"Она находила болезненное утешение в изломах, в четких линиях, в резаных краях – в этой ею самой сотворенной геометрии живого. В своем оригами-теле".
Отзыв на книгу Анастасии Евстюхиной «Мюонное нейтрино, пролетевшее сквозь наши сердца»
И еще один автор в копилку к Иде Мартин, Ольге Апреликовой, Тори Ру и Малькольму Даффи. Социальный янг эдалт без ванили, сопливости и «жили они долго и счастливо, посмотрев друг другу в глаза и ощутив разряд молний от случайных касаний». Это та самая литература, где проблемы подростков не сведены к плохой самооценке из-за внешности. Внешность вообще здесь второстепенна, несмотря на явный акцент, и через нее прорывается столько всего внутренне наболевшего, с чем работать необходимо грамотному психологу. Эта маленькая история о принятии себя и сложности раскрыться. О первом чувстве, которое мало походит на единорожью радугу. О недолюбленности и высоких ожиданиях. О дружбе, претерпевающей изменения, но остающейся ею до конца. Ведь должно же быть что-то незыблемое?
Автору Анастасии удалось застать меня врасплох. Я никак не ожидала от книжки-малышки феерии чувств, заставляющей читателя воодушевиться и смутиться, улыбаться краем губ и ощущать камень на душе одновременно. Чувствовать всю неправильность происходящего без возможности повлиять или помочь. Буря, буря негодования и щемящей нежности ко всем подобным юным Таисиям, которые боятся признаться в своих проблемах даже себе.
Дачный сезон сулит много общения с соседями-сверстниками; все они знакомы с детства, росли друг у друга на глазах, играли в одни и те же игры, собирались знакомыми компаниями. Такое времяпровождение было у многих: учебный год – в городе, лето – на даче. И весь этот дачный флер – с кострами, лесными прогулками, хождениями в гости, сбором урожая, поливкой грядок имел особый флер. Дети взрослели, появлялись новые увлечения, вспыхивали первые чувства. А к кому, если не к изменившемуся за год красавцу-соседу?
Более старшая Тая и младшая компанейская Люся оказываются в эпицентре юношеских бурь. Тае нравится мальчик, не отвечающий ей взаимностью, Люся же становится зазнобой принца грез. Как сохранить многолетнюю дружбу, когда в душе вина, разочарование и зависть? Как окунуться без остатка в первые отношения, когда рушится сам оплот не-ру-ши-мой девичьей дружбы?
Безусловно, не сердечные раны стали причиной всех бед, но катализатором – вполне. Наслаиваясь на чувство одиночества в собственной семье, которой, кажется, неинтересно, чем живет дочь. Оценки, заправленная кровать, планы на будущее – действительно ли это то, что мы хотим получить от ребенка. Ребенка, который не чувствует в себе опоры и старается подогнать себя под чужие ожидания и чужие рамки. Рамка внешности соблюдается Таисией неукоснительно: просвечивающиеся косточки, острые углы, болезненная легкость и чувство превосходства – это так страшно, когда понимаешь, что всё это не выдумка и миллионы абсолютно нормальных девочек считают себя толстыми, пытаясь выжать из тела все соки. И нет, отнюдь не изнурительными тренировками.
Это так живо, так ярко, так понятно объяснено и показано: как Тая усугубляет свое состояние, не желая открыться; как самые близкие люди, находящиеся бок о бок замечают неладное, но и подумать не могут, до какого масштаба уже доходит проблема.
Тая опасливо косилась на блюдо в центре стола, где высилась горка круглых, румяных, как детские щечки, оладушек. Цепкий глаз диетчицы приметил на столе и вазочку с шоколадными конфетами, и свежую халу, и мраморную ветчину, и кубики мягкой брынзы.
«Только одну. Всего ОДНУ оладушку. Ты ничего не ела. И потому это совсем не страшно, ОДНА оладушка на завтрак».
«Они пожарены в масле. Они очень калорийные и жирные».
«Но ОДНА – ничего страшного».
«Нет! Нельзя! Даже одну нельзя! ОНО всегда так начинается. ОНО подкупает безопасностью ОДНОЙ оладушки. Съесть оладушку – это пройти по краю пропасти. Ты не сумеешь. Ты опять СОРВЕШЬСЯ…»
– Задумалась, будто замуж зовут. Садись. Я тебе чай наливаю. – Люсина мама решительно выставила на стол еще один прибор.
В каком-то смысле ты ни при чем. Они ведь НАСТАИВАЮТ.
Тая села. Струя кипятка упала в красноватую от крепости заварку. В прозрачной чашке взвился вихрь чаинок.
На блюдце перед Таей возникли две оладушки – широко распахнутые глаза чудовища. Чудовище смотрело на нее испытующим взглядом.
Ты все еще можешь спастись!..
Просто выпей чай.
Чай без сахара.
Без сахара!
Тая тоскливо взглянула на чашку с чаем. И взяла в руку оладушку. И откусила.
Слова «кушать» и «искушение» не случайно похожи…
А проблема в том, что от яркого, талантливого, красивого человека никак подобного поведенческого расстройства не ждешь. А этот самый талантливый человек не считается ни со своим талантом, ни со здоровьем, ни с окружающими, которым невдомек реальность происходящего.
Прошлое лето. Лодочная станция. Тая в закатанных штанах, босая, с веслом. Уверенная поза, густой чайный загар. Мокрые волосы – веревочками. Кепка – залихватски наискосок. Никто бы в жизни не подумал, что эта девчонка может считать себя толстой или некрасивой. Да, не худышка. Крепкие ноги, плечи. Женственные бедра…
Наверное, это книга не для подростков: им-то как раз хочется лавриновической простенькой романтики или волшебства в виде перекинувшегося статным молодцем оборотня. Эта история для для родителей, которые так погрязли в своей рутине и своих ожиданиях (безусловно, с мыслью, чтобы жизнь ребенка была лучше, проще, комфортнее и интереснее) к чаду, которое совсем их не оправдывает.
А когда ты, мама, не краснела?
Маме регулярно приходилось краснеть: перед гостями – за «художественный бардак» в комнате дочери. Перед гостями особенно тщательно распихивались по углам ненужные вещи, подметались неделями не метенные полы, протиралась запыленная мебель.
В простые дни маме было некогда; с девяти до пяти пропадала она в своем загнивающем (физически и морально) НИИ, где в трудно проветриваемых затхлых помещениях, забитых отжившими приборами, на сорок лет задержался воздух эпохи застоя. А потом она уставала.
Маме приходилось краснеть перед учительницей. За огрызок яблока, сунутый в батарею в кабинете математики в начале пятого класса. За побеги с субботников в школьном дворе. За пряди, выкрашенные зеленкой. Удивительно, что красный цвет не въелся в мамино лицо навечно.
Перед продавщицей, кондукторшей, консьержкой, билетершей в парке аттракционов… Маме приходилось краснеть за Таю везде.
Во всяком случае, так она говорит.
Быть чьим-то ожиданием вообще тяжко.