Осталось четыре дня до конца лета 1942 года, мы тогда перестали отступать. Закопались в землю так, что кроты нам завидовали. На полу блиндажа стояла вода, застоявшись, она воняла так, что невозможно было дышать. Большинство бойцов спали на свежем воздухе, но это было опасно. Немцы наугад стреляли снарядами со шрапнелью, а она убивала или калечила. Пулемёт я уже почти забыл, так как был переведён в простой стрелковый взвод. Думаю, что это связано с моим ранением, на левой руке перестали слушаться три пальца.
За вторую награду мне стыдно до сих пор. Дело было так: нам везли на телеге еду, её обстрелял немецкий пулемётчик. В итоге бойцам досталось густое месиво с кусочками метала.
- Товарищ лейтенант, разрешите спросить с того пулемётчика за нашу кашу? – спросил Тишка, так все звали бойца с чубом, который закрывала весь его лоб.
Взводный кивнул и указал на меня. Решили идти ночью. С правой стороны нашей позиции была берёзовая поросль. Мы с Тишкой направились туда, чтобы срезать дорогу, да и укрытие, какое-никакое есть. Только вышли к поляне, как нас догнал Карим, узбек из пополнения.
- С вами пойду. Сижу, сижу в яме, а войны нет, - сказал он и тут же оступившись, упал.
- Что с ногой? – спросил я, увидев, что она неестественно вывернута в сторону.
- Идите, я вас обратно ждать буду.
Тишка потянул меня за рукав гимнастёрки:
- У нас дело, забыл? Пошли.
Мы обошли болотистое место и оказались напротив немецкого пулемётчика. Он не особо прятался, голова в каске торчала из окопа, а рядом мелькал его второй номер.
- Ты справа, я слева. Может, «языка» возьмём, - сказав это, Тишка облизал губы.
Так и сделали. Едва я спустился в немецкий окоп, как на меня накинулись два фрица. Первого я хорошенько приложил прикладом автомата, а вот со вторым пришлось повозиться. Здоровенный детина, обнял меня так крепко, что я даже дышать не мог. Схватив горсть земли, я буквально вдавил её ему в глаза, хватка врага ослабла, я этим воспользовался. Три пули заставили навечно замереть немецкого солдата, но поднялась тревога.
- Чего шумишь, тихо надо было! – прошептал Тишка, вытирая о мёртвого немца нож.
Тот лежал с распоротым пузом. С двух сторон к нам бежал враг.
- Тикай, я управлюсь! – переставив немецкий пулемёт, попросил я товарища.
- Ага, сейчас! Бей по тем, что от леса бегут!
Немецкий пулемёт это та ещё машина. Едва нажав на курок, я почувствовал небольшую отдачу и увидел, как валятся замертво враги. Рядом стрелял Тишка. Не теряя времени на смену диска в своём автомате, он взял мой.
- Тикай, говорю! – прокричал я, меняя ленту, - автомат мой забери! Я быстро!
Быстро не получилось. Тишка ушёл, а меня стали окружать. Отец говорил: «Встретился с медведем – сбей его с панталыку!». Вот так я и поступил. Немец ожидал, что я буду отходить в сторону своих, а я перевалился в траншею и, отстреливаясь, двигался по ней. Мимо пробегали немецкие солдаты. В темноте, да в суматохе они не признали во мне врага, палили по своим из всего, что было.
Рядом с траншеей было три воронки, я разглядел в них миномёты. «Вот так свезло!». Расчёт ближайшего миномёта я расстрелял в упор из пулемёта, а два других забросал немецкими же гранатами. Отступая, услышал:
- Под ноги смотри! – Тишка целился в двух немцев, которые вылезли из траншеи вслед за мной.
Шум, крики, стрельба! Худой немецкий солдат пробежал по брустверу траншеи, покрутив головой, пошёл в нашу сторону.
- Такое бросать не будем, сам идёт.
Тишка сбил немца с ног и быстро связал.
- А теперь точно тикай! – почти прокричал я, расстреливая последние патроны в пулемёте.
За нами была погоня, я слышал шаги за спиной. Свернув в сторону, где лежал Карим, я никого не увидел. В надежде, что он отошёл, я подтолкнул немца и продолжил бежать. До своей траншеи добрались без потерь, бойцы прикрыли огнём.
Утром случилось два события. Пришёл командир роты, у которого были вопросы по поводу ночного боя, и немцы поставили деревянный крест, на котором висело тело Карима. Тишке дали - «За отвагу», а мне второй орден «Красного знамени». Не радовала эта награда.
Осень 1942 года. Бывало, отобьем населённый пункт, а завтра он снова под немцем. На душе было тяжело, когда отходили. Две девочки лет десяти махали нам руками, по их глазам было видно, что в наше возвращение они не верят. Взрослому можно что-то объяснить, а как сказать детям?! Вышли к реке, нужно было переправиться, пушки на ту сторону доставить, занять плацдарм. Наткнулись на штабель леса. Немец заготовил, наверное, мост хотел строить. Я предложил вязать плоты, но ни одной верёвки у нас не было. Обратились к местным. За ночь они сплели их из всего что было. Многие были не надёжными, только на раз и хватит, но выбирать не из чего, стали вязать. Плоты под пушки вязали конской сбруей, она кожаная, надёжная, всё остальное из того что осталось. Переправа началась рано утром, но враг не спал. Фонтаны воды от разрывов немецких снарядов переворачивали плоты, тонули люди и лошади. Я бегал по берегу, торопя бойцов, которые вязали новые плоты.
- Лейтенант Болотников ранен, командуй взводом! – крикнули мне, - на ту сторону очень надо!
Четыре плота отошли от берега. Брёвна крутились под ногами, сбрасывая бойцов в воду. Противоположный берег был каменистым, но это было хорошо. Пристав, наш плот зацепился за камни и замер, а вот тот, что плыл рядом, причалил к песку – его снесло, потеряли время. Сходу вступили в бой. Два немецких пулемёта не давали поднять головы.
- Тишка, угомони ты уже это хама! – приказал я.
- То мы быстро!
Через десять минут один из пулемётов замолк, взвод пошёл в атаку, и я вместе с ним. Из семнадцати человек осталось в живых трое. Тишка погиб, а мне - «За отвагу».
Стояла лунная ночь, наверное, про такую пишут поэты, рассказывая о любовных свиданиях. Нам это ночное светило мешало. После прихода молодого лейтенанта на должность командира взвода, меня назначили его заместителем, что равнялось простому бойцу. Но я был рад, с меня снималась ответственность за простых солдат, как хотите это понимайте. Четыре раза мы ходили в разведку, но возвращались ни с чем. Алик и Арыч сказали, что в пятый раз мы обязательно вернёмся с «добычей». Два дня мы лежали возле крайнего деревенского дома, там устроились немецкие офицеры. По одному они не выходили. Двое-трое, но нам столько не надо. Устав ждать, решили забрать, что будет. Около шести часов утра из дома вышли три немецких офицера, мы уже научились отличать их от простых солдат. Поправив подтяжки, один из них сделал замечание своим товарищам, и тут же был убит ударом ножа Алика. Двое оставшихся не успели ёкнуть, как были связаны, а их рты заткнуты матерчатыми кляпами. До болота донесли обоих, а потом один из пленных скривил рот и умер. Притопив его в густой жиже, мы пошли дальше, но оказывается, за нами была погоня. Мы с Аликом оказались последними, кто шёл по тропе.
- Сразимся с врагом, командир? – спросил осетин.
- А для чего мы здесь?!
Достав ножи, мы облизали их лезвия. Для чего это нужно было делать, спросите – не скажу, не знаю. Бой был короткий. Едва мы только успели вонзить своё оружие в трёх немецких солдат, как нас оглушили ударами прикладов по голове.
Немецкие солдаты подвели нас к деревянной перекладине, было видно, что она сделана на скорую руку. Два чурбака, которые шатались под ногами, говорили о том, что смерть наша совсем близко. Вперёд вышел немец, я удивился, что офицер такого звания снизошёл присутствовать на нашей казни – это был полковник.
- Золд…! - начал он, но меткий выстрел прекратил его речь.
Автомат ППШ ни с каким другим оружием не спутаешь, именно он сейчас «говорил». Я не помню, как скинул со своей шеи петлю. Обхватив немецкого солдата руками и ногами, я принялся его душить. Через несколько минут подбежали бойцы моего взвода, они сказали, что надо срочно уходить. Сплёвывая слюну, я с ними согласился. Через два часа мы были дома.
Весной 1943 года я был серьёзно ранен. Большой осколок прошёл через моё тело, едва не сломав мне позвоночник. Четыре месяца я «отдыхал» в госпитале. Едва пошёл на поправку, стал просить о выписке, но военврач запретил даже думать об этом. Предстояло долгое восстановление. Выписали меня лишь в конце лета, но и тут не удалось уехать на фронт. Специальным приказом меня направили в сержантскую школу. Ознакомившись с нашими личными делами, начальник школы сказал: «Это мне у вас учиться надо, что я могу вам дать?!». Но, тем не менее, учёба была. Тактика боя, устав, да много чего. В конце ноября я прибыл в запасной полк. Будучи сержантом, получил под своё командование полноценный взвод, да ещё и с пулемётчиком. «Дегтярёв» пулемёт хороший, только в диске патронов мало. Огнём не прикроет, так пошуметь, если только.
Не знаю, как быстро шёл наш поезд, но первого декабря мы были возле города Черкассы, что на Украине. Дивизия, в составе которой мы находились, с ходу вступила в бой, но толку было мало. Немецкие войска оборонялись самоотверженно, а потом и вовсе пошли в наступление. Под грохот их пушек, два наших взвода переправились на другой берег озера Ракита. Старшего лейтенанта, который командовал десантом, убило почти сразу, я взял командование на себя. Враг наседал, мы оборонялись. Один из трёх наших пулемётов был повреждён, почуяв слабину, немцы пошли гурьбой. Два раза бой переходил в рукопашную схватку, но нам удалось отбиться. На второй день радист передал координаты немецких укреплений, с нашего берега ударила артиллерия. Мы видели разрывы снарядов, видели, как взлетают в воздух брёвна и камни, но атаковать не решились. Ночью приплыли несколько лодок, двадцать один боец – вот и вся подмога. Утром новая атака врага. Благо нам доставили боеприпасы. Подпустив немцев совсем близко, мы забросали их гранатами, наступила тишина. На четвёртый день по рации поступил приказ отходить, но куда?! Весь берег занят противником, только покажись на воде – расстреляют как уток! Я повёл людей вдоль берега в надежде отыскать укрытие. Четырнадцать бойцов, не считая раненых! Велика сила! Возле оврага нас атаковали. Заняв круговую оборону, мы огрызались. Вдруг по вражеским солдатам ударила наша артиллерия. Никто ей ничего не сообщал, наша рация уже была разбита. Я поднял людей в атаку. Через полчаса мы овладели холмом с немецкими окопами. Вшестером отбивались до самой ночи, а рано утром лодки и плоты доставили наших солдат, началось настоящее наступление. За тот бой все выжившие, и я в том числе, были награждены орденами Славы.
Потери в то время были страшные, выживал один из пяти. В середине декабря нас отправили в тыл на переформирование. Полк пополнился бойцами, что происходило в дивизии - не знаю, тогда это было не моего ума дело, да и секретность. Двадцать пятого декабря нас привезли в район Житомира. Снега по колено, техника проехать не может, что уже говорить про лошадей. Три танка спустились с дороги, поломка у них случилась. Командир роты оставил мой взвод на охрану имущества, так он сказал. Мы помогали танкистам чинить машины, но с одной была большая проблема – отказал двигатель. Мехвод что-то попытался сделать, но в итоге развёл руками. Дорога была пустынна, мы разожгли два костра, чтобы разогреть замёрзшую в котелках кашу.
Только стали трапезничать, как один из танкистов сказал: «А у нас гости!». Из-за леса выехали четыре немецких танка. Это были «Тигры», я до этого о них только слышал, а тут вот они. Выбрасывая из-под гусениц снег, они очень быстро приближались. Два наших танка укрылись за дорогой, а тот, что с неисправным двигателем развернул башню. Первый вражеский снаряд ударил по броне тридцатьчетвёрки, отлетев в сторону. Второй сбил гусеницу, оторвав передний каток. Но и наши танкисты не молчали! Не имея возможности двигаться, танк сделал три выстрела. Первые два его снаряда прошли мимо цели, а третий попал в правую гусеницу идущего первым немецкого танка. Он развернулся на месте и замер. Остальные наши танки уезжали, я уже, было дело, подумал, что струсили, но им было виднее, как подобраться к врагу. Выехав на дорогу, они открыли огонь. Болванки бились о немецкие машины, отлетая. Потом кто-то куда-то попал. Пух! Немецкая машина вспыхнула, а спустя минуту взорвалась с таким грохотом, что у нас заложило уши. «Бей гада!» - закричали мы, пытаясь отвлечь немецких танкистов своей стрельбой. Но что она для них? Наши пули, как горох по броне! Два немецких танка развернулись в сторону наших танкистов, мы бросились к подбитому немцу. Двоих вылезших из машины танкистов связали, одного застрелили. Тридцатьчетвёрки маневрировали, сбивая с толку немцев. Одной досталось. Пролетевший над башней немецкий снаряд сбил с неё люк. Наш танкист, высунувшись по пояс, показал немцу кулак! Одна наша машина выехала на дорогу, сделала два выстрела, и стала спускаться вниз. Немцы бросились на неё как голодные собаки на кость. Вот тут и случился праздник! Вторая тридцатьчетвёрка зашла сбоку. Бах! Бах! Один немец горит. Второй успел переехать дорогу и был для огня нашего танка недосягаем. Всё происходило на моих глазах, я видел каждую минуту! Наш танк и немец выстрелили в друг друга одновременно. Расстояние между машинами было метров пятьдесят. Немецкий снаряд пробил броню нашего танка, показался дым. Но и немец без повреждений не остался. Он не мог тронуться с места. Правая гусеница гребла, а левая замерла. Мы бросились к этому танку. Пока бежали, вылезли два немецких танкиста, они осматривали свою технику, нас не видели. Когда увидели, было поздно! Две гранаты в открытый люк, делов-то! Всё, нет немецкой машины.
Продолжение следует.
19
