"Погрузитесь в эту реку,
Смойте краски боевые,
Смойте с пальцев пятна крови;
Закопайте в землю луки,
Трубки сделайте из камня,
Тростников для них нарвите,
Ярко перьями украсьте,
Закурите Трубку Мира
И живите впредь как братья!"
Так сказал Владыка Жизни.
И все воины на землю
Тотчас кинули доспехи,
Сняли все свои одежды,
Смело бросилися в реку,
Смыли краски боевые.
Светлой, чистою волною
Выше их вода лилася -
От следов Владыки Жизни.
Мутной, красною волною
Ниже их вода лилася,
Словно смешанная с кровью.
Смывши краски боевые,
Вышли воины на берег,
В землю палицы зарыли,
Погребли в земле доспехи.
Гитчи Манито могучий,
Дух Великий и Создатель,
Встретил воинов улыбкой.
И в молчанье все народы
Трубки сделали из камня,
Тростников для них нарвали,
Чубуки убрали в перья
И пустились в путь обратный -
В ту минуту, как завеса
Облаков заколебалась
И в дверях отверстых неба
Гитчи Манито сокрылся,
Окружен клубами дыма
От Йокваны, Трубки Мира.
("Песнь о Гайавате")
Жила-была девочка. Милая хохотушка со светлыми волосами. А может наоборот, чёрными как смоль. А может...
Да не важно...
Её все любили...
*
...Она пришла. Я уже собирался закрыть дверь, а на пороге стояла она. Безумно красива и неожиданна. Улыбалась. Мне.
Медленно краем мысли до меня дошло, что я тоже стою и по-дурацки улыбаюсь.
То, что было в предыдущие дни и самое главное - но́чи, вселяло робкие надежды, что она придёт. Именно ко мне.
И останется. Не на́ ночь, а до са́мой весны.
Как и положено настоящей Зиме. Холодной, обжигающей,
Безумной и сверкающей.
Оттает - поплачет сама,
Прихватит - заплачут не успевшие...
*
...Она будет звонко смеяться, если я вдруг сравню её со Снежной Королевой:
- Разбитой на льдинки Вечности ты от меня не дождёшься, а вот разбитого зеркала в прихожей - запросто! - звенела она в любящей ярости, - Не посмотрю, что оно волшебное, сегодня ночью обойдёшься и без волшебства!
Без волшебства не обошлось. Совсем не потому, что вечно хитро ухмыляющееся зеркало осталось целым и почти невредимым, и не из-за полной Луны с висящей внизу серёжкой Юпитера - вместе с ночью на нас опустилась Вечность. И длилась до самого утра и даже чуть дольше. Я уже отвык от Зимы, она ещё не привыкла ко мне. Мы смотрели друг на друга бесконечно и пристально. Каждый уже видел только своё и не видел ничего вокруг. Я был её. Она была моей. Этого было достаточно...
*
... - А я совсем не умею любить, - прошептала она, глядя на Луну в окне.
Я ничего не ответил, только обнял её покрепче. За окном утихла вьюга...
*
...Она обожает печь торты. Мне больше всего нравятся из замороженной мной черники.
Многослойность - её конёк. Что сугробы, что на́леди, что кондитерские экстазмы.
Ей удаются как умные, так и глупые пирожные.
Про Микадо нужно рассказывать отдельно. Да и нужно ли? Это ведь Микадо!..
*
...Никогда не знал, насколько красивы мои сорочки. По крайней мере, одна - точно. Красота просвечивала белым сквозь белое, пропитывая морозной свежестью всё до последней нитки. Покрова ночи на ней мне хватало с лихвой, но она настояла. Нашлась одна глаженая. Хотя и мятую я бы разгладил взглядом не больше чем за минуту...
*
...Через два дня я устану ждать. Это был зимний сон. С бушующими эктазмами, стратификацией спящих эмбрионов будущего счастья, многослойностью сладких метелей, лёгким дыханием любви в тёмных аллеях души.
Где-то усмехался тихо Иван Алексеевич:
- Для Зимы - прошлого нет, не умеет любить - Вы чужой. Затопите камин, будем пить… Хорошо б Вам собаку купить...
*
...Я поднялся и пошёл к распахнутой настежь двери. Уже собирался закрыть её навсегда, а на пороге стояла она. Невероятно красива и отчаянно долгожданна.
Мы улыбались.
Я выдохнул и начал жить.
Я раньше и не думал, что у нас
На двоих с Зимой одно лишь дыхание...