристотель. Тут необходимо основательно погрузиться в аристотелевский контекст. Сам Аристотель, говоря о Фалесе, заявляет, что все что он знает о нем, лишь «говорится» кем-то. То есть уже Аристотель не был непосредственно знаком с учением Фалеса, а знал о нем лишь в пересказах – из иных источников. Более поздние свидетельства расходятся во мнении относительного того, оставил ли по себе Фалес хоть какие-то письменные труды. Если Фалес даже что-то и записывал, то уже ко времени Аристотеля, труды его были недоступны.
Относительно причин краеугольного утверждения Фалеса о воде, то о них Аристотель не знал ничего, и лишь самостоятельно пытался подвести под мнение Фалеса какую-то логику. Аристотель говорит при этом о Фалесе очень осторожно, добавляя к собственным рассуждениям – «возможно».
Аристотель следующим образом вводит в повествование Фалесово «первоначало»: «Так вот, большинство первых философов считало началом всего одни лишь материальные начала, а именно то, из чего состоят все вещи, из чего как первого они возникают и во что как в последнее они, погибая, превращаются, причем сущность хотя и остается, но изменяется в своих проявлениях, — это они считают элементом и началом вещей. И потому они полагают, что ничто не возникает и не исчезает, ибо такая сущность всегда сохраняется; подобно тому как и про Сократа мы не говорим, что он вообще становится, когда становится прекрасным или образованным, или что он погибает, когда утрачивает эти свойства, так как остается субстрат — сам Сократ, точно так же, говорят они, не возникает и не исчезает все остальное, ибо должна быть некая природа — или одна, или больше одной, откуда возникает все остальное, в то время как сама она сохраняется. Относительно количества и вида такого начала не все учили одинаково. Фалес — основатель такого рода философии — утверждал, что начало — вода (потому он и заявлял, что земля находится на воде); к этому предположению он, быть может, пришел, видя, что пища всех существ влажная и что само тепло возникает из влаги и ею живет (а то, из чего все возникает, — это и есть начало всего). Еще одной причиной его предположения было то, что семена всего по природе влажны, а начало природы влажного — вода. Некоторые же полагают, что и древнейшие, жившие задолго до нынешнего поколения и первые писавшие о богах, держались именно таких взглядов на природу: Океан и Тефиду они считали творцами возникновения, а боги, по их мнению, клялись водой, названной самими поэтами Стиксом, ибо наиболее почитаемое — древнейшее, а то, чем клянутся, — наиболее почитаемое. Но действительно ли это мнение о природе исконное и древнее, это, может быть, и недостоверно, во всяком случае, о Фалесе говорят, что он именно так высказался о первой причине (что касается Гиппона, то его, пожалуй, не всякий согласится поставить рядом с этими философами ввиду скудости его мыслей)»[10]
Аристотель говорит о космологических воззрениях Фалеса, используя современный ему – Аристотелю – философский словарь, которого, конечно не существовало во времена Фалеса. Милетские философы не выражали свои взгляды в терминах субстанции и атрибутов, абсолютного и относительного становления, субстрата и элемента. Специальная эта терминология была зарождена в учении Платона, и детально разработана самим Аристотелем. Но употребляет Аристотель и иной термин – архэ – и с его помощью он описывает «субстанцию» ранних мыслителей. Неизвестно употребляли ли это понятие сами милетцы, но это слово в их времена было обычным и доступным для понимания. Значило оно, с одной стороны – отправная точка (начало), с другой – порождающая причина. В таком смысле оно активно использовалось еще Гомером. Скорее всего это понятие уже употреблялось учеником Фалеса (если слово ученик уместно) – Анаксимандром, то есть в смысле первичной субстанции.
Термин архэ в философии милетцев обозначает, с одной стороны – изначальное состояние, из которого позже развивается многообразный мир, а с другой – неизменную основу существования мира, то, что позже назовут субстратом.
Таким образом, можно сказать, что Фалес считал, что все вещи когда-то были водой, и более того, в определенном смысле все вещи и ныне по сути своей – вода, вне зависимости от претерпеваемых началом изменения, вода как основа остается сущностна и неизменна.
Исследователи древнейшей философии, начиная с Аристотеля выдвигали множество предположений, почему Фалес остановил свой выбор на воде, в качестве первоначала. Возможные причины в данном случае делятся на мифологические и рациональные. Также, когда говорят о мифологических причинах, приходится держать в уме, что на Фалеса могла влиять как «внутренняя» - греческая мифология, так и «внешняя» - восточная, ведь уже упоминалось, что жив на окраине греческого мира, Фалес был тесно связан с Востоком и был знаком с египетскими и вавилонскими идеями, а в самом Египте даже побывал лично. И для цивилизации Междуречья, и для цивилизации Египта, вода была особенно значима, и играла важную роль в мифологии. Обе культуры можно назвать – речными. В свое время египетские жрецы хвастались, что сам Гомер научился у них называть воду началом всех вещей. Вот как У. Гатри описывает «ситуацию» с водой (точнее с разливами Нила) в Египте: «Каждый год Нил затоплял узкую полоску обрабатываемой земли по своим берегам и, отливая, оставлял слой невероятно плодородного ила, в котором чрезвычайно быстро развивалась новая жизнь. Тем, кто теснился по этим узким полоскам земли, было легко поверить, что вся жизнь возникает в первую очередь из воды. Сама земля возникла из Нун, предначальных вод, которые, как говорит Фалес, все еще где-то под ней. Они также окружают землю подобно гомеровскому Океану. Вначале воды покрывали все, но постепенно убывали, пока не появился небольшой холмик, который стал местопребыванием первоначальной жизни. На этом холмике впервые появился бог-творец»[11].
Идею Фалеса (возможную) о том, что земля плавает по водам, Аристотель более подробно рассматривает в рамках своей «физики», в сочинении «О небе»: «Другие полагают, что земля лежит на воде. Это самая древняя теория, которая до нас дошла, - говорят, ее выставил Фалес Милетский. Она гласит, что земля остается неподвижной потому, что плавает, как дерево или какое-нибудь другое подобное вещество (ни одному из которых не свойственно по природе покоиться на воздухе, а на воде – свойственно)»[12].
Верховенство воды рисует и Вавилонская космология, которая представлена в поэме «Энума Элиш» («Когда наверху»). Вот как анализирует представленную в поэме Космологию Т. Якобсен: «Это описание рисует древнейшее состояние вселенной в виде водного хаоса. Хаос состоял из трех сплетенных вместе элементов: Апсу, представляющего пресные воды, Тиамат, представляющей море, и Мумму, которого пока нельзя с уверенностью отождествить, но который, вероятно, олицетворяет гряды облаков и тумана. Эти три типа воды были смешаны в огромную неопределенную массу. Не возникало даже мысли о небе вверху и о твердой земле внизу; все было водой, еще не было даже болота, ни тем более островка; и еще не было богов»[13]. Изначальное водное состояние у вавилонян разворачивается, как и у Гесиода в Греции, в целый ряд генеалогий богов. Апсу и Тиамат оказываются мужским и женским началами, которые соединяются и производят потомство. Вода обыкновенно «всплывает» на поверхность восточных мифологий в связи с сюжетом о великих потопах. Можно сказать, что посредством потопа вода стремится вернуть себе все, что ей когда-то принадлежало. Можно продолжить и вспомнить, что Ветхий Завет открывается пассажем о том, как дух Божий в начале времен носился над водами.
Вода, на что указывал своей ссылкой об Океане и Тефиде Аристотель, играла значимую роль и в древнегреческой мифологии. Гомер в Илиаде сначала пишет: «Бессмертных отца Океана и матерь Тефиду», а спустя 45 строк дополняет: «Океана, от коего все родилось». Так что даже для чисто греческого культурного ареала, возникновение «из воды», не было чем-то принципиально новым. У Гомера Океан находится в отдаленных пределах земли, его течение само собой обращается назад, окружает всю землю. Океан является источником всех морей, рек и даже ручьев и колодцев. В Океане и Тефиде можно видеть мужское и женское начало воды, они являются прародителями богов, и здесь легко можно провести параллель с Апсу и Тиамат вавилонян. Греческий миф может являться отражением мифа восточного.
Как бы там ни было, любые рассуждения о том, что мотивировало Фалеса на его выбор воды в качестве первоначала, являются сугубо гипотетическими. Однако обратимся теперь к рациональным – не мифологическим вариантам объяснения.
Изменение водой агрегатного состояния в зависимости от температуры делает ее единственной подобной субстанцией, в которой это превращение можно наблюдать без того, чтобы прибегнуть к каким-либо экспериментам. Таким образом выбор воды Фалесом основывается на ее зримой изменчивости, превращаемости – так считает, например, Бёрнет. Аристотелю такое объяснение на ум не приходило. Аристотель считал, что вода связывалась Фалесом с идеей жизни. Все и пища и семена содержит в себе влагу – а тепло жизни есть влажное тепло. Аристотель связывал «жизненное тепло» с влагой, с кровью. Подобная связь, возможно считал он, и лежала в основе выбора Фалеса. Фалес скорее всего воспринимал всю природу, как наполненную жизнью, и отсюда возникал и особый статус влажного начала. Гатри пишет о том, что «… в мифических космогониях Ближнего Востока представление о том, что все является водой, было тесно и непосредственно связано с наблюдаемыми свойствами воды, как подательницы жизни. Фалес, возможно, был хорошо знаком с египетскими идеями, и в высшей степени вероятно, что эти древние представления все еще неосознанно влияли на него и направляли его мысль в определенном направлении, даже если на сознательном уровне он намеренно порвал с мифологией и искал рациональные объяснения»[14].
Спасибо за внимание. Вторая часть - завтра.
[1] Геродот. История.
[2] Геродот. История.
[3] Из дворца Синаххериба в Ниневии.
[4]Б. Рассел. История западной философии. С. 51.
[5] У.К.Ч. Гатри История Греческой Философии. Т.1. с. 143
[6]Аристотель. Политика.
[7]Платон. Теэтет.
[8]Г.В.Ф. Гегель Лекции по истории философии. Т.1. с. 203.
[9] У.К.Ч. Гатри История Греческой Философии. Т.1. сс. 145-146
[10] Аристотель. Метафизика.
[11] У.К.Ч. Гатри. История Греческой Философии. Т.1. с. 156.
[12] Аристотель. О небе.
[13] Т. Якобсен. В преддверии философии.
[14] У.К.Ч. Гатри. История Греческой Философии. Т.1. с. 161.