Биография этой женщины могла бы стать основой для захватывающего фильма. Вот только его зрители, скорее всего, недоверчиво качали бы головами: что-то сценарист перестарался, в жизни так не бывает. Однако судьба порой сплетает необыкновенные истории...
Текст: Зоя Мозалева, фото: Андрей Семашко
Сегодня имя Мэри Рид мало кто вспоминает. Журналистка, переводчица, писательница. Ее почти не помнят в Петербурге, где она жила, и вряд ли помнят в Массачусетсе, где она родилась. Зато ее хорошо помнят в небольшом рязанском поселке Тума.
О Мэри Рид жители рабочего поселка в Клепиковском районе Рязанской области хранят память и сегодня. Писатель Алексей Гушан, четыре года назад перебравшийся в Туму, был поражен судьбой американки. В литературно-историческом музее «Были-небыли», который он создал, Мэри Рид заняла достойное место. «Я собрал подробную информацию о писателях и поэтах, связанных с Тумой. Особенно выделил четырех авторов. И первая в этом списке – Мэри Рид, волею судеб оказавшаяся в Туме, – делится Алексей Гушан. – Сила ее личности меня очень вдохновляет».
ЗАТЕИ СУДЬБЫ
Началось все в американском штате Массачусетс, в небольшом городке Сэндвич. Здесь в 1897 году в семье учителей родилась дочь Мэри. Ее отец был выпускником теологического факультета Гарвардского университета, мать окончила женский колледж Рэдклифф при Гарварде. В доме Ридов нередко бывали интересные люди. Мэри дружила с внучкой выдающегося американского поэта Генри Лонгфелло и будущим «отцом кибернетики» Норбертом Винером. Кстати, его отец, филолог-славист, «заразил» Мэри интересом к русской литературе: она читала Достоевского, Пушкина, Толстого, Тургенева. И начала изучать русский язык – хотела читать книги великих писателей в оригинале.
Мэри тоже получила образование в Гарварде, стала юристом. Казалось бы, ее ждала жизнь обычной американки из среднего класса. Но...
В 1919 году вышла в свет книга однофамильца Мэри, журналиста Джона Рида, «Десять дней, которые потрясли мир», рассказавшая об Октябрьской революции в России. Вернувшийся из Петрограда Джон Рид отправился в турне по США, в ходе встреч с читателями выступал против американской интервенции в Советской России. 22-летняя Мэри была потрясена. Сегодня ей нередко приписывают роман с писателем, в некоторых источниках можно встретить указание, что Джон был ее братом. Но и то, и другое – ошибка. Под влиянием Джона Рида Мэри увлеклась идеями социализма. «Теперь я безоговорочно поддерживаю русскую революцию. В моей голове все прояснилось. Все, что я взвешивала и обдумывала, сошлось воедино», – писала девушка в своих дневниках. От слов Мэри перешла к делу: участвовала в организации забастовок текстильщиков в Лоренсе и рабочих в Бостоне. В 1922 году она стала членом Компартии США, тогда же у нее родился сын. Два года Рид занимала должность секретаря отделения партии в Индианаполисе. А в 1927 году отправилась в Россию. «У меня не было, пожалуй, более сильного желания, чем хотя бы краешком глаза взглянуть на все то, что свершили русские большевики в разоренной войнами стране, – говорила Мэри спустя много лет в интервью газете «Советская Россия», – увидеть лица этих людей, узнать их мысли».
НОВАЯ СОВЕТСКАЯ ГРАЖДАНКА
В Россию Мэри приехала в качестве корреспондента трех изданий: The Daily Worker, New Masses и The Nation. Через год она вступила в ВКП(б) – это фактически ставило крест на ее возвращении в Америку. Мэри стала советской гражданкой. А в 1931 году добилась приезда в страну своего маленького сына. «Не знаешь ты, что мир борьбой расколот, что есть страна, где доллар правит всем, и есть страна, где правят Серп и Молот» – такие строки есть в стихотворении, посвященном Мэри своему сыну Джону Риду, названному в честь автора потрясшей ее книги.
Мэри работала переводчицей в Исполнительном комитете Коминтерна, чему способствовало знание русского, немецкого, итальянского, испанского и французского языков. Самым главным для Мэри было сознание, что она приносит пользу стране. В 1934 году Мэри поселилась в Ленинграде, занималась переводами, служила в Госиздате редактором и консультантом по современной западной литературе. И продолжала писать стихи.
А потом разразилась война, Мэри стала работать на Ленинградском радио вместе с Ольгой Берггольц. Кстати, Мэри перевела на английский язык ее «Письма на Каму» и «Февральский дневник». Вместе со всеми ленинградцами она встретила блокаду. В то время отношение к иностранцам в стране кардинально изменилось, что очень огорчало Мэри. «Я буду неимоверно счастлива, если только у меня окажется возможность вернуть людям улыбку, вернуть свет в их усталые глаза и если меня больше не будут подозревать как вражеского шпиона», – записала Мэри Рид в своем дневнике в августе 1941 года.
Ее сыну Джону Риду исполнилось 18, он рвался на фронт. Но юноша не отличался крепким здоровьем и для военной службы не годился. Возможно, сыграло свою роль не только здоровье, но и происхождение. «Он тоже был идейный, Мэри воспитала его в таком духе, – говорит Алексей Гушан. – Поэтому он устроился на завод, чтобы приносить пользу фронту». Джон трудился сварщиком, работал порой по две-три смены подряд, добирался до места работы через весь город пешком. Во время бомбежки завода Джон был ранен в ногу. Едва ли не ползком он добрался до дома. К сильному истощению и ранению добавилась пневмония. 19 декабря 1941 года Джон умер на руках у матери.
Сама Мэри тоже находилась в крайней степени истощения. Еще до смерти сына, в ноябре 1941-го, она писала в своем дневнике: «Мои указательный и большой пальцы сомкнулись, когда я обхватила свою руку выше локтя. Два дня назад между ними еще был зазор». В тумском музее есть куколка, везущая на санках воду. «Это я заказал у кукольницы в Рязани, и она сделала такую композицию – Мэри Рид в блокадном Ленинграде», – объясняет Алексей Гушан. Изможденная фигурка закутанной в платок куколки как будто переносит в Ленинград – в то время, когда Мэри Рид едва смогла выжить. Спастись ей помогла Ольга Берггольц: устроила полуживую американку в больницу, где ее выходили. Советский литературовед Лидия Гинзбург в книге «Записки блокадного человека» упоминает, что Мэри Рид год находилась в дистрофическом состоянии. В 1942-м Мэри написала стихотворение «Письмо в Америку из осажденного города». «Вы! Там, в Америке! Мой позывной – «Блокада!» – в строки стихотворения она вложила весь пыл своей души. По-другому не умела.
УГОЛ В ХОЛОДНОМ КОРИДОРЕ
Мэри поправилась и вернулась к работе – сначала в Радиокомитете, потом в Совинформбюро. Правда, ее постигло разочарование: в своем дневнике в это время она пишет, что от официального аппарата Ленинграда «смердит», а настоящих коммунистов среди чиновников нет. Пишет, что СССР не хватает демократических ценностей, а партия отдалилась от народа. Записи эти появились в дневнике в конце 1944 года. Но ее вера в правоту коммунистической идеи была несгибаемой.
В июне 1945-го Мэри Рид написала письмо Сталину. Она сетовала, что ее работу не признают, а ведь своим литературным трудом она могла бы укреплять дружбу между народами. Рид просила вождя решить вопрос: нужна ли она Советскому Союзу, ради которого пожертвовала всем в своей жизни? Спустя две недели Мэри арестовали, обвинив в антисоветской пропаганде, и приговорили к пяти годам лишения свободы по 58-й статье. Наказание американка отбывала в исправительно-трудовом лагере Ярославской области. А после освобождения ее ждало спецпоселение. Местом назначения стал рабочий поселок Тума. «Местным жителям было запрещено общаться с иностранкой, но тумчане тайно приходили к Мэри по ночам, приносили еду и одежду. Думаю, благодаря этому Мэри и выжила», – рассказывает Алексей Гушан.
«Я помню Мэри Рид. Для нас она, конечно, была диковинкой. Я помню, что была зима, а она шла в калошах и ее ноги были чем-то обмотаны. Я спросила у мамы, почему она так ходит, и мама объяснила, что бывают такие обстоятельства», – делится сотрудница администрации Тумы Галина Минина. Галина Анатольевна работала учительницей, рассказывала ребятам о «тумской американке», вместе они изучали биографию Мэри Рид. Вообще, и в обеих местных школах, и в библиотеке хранят память о журналистке, попавшей в Туму из далекой Америки. Правда, когда Мэри оказалась в Туме, в ней уже трудно было узнать известную журналистку. Обстоятельства, о которых говорила мама Галины Мининой, были незавидными. Отгороженный досками угол в неотапливаемом коридоре барака, работа на лесопилке, жизнь впроголодь. Но даже в таких условиях Мэри Рид не разочаровалась в коммунистических идеях, до конца сохраняла им верность. Даже когда у нее появилась возможность вернуться в Америку, она осталась в России.
«Во многих источниках неправильно указаны даты: пишут, что Мэри приехала в Туму в 1954 году. Ошибка эта появилась потому, что нередко указывают, что ее осудили на девять лет лагерей. Это не так. Она отбывала наказание пять лет и приехала в Туму в 1950 году. Я познакомилась с ней в 1952-м», – рассказывает Римма Ковровская. Римма Викторовна, сохранившая, несмотря на возраст, учительскую «выправку», очень четко рассказывает о давних событиях. Она познакомилась с американкой в 13 лет, и «Рымма», как называла ее Мэри, стала для женщины близким, почти родным человеком.
«Первый раз я встретилась с Мэри, когда она шла с речки – искупалась и возвращалась домой. У нас была речушка Нарма, сейчас от нее ничего не осталось. И Мэри частенько ходила туда купаться – она жила неподалеку, – вспоминает Римма Викторовна. – Как говорила Мэри, она приехала в Туму осенью – вокруг слякоть, грязь, темнота... Прибыла она с чемоданчиком и записочкой «Тума. Сасовская ветка». Дом, где жила Мэри, не сохранился. Вот здесь был большой двор, он тянулся от дороги и заканчивался чуть дальше нашего огорода – это была лесопилка. А здесь стоял дом, разделенный на две части – в одной находилась контора, во второй жили престарелые люди. Было три комнатки и большой коридор. В этом коридоре досками отделили уголок и поселили там Мэри. Печки из комнаток выходили в коридор, и, когда соседи топили свое жилье, в коридоре было тепло. Но так было не всегда. Хорошо помню, как однажды пришла к Мэри, а у нее замерзла вся вода... Сразу за дверью в ее каморку стояли стульчик и кровать, если ее так можно назвать – это были строительные козлы. Когда я с Мэри познакомилась, она уже не работала. А поначалу ей дали работу: она таскала корзины с опилками от пилорамы. А ведь Мэри была очень больной. У нее с детства было не очень крепкое здоровье. Даже когда она работала в Ленинграде, ей по состоянию здоровья разрешали делать переводы на дому. А уж после блокады и лагеря все стало еще хуже. У нее была закрытая форма туберкулеза, частичная парализация. И при всем этом она жила в таких условиях до 1953 года. Но у нее всегда был приемник. Могло не быть еды, воды, тепла, но она всегда была в курсе происходящего в мире».
ТЕТЯ МАРУСЯ ИЗ МАССАЧУСЕТСА
Позже Мэри предложили перебраться в квартирку ближе к центру Тумы, но она отказалась. И тогда ей выделили часть старенького домика неподалеку от прежнего жилища. «Она очень любила природу, и отсюда ей было ближе к лесу, к реке, – вспоминает Римма Викторовна. – Так что она не хотела отсюда перебираться куда-либо, хотела быть ближе к природе. Тумские ребятишки, если вдруг находили птицу с подбитым крылом, всегда несли ее тете Марусе – так местные называли Мэри. И тетя Маруся эту птичку выхаживала. К тому же на новом месте ей было хорошо – теперь у нее был отдельный вход, два окошечка, своя печка». Начальник лесопилки, который хорошо относился к Мэри, смастерил около домика сарай, чтобы американка могла держать живность. Мэри завела козу и кур.
Почти на всех фотографиях в музее «Были-небыли» Мэри запечатлена с питомцами – котом, собакой, козой... На одном из снимков у нее на руках сидят грачи. «У нас в Туме много грачей. Мэри даже написала стихотворение «Грачонок». Она часто прогуливалась по лесопарку и, когда видела, что из гнезда выпал птенчик, поднимала его, выкармливала, а потом отпускала, – рассказывает Алексей Гушан. – Птицы улетали на зимовку, а потом возвращались к Мэри – они ее узнавали».
В пожилой женщине в платочке на фотографии трудно опознать американку. По виду – обычная тумчанка. Правда, жила она, мягко говоря, гораздо скромнее тумчанок. «Начальник лесопилки всегда старался ее поддержать, поначалу платил ей какие-то деньги. В 1952 году ей назначили пенсию – она была инвалидом и ей уже было 55 лет. Она получала 23 рубля – это была минимальная пенсия, – рассказывает Римма Викторовна. – Даже не помню, как получилось, что она стала учить меня английскому языку. Наверное, Мэри предложила. Учебников тогда не было, в школе все изучали немецкий. Сестра из Москвы прислала мне учебник английского языка для пятого класса. Мэри говорила со мной по-английски. До конца лета мы с ней ходили на речку, она брала с собой черный хлеб, зеленый лук, огурцы, сметану. Мы сидели на берегу, ели нехитрую снедь и читали «Айвенго» Вальтера Скотта на английском – эту книгу мне тоже прислала сестра. Помню, в первый день мы смогли прочитать три строчки – я мало что могла понять. Мэри Рид была довольно строгой. Не терпела опозданий, приучила меня быть пунктуальной. Русский язык она знала хорошо, но говорила с акцентом. Когда писала, чувствовалось, что она грамотная». Правда, писала Мэри всегда на английском – и блокадный дневник, и стихи, и позже письма Римме.
Римма бегала для Мэри за лекарствами, за керосином, пока американка жила на лесопилке – за горячей водой, носила записки в райком партии. «Однажды в доме у Мэри решили провести ремонт, и ее перевели в соседний дом – он, кстати, сохранился и сегодня. А потом школьники, жившие по соседству, приходили помогать с уборкой, отмыли домик после ремонта. Мэри писала своей двоюродной сестре в Великобританию, что дети приходят и бесплатно помогают ей – разве это не коммунизм? До конца своих дней она сохраняла веру в социалистические идеи», – вздыхает Римма Викторовна.
Для Риммы та встреча у речки стала судьбоносной: после школы она поступила в пединститут и стала учителем английского языка. Уехала в далекую деревню Алтайского края. Мэри писала ей письма, которые Римма Викторовна хранит по сей день. «Сегодня 19 декабря, день смерти Джона. Ты самая близкая, которая замещает мне его, – переводит Римма Викторовна одно из писем. – Я пошлю тебе поэму «Потеря»...».
В 1956 году Мэри Рид реабилитировали, ей разрешили вернуться в Ленинград. Но она осталась в Туме. «Получается, здесь она прожила дольше всего – семнадцать лет своей жизни, – говорит Римма Ковровская. – И посвятила нашему поселку немало стихов».
Алексей Гушан недавно нашел любопытную информацию о жизни Мэри Рид в Туме в воспоминаниях ленинградского переводчика Ивана Лихачева. «Я был заключен в объятия и введен в сложную систему загородок, предшествующую ее обиталищу: в одной сидела собака, в другой драчливые петухи, в третьей петухи кроткие, в четвертой коза, в пятой грачи с инвалидным уклоном, – писал Иван Алексеевич. – У американки я видел самую чистую сельскую уборную в моей жизни. На стульчаке можно было бы распивать чаи. Американка все рационализировала до крайности. <...> Читает она Ленина, Пушкина, Шекспира, Шелли и коммунистическую прессу. Пишет очень интересный дневник».
В архиве Риммы Ковровской много фотографий, на которых запечатлена Мэри. И, конечно, много писем на английском, причем не только от Мэри, но и от ее сестры Нэнси. Она навещала Мэри в Туме. «Вот это Мэри, когда к ней приехала сестра, – показывает Римма Викторовна одну из фотографий. – Вот видите, Нэнси принарядила Мэри – она в привезенном сестрой свитере». В 1965 году сестра приехала из Санта-Барбары в Туму вместе с мужем, поразив местных жителей своим ухоженным видом – крашеные волосы, нарядная одежда. Нэнси звала Мэри назад в Америку, но та отказалась. Сказала, что не может оставить землю, где похоронен ее сын.
В том же, 1965-м Мэри услышала стихотворение, которое неизвестный ей поэт посвятил выходу космонавта Алексея Леонова в открытый космос. Ее настолько впечатлили стихи, что она нашла автора, чтобы перевести его творение на английский язык. Так завязалась дружба Мэри с поэтом Ефимом Шкловским. Он стал единственным переводчиком стихов Мэри Рид на русский язык.
ПОТРЕБНОСТЬ ПРИНОСИТЬ ПОЛЬЗУ
Когда в 1967 году Нэнси снова собралась приехать в Туму, ей отказали в визе. После известия об этом Мэри получила серьезную травму. В биографии Рид часто пишут, что Мэри спасала котенка, застрявшего на дереве, упала и сломала шейку бедра. Римма Ковровская рассказывает то, чем делилась с ней сама Мэри: после известия о том, что Нэнси не сможет приехать, Мэри хотела достать свою кошку из сарая, забралась на лестницу и упала. Ее отвезли в рязанскую больницу. После этого Нэнси все-таки разрешили приехать. Чтобы встретить ее, Римме Викторовне пришлось преодолеть 200 километров до Тумы от Михайлова, где она тогда работала, а потом, уже вместе с Нэнси, отправиться в Рязань. «В Рязань мы ехали на пазике, который всю дорогу громыхал и скрипел, двери не закрывались, пыль летела в салон, – вспоминает Римма Викторовна. – Мы приехали и даже не знали, в какой больнице лежит Мэри. Пытались заселиться в гостиницу, в «Первомайской» нас не приняли, отправили в «Москву». Нэнси мне говорит: «Рымма, та́кси». А какое такси в Рязани в 1967 году? Поехали на троллейбусе. Заселили нас в люкс. Нэнси хотела принять душ, а он в другом конце коридора. Американка очень удивлялась: «Это люкс?»
Римму и Нэнси ждало много приключений. Сначала поиски Мэри – не сразу удалось выяснить, в какой больнице она находится. Потом Нэнси потребовалось поменять доллары на рубли. После похода в банк, а затем в обком партии специально для обмена валюты была выделена машина до Москвы, где удалось поменять доллары на рубли. Потом Римма вернулась в Михайлов, а Нэнси осталась с Мэри.
Почти весь 1967 год Мэри провела в больнице, затем приехала в Туму. Но последствия травмы оказались серьезными, пришлось снова ехать в больницу. Тогда же встал вопрос о переводе Мэри Рид в дом-интернат. Ей предложили два варианта – Михайловский и Шиловский. Конечно, она выбрала первый, ведь в Михайлове жила Римма, у которой было уже двое маленьких детей. Мэри переехала в Михайлов со своей собакой Аидой, и Римма на первое время взяла питомицу к себе, пока ее не удалось пристроить на ферму. И, конечно, Римма много времени проводила с Мэри, в интернате ее даже прозвали «бальзамом» – так успокоительно она действовала на американку. «В это время о Мэри хоть немного стали узнавать, к ней пришла определенная известность. Стали приезжать журналисты, о ней писали, ее фотографировали», – рассказывает Римма Ковровская.
В1968 году Мэри Рид вручили медаль «За доблестный труд». А потом еще одну – «За оборону Ленинграда». Американка говорила, что эта награда имеет для нее особую ценность. В том же году Мэри Рид назначили персональную пенсию, часть которой она перечисляла в фонд помощи жителям Вьетнама. Ей всегда надо было быть полезной...
Тогда же она отправила Анджеле Дэвис свой перевод стихотворения Пушкина «Во глубине сибирских руд...» и получила в ответ благодарность за поддержку. Американский журнал, в котором был опубликован перевод, Мэри подарила на память Римме.
ВСЕСИЛЬНА ЖИЗНЬ – ОРУДИЕ ГЕРОЕВ
«В Михайловском интернате ей выделили отдельную комнату, провели телефон, создали условия для работы, организовали хороший уход. К ней часто приезжали журналисты, навещал Ефим Шкловский, совместно с которым и при моей помощи она планировала написать книгу. У нее было много планов», – рассказывает Римма Ковровская. «Я уже стара, у меня был перелом бедра, и я все еще с трудом двигаюсь. Но я очень счастлива, что смысл моей жизни стал доходить до людей», – писала в дневнике Мэри.
«Я не знаю, почему Мэри решили перевести из Михайлова. В октябре ее перевезли в Переделкино. Возможно, она надеялась, что ее там будут навещать старые друзья, что она будет ближе к писателям. Однако вскоре там ей стало плохо, – вздыхает Римма Ковровская. – Шкловский прислал мне телеграмму: «Мэри смертельно больна возможности приезжайте». Конечно, она приехала. Но Мэри была уже совсем плоха, даже не узнала Римму. Мэри Рид умерла в марте 1972 года в возрасте 74 лет из-за обширной пневмонии. Похоронили Мэри на кладбище в Переделкине. Эпитафией на могиле русской американки стали строчки ее стихотворения: «Всесильна жизнь – орудие героев!»
«Удивительная судьба Мэри Рид вдохновила меня на создание конкурса. Мы так и назвали его – «Всесильна жизнь», – рассказывает Алексей Гушан. –Проводим его в двух номинациях – художественное чтение и рисунок. Когда затевали конкурс, думали, что он ограничится рамками Тумы, но в прошлом году были очень удивлены географией заявок. Конкурс стал общероссийским. Самому младшему участнику было 4 года, старшему – за 60. Я рад, что благодаря этому конкурсу все больше людей узнают о судьбе Мэри Рид и ее творчестве».
Есть у Алексея Гушана задумка – перевести блокадный дневник Мэри Рид на русский язык, для чего уже нашли переводчика. И есть мечта – найти архивы Мэри Рид. «Скорее всего, они остались у Ефима Шкловского, – надеется Алексей Гушан. – Но попытки найти его родственников пока не увенчались успехом». «Мы долгое время переписывались и с Ефимом Шкловским, и с Нэнси, – рассказывает Римма Ковровская. – Нэнси всегда писала мне 7 августа – на день рождения Мэри, 7 ноября, 1 мая. Но потом переписка прервалась. Также прервалась и переписка со Шкловским. Видимо, все ушли из жизни, и никто об этом не сообщил...».
Пока архивы не найдены, но не стоит терять надежду, ведь и Мэри никогда не теряла оптимизма. Нельзя терять его и тем, кто занимается сохранением памяти этой удивительной американки. Нельзя забывать, что жизнь всесильна. Мэри Рид всегда в это верила.