Правительство нередко таит свои цели из-за высших государственных соображений, недоступных пониманию большинства. Оно нередко достигает результата рядом косвенных мер, которые могут, по-видимому, противоречить одна другой, будто бы не иметь связи между собою. Но это лишь кажется! Они всегда взаимно соединены секретными шарнирами единой государственной идеи, единого государственного плана; и план этот поразил бы ум своею громадностью и своими последствиями! Он открывается в неотвратимых результатах истории. Как же подданному знать мнение правительства, пока не наступила история? Как ему обсуждать правительственные мероприятия, не владея ключом их взаимной связи? – «Не по частям водочерпательщицы, но по совокупности ее частей суди об ее достоинствах».
Вы согласны с моим мнением? Отчасти? Совсем не согласны? А если я скажу, что это вовсе не моё мнение, а длинная цитата из Козьмы Пруткова, в которой, единственно, исчезнувшее из употребления слово «шолнеры» я заменил на современный синоним «шарниры»?
Ну вот. Я не зря предполагал, что «тогда совсем другое дело». И что в этом случае многие будут согласны.
Есть такой феномен – и он, полагаю, относится к социальной психологии или психологии массового сознания, - что любое слово, сказанное признанным автором, автоматически получает незримый знак качества. Здесь дело еще серьезнее: приведенное выше суждение принадлежит одному из тех людей, которых в российской традиции цитируют чаще всех. Правда, как сказать – людей… Автором произведения «Проект: О введении единомыслия в России» обозначен один человек - Козьма Прутков, однако в данном случае – вы прекрасно знаете - это именно люди, то есть, группа авторов, замечательно орудовавших под коллективным псевдонимом. Если говорить о самом привлекательном в их уникальном творчестве, то я бы указал на выбранные братьями Жемчужниковыми и А.К. Толстым стиль, а главное – форму, к которой не подберешь точного и однозначного названия.
Это шарж? И да, и нет. Пародия? И да, и нет? Иносказание? И да, и нет. Просто мистификация? И да, и нет
Можно и дальше пройтись по длинному ряду предполагаемых определений. И ни на одном из них вы окончательно не остановитесь. Не буду ходить вокруг да около. Меня всегда восхищали произведения этой тесной кучки неунывающих, наполненных очень здоровой внутренней энергией друзей. Конечно, сочинительство от лица воображаемого персонажа, выступающего в роли автора, имеет очень давнюю историю. Дело это не простое, оно предполагает двухэтажное конструирование: создание обычных для беллетристики образов вымышленных героев, но таких, которые выведены к читателю в подаче столь же вымышленного автора, внутренний мир и установки которого читатель также должен ощущать. Сходу я не назову вам другого автора, способного настолько долго, как данная авторская группа, существовать в шкуре выбранного персонажа, нигде, никогда и ни в чем не покидая её.
Много позднее появились обэриуты, появился Михаил Зощенко. В каких-то элементах их творчество перекликалось с произведениями Козьмы Пруткова. Но все упомянутые авторы пусть и вели повествование в преломлении через сознание другого человека, всё же формально писали свои произведения от собственного имени, а главное – прожили в образе выдуманных повествователей намного меньшее время.
Если вернуться к приведенному мной отрывку, то в нем чуть ли не дословно звучат аргументы комментаторов к моим собственным первым статьям после начала СВОДДУ. Хотите вы или нет, а в творчестве Козьмы Пруткова немало загадок. Никто не может быть уверенным, что на той или иной странице, в том или ином высказывании он добрался до самой сути высказываемого автором. Подтексты многоэтажны – как угадываемые, так и – что поделаешь – воображаемые. Мне кажется, даже сами авторы не определили бы до конца ту самую суть. Просто они породили живой образ, а тот сам начал распоряжаться своей жизнью: развернул плечи, огляделся в Пробирной Палатке, построжил, пошугал подчиненных, а вечером уселся в халате на софе, обмакнул перо в чернильницу…
При использованном авторами методе слово также начинает жить таинственной и непостижимой жизнью, становится особенно многозначным. Взять знакомую с детства сентенцию-афоризм про клетку слона и надпись на ней. Почему-то в большинстве встречавшихся в жизни комментариев их авторы сосредоточивались на надписи, полагая, что не верить глазам своим надо только в отношении её текста. Я задумывался: неужели я от умственного уродства предполагаю возможность трактовать высказываемое автором двояко? Вторая опция - это если надпись верна, а глаза тебя обманывают: заставляют видеть слона в клетке, где в действительности находится буйвол. Перед написанием данной заметке заглянул в интернет – и нашел одного человека с таким же, как у меня видением. Облегченно вздохнул.
Впрочем, вся эта моя занудятина не более чем ненужные враки. Кто этот Козьма Прутков? Самодовольный, полный пафоса чиновник и недалекий обыватель? Пожалуй. Человек, желающий через литературную практику обессмертить свое имя? При этом не чувствующий банальности и пошлости предлагаемого им читателю? Да, конечно.
Но тут возникает ситуация ¡ojo! Это у испаноязычных и «внимание!», и «осторожно!». Кто сказал, что у самого обычного обывателя сквозь череду трюизмов не способны проскользнуть искорки гениально угаданного? Есть же у верующих понятие блаженного. Я бы поостерег любого считать своё мироощущение наиболее совершенным.
Нет необходимости что-то особенно доказывать. Достаточно сказать, что вы не раз в жизни на полном серьезе употребляли афоризмы этого «пошляка».
Раз уж я взялся за конкретное произведение уважаемого Козьмы, скажу еще пару слов об оном. Практика показывает, что очень малое число читающих настолько педантичны, что нажимают на предлагаемые тобой ссылки. Поэтому прямой цитатой сделаю для вас еще один отсыл из него в сегодняшний день:
«Единственным материалом может быть только мнение начальства. Иначе нет ручательства, что мнение безошибочно».
Или:
«Да разве может быть собственное мнение у людей, не удостоенных доверием начальства?! Откуда оно возьмется? На чем основано? Если бы писатели знали что-либо, их призвали бы к службе. Кто не служит, значит: недостоин; стало быть, и слушать его нечего».
Для меня очевидно, что руководство нашей страной всерьез принимает советы и рекомендации недюжинного человечища прошлого. Как знать, может быть оно вскорости воплотит предлагаемое Козьмой:
«… целесообразнейшим […] средством было бы учреждение такого официального повременного издания, которое давало бы руководительные взгляды на каждый предмет. Этот правительственный орган, будучи поддержан достаточным, полицейским и административным, содействием властей, был бы для общественного мнения необходимою и надежною звездою, маяком, вехою. Пагубная наклонность человеческого разума обсуждать все происходящее на земном круге была бы обуздана и направлена к исключительному служению указанным целям и видам. Установилось бы одно господствующее мнение по всем событиям и вопросам. Можно бы даже противодействовать развивающейся наклонности возбуждать «вопросы». по делам общественной и государственной жизни; ибо к чему они ведут? Истинный патриот должен быть враг всех так называемых «вопросов».
Или:
«С учреждением такого руководительного правительственного издания даже злонамеренные люди, если б они дерзнули быть иногда несогласными с указанным «господствующим» мнением, естественно, будут остерегаться противоречить оному, дабы не подпасть подозрению и наказанию. Можно даже ручаться, что каждый, желая спокойствия своим детям и родственникам, будет и им внушать уважение к «господствующему» мнению; и, таким образом, благодетельные последствия предлагаемой меры отразятся не только на современниках, но даже на самом отдаленном потомстве».
Ну что, узнали в этом сегодняшний день?
А Козьма еще и предлагает кандидатуру руководителя для рекомендуемого издания. Конечно же, данную роль он благородно готов взять на себя. Если наши власти всё же решатся столь же радикально решать вопрос единомыслия, то я предлагаю назначить на эту должность Никиту Сергеевича Михалкова. Лучше не найдете.
В заключение должен поблагодарить одного из подписчиков канала, мысли и комментарии которого я неизменно нахожу для себя важными. Его имя – Василий Рябов. Именно из личной переписки с ним возникла идея написать о творчестве Козьмы Пруткова.
Перед написанием статьи я с большим (очень большим!) удовольствием вновь прочитал стихи нашего гиганта мысли, прошелся по его забытым и незабытым афоризмам и впервые познакомился с драматургией. Так что, получается, общение с Василием мне и в этом подсобило.
А драматургия хороша!