30 ноября в российский прокат выходит первый за двадцать лет голливудский проект гонконгского классика Джона Ву, давно живущего в Лос-Анджелесе. Главная фишка этого рождественского боевика: в нем все молчат. Протагонист — онемевший от ранения в горло (ну и безутешности) отец (Юэль Киннаман), который мстит бандитам, убившим его семилетнего сына. Михаил Моркин поговорил с Ву о его долгом возвращении в Голливуд, о том, насколько сложно снимать бессловесный боевик и почему Леди Гага должна заменить Николаса Кейджа в ремейке «Без лица».
— Главный стилистический прием «Немой ярости» заключается в том, что в фильме отсутствуют диалоги. Насколько они вообще важны в жанре экшена?
— Я рассказываю истории через визуальный ряд. Для меня он гораздо важнее всего остального. Я никогда не любил длинные разговоры в боевиках. Сценаристы вечно пытаются словами донести до зрителей, что чувствуют персонажи. А сценарий «Немой ярости» меня привел в восторг как раз тем, что в нем совсем нет диалогов. Это позволило рассказать историю исключительно через картинку и звук. Кроме того, такой подход открыл новые возможности для актеров. Дело в том, что зрители больше фокусируются на актерской игре, когда нет диалогов. Дистанция между зрителем и персонажем уменьшается. Мы сразу смотрим на лица, на глаза. Глаза всё говорят.
— Актерам не нужно было учить реплики, а для вас исчез языковой барьер. То есть снимать фильм без диалогов легче?
— Сложнее! Это был эксперимент. Пришлось изобретать уникальный язык, но в этом и заключался вызов. Например, я снимал многие экшен-сцены длинными кадрами без склеек, искал способы передать эмоции через движения камеры. Да и актерам нужно больше готовиться, чтобы раскрыть внутреннюю жизнь своих персонажей невербальными способами. Надо сказать, что Юэль Киннаман сыграл крайне выразительно.
— Как вы решали, когда нужно оставить изображение совсем без звука, а когда использовать музыку или звук человеческого голоса по радио?
— Изначально мы вообще не хотели использовать речь ни в каком виде. Но вмешались зарубежные инвесторы. Им показалось, что зрители чего-нибудь не поймут. Они попросили хотя бы включить радио, чтобы через новостные эфиры объяснить, что происходит. Не думаю, что эти вкрапления навредили фильму. Еще я особый акцент сделал на музыке. Она в кино передает эмоции не хуже, чем язык. Меня больше всего волновали актеры. Им нужно было использовать мимику и язык тела, чтобы объяснить зрителям, что происходит. Их игра и их молчание — самые важные составляющие фильма. К тому же я рассказываю историю непосредственно через экшен. На этот раз я пытался сделать его более реалистичным. В моих предыдущих фильмах он был, скажем так, менее правдоподобным.
— Над «Немой яростью» работали продюсеры «Джона Уика». Эта франшиза, на которую сильно повлияли ваши гонконгские работы, возродила в Голливуде моду на изощренную хореографию драк и перестрелок. Вы смотрите современные боевики?
— «Игру престолов» я смотрел, а вот супергероев и кинокомиксы не люблю. Мне понравился «Любой ценой» — там хороший экшен и настоящая человеческая трагедия. Я бы и сам хотел снять вестерн, но найти финансирование для фильмов этого жанра сложно. Я по-прежнему предпочитаю старенькие боевики Сэма Пекинпы или Жан-Пьера Мельвиля. Мне нравится настоящее кино, где есть романтика и человеческие истории. А хорошие экшен-сцены всегда содержат драму.
— В «Немой ярости» есть потрясающая сцена, где слеза через монтажную склейку превращается в пулю. Получилось очень поэтично. А у вас какая сцена любимая?
— Действительно, получилось эмоционально, романтично и естественно. Моя любимая сцена — та, где Юэль Киннаман дерется с головорезом в гараже. По сути, это была настоящая драка, долгая и напряженная. Такого эффекта непросто добиться, актерам сложно настолько долго держать себя на взводе.
— Вы как-то говорили, что хотели бы увидеть ремейк «Без лица» с гендерным переворотом. Кого бы взяли на главные роли?
— Без понятия. Леди Гага? Она весьма неплохая актриса. Кого еще вспомнить? Не знаю, мне хотелось бы увидеть свежие лица.
— Вы 20 лет не снимали в Голливуде, хотя живете в Лос-Анджелесе. Почему возвращение заняло столько времени?
— После «Часа расплаты» перестали предлагать хорошие сценарии. Меня это сильно расстраивало. У меня репутация режиссера крупномасштабных фильмов. А хорошие сценарии обычно пишут к фильмам с меньшим размахом и как раз в этом сегменте рассказывают истории про людей. Агенты все время мне говорили: «Джон, для тебя это слишком мелко». Зато интересные крупнобюджетные проекты мне предложили в Китае. Меня попросили показать новому поколению китайских кинематографистов, как работают в Голливуде. Дали много денег на съемки и пообещали кинотеатральный релиз по всему миру. Так появился эпик «Битва у Красной скалы». Он вернул китайских зрителей в кинотеатры. Побил рекорды даже в Японии. Затем появились другие китайские проекты. А американцы предложили хороший сценарий только сейчас. У продюсеров «Немой ярости» не было тех денег, к которым я привык. Съемочных дней предоставили мало. Но для меня это не имело значения, потому что наконец-то попался уникальный сценарий.
— Правда, в итоге даже американский пригород вы снимали в Мексике, а не США.
— Это так, но я не увидел разницы между Мексикой и Голливудом. Мексиканские и американские группы работают схожим образом, только говорят на разных языках. Очень скромные, вежливые и красивые люди.
— Только фирменных белых голубей почему-то для вас не нашли.
— (Смеется.) В этот раз я сам решил обойтись без голубей. Тут дело не в бюджете.
Автор: Михаил Моркин
Фото: Antonio de Moraes Barros Filho / WireImage / Getty Images