Алексей носился в небе, как ястреб, вырвавшийся из клетки... Он мстил врагу за потерянные ноги. Он благодарил старого профессора за хорошую операцию и Василия Григорьевича за внимание, и генерала за чуткое сердце, и всех, кто помог ему стать снова полноправным воздушным бойцом. Он чувствовал себя счастливейшим из людей, видя, как падают на землю сраженные ненавистные «фоки».
Алексей Петрович скончался 18 мая 2001 года в тот самый день, когда в Театре Российской армии были назначены торжества в честь его 85-летия. Собрались люди, полный зал. Ждали юбиляра. Но на сцену вышел ведущий с букетом чёрных роз... Зал онемел от удара.
"День в день 80 лет назад". Переворачивая листы истории невольно ловишь себя на мысли, что история развивается по спирали.
Статья опубликована в газете КРАСНАЯ ЗВЕЗДА 28 ноября 1943 г., воскресенье:
Воля
«Навсегда... Навсегда»,—думал про себя Алексей Петрусьев, разглядывая одеяло, плоско, как на доске, лежавшее на его ногах. Вот уже полгода, как он лежит и смотрит в одну точку и думает одну и ту же неотвязную думу: как жить без ног?
В открытое окно доносился шум большого города, шум неумолкающего движения. По тротуару проходили люди, и слышно было, как весело стучат каблуки по асфальту. Счастливые! Бежали дети из школы, перегоняя друг друга. Счастливые!
Петрусьев закрыл глаза и увидел себя на пристани родного Камышина. Сюда прибегал он после уроков и, закинув удочку, погружался в блаженное созерцание бесконечно струящейся голубой волжской воды. Алексея всегда изумляло это неистощимое, величественное движение реки. Легкий ветер бороздил воду, и она сверкала, отвечая солнцу блеском неустанно бегущих волн. Кричали чайки, рассекая острыми крыльями упругий, теплый воздух, и белый, как чайка, пароход беззвучно плыл вниз по течению, а далеко, в опаловой дымке поднимался гористый берег, за которым лежал большой неведомый мир.
И не было ничего прекрасней в мире, чем эта могучая, широкая, сверкающая река. Но однажды над Волгой появился самолёт. Он прилетел с того берега, пронесся над водой, взмыл в облака и стал кувыркаться, выписывая на голубом небе петлю за петлей. Он с ревом набирал высоту, задрав нос кверху, потом умолкал и, опрокинувшись на спину, валился вниз, молча, беспомощно, словно от безмерной усталости, и сердце Алексея замирало в страхе, восторге и зависти к человеку, обревшему крылья. Он не видел, как окунь дернул поплавок и потащил его в глубину. Он не видел ни Волги, ни парохода, причалившего к пристани, ни людей, шумной толпой хлынувших на берег. Он не слышал ни рева сирены, ни колокола, ни криков людей... Он видел лишь самолет, кувыркавшийся в небе, и слышал лишь его захлебывающийся радостный вой.
Нет, неправда, что счастье лишь в том, что имеешь. Оно и в том, чего еще нет. у тебя, в страстном его ожидании, в движении навстречу своей мечте... С этого дня Алексей перестал ходить на Волгу. Он всё смотрел в небо, и мать, покачивая головой, говорила:
— Что-то наш Алешка от земли отвернулся?
Алексей, действительно, отвернулся от земли. Она казалась ему скучной, движение в реке слишком медленным, чайки жалкими, а пароходы были просто смешны. Так и жил Алексей, устремив глаза к небу, и даже когда стал токарем по металлу, в гудении станков и громе железа слышал всё тот же радостный рев мотора и поднимал глаза кверху, чтобы взглянуть на кусочек голубого неба, видневшийся в разбитом стеклянном фонаре крыши.
— На что жалуетесь? — спросил врач, когда Алексей предстал перед ним, как античная статуя.
— Я здоров. Мне нужно удостоверение для поступления в летную школу. Врач любовался его красиво и могуче сложенной фигурой, мускулами, налитыми железной силой, но стучал молоточком, мял, тискал, заставлял приседать, отсчитывал пульс и вдруг, строго глядя в темнокарие глаза Алексея, спросил:
— Ревматизмом болели?
— Немного болели ноги. Судороги были, а потом прошло, — солгал Алексей и, почувствовав, что врач не верит ему, покраснел.
— Летать вам нельзя, юноша. Что будет с вами, если в полете вам сведет судорогой ногу? Живите на земле, юноша. Здесь безопасней.
Алексей пошел к другому врачу, но и того не удалось обмануть. Он ходил по врачебным комиссиям, демонстрировал свои мускулы, но врачи приказывали ему жить на земле. Алексей обратился за помощью в комсомол, а там сказали:
— Врачам видней, а если тебе надоело в Камышине, то поезжай на Амур строить новый город Комсомольск. Кстати, там чудесный климат, и ты вылечишь свой ревматизм.
Алексей уехал на Дальний Восток. Он копал землю под фундаменты огромных домов, заводов, клубов, и тело его еще больше окрепло, грудь раздалась шире, развернулись плечи, и кровь густым румянцем пробивалась сквозь смуглую кожу загорелого лица. И когда Алексей снова предстал перед врачами, чтобы получить удостоверение на право летать, никто не оспаривал этого права. Алексей работал и в свободное время посещал аэроклуб. Наступил день его счастья. Он самостоятельно взлетел на У-2, и этот медленный, как волжский пароход, самолетик показался ему пределом его мечты.
Нет, неправда, что счастье только в том, что имеешь. Когда Алексей увидел мелькавший в облаках истребитель, он отвернулся от своего тихоходного самолетика. Он любовался крутыми виражами истребителя, стремительным его подъемом в небесную гору, молниеносным падением к земле, и когда истребитель, превратившись в серебряный крестик, растаял в воздушной синеве, он сказал себе:
— Вот, Алешка, где твое настоящее счастье.
И он пересел на истребитель. Только теперь Алексей почувствовал, что у него выросли крылья. Машина повиновалась малейшему движению руки и ноги. Он ощущал самолет, как свое тело, как рыба ощущает свой хвост и плавники, и руль поворота, на который он действовал легким нажимом ступни на педаль, казалось, был связан нервами с каждой частицей его существа.
Он настигал вражеские самолеты, кружившиеся над псковскими лесами, прижимал их к земле и расстреливал. Ему всегда везло. Однажды пулеметная струя, пробив фюзеляж, разорвала в клочья и унесла меховые рукавицы, висевшие в кабине, в другой раз осколки снаряда разорвали на плече кожаное пальто.
Но пришел день, когда разом померкла вся жизнь. Он не дотянул до аэродрома на подбитом моторе и свалился в лес. Восемнадцать суток он бродил по лесу, едва передвигая раненые ноги. Его преследовали галлюцинации; ему казалось, что он видит свой аэродром, товарищей, и он шел к ним, потом всё исчезало. Он ложился на землю от истощения, снова вставал и снова видел аэродром.
...Его нашли колхозники, отвезли в деревню, оттуда перебросили на самолете в Москву, вот в эту клинику, и старик профессор отрезал ему обе ступни, спасая всё тело.
Но зачем птице жизнь, если у нее обрублены крылья?
Одеяло лежит на остатках ног плоско, как на доске. Это навсегда... И тут ничего не поделаешь. Сегодня принесут протезы. Это всё, чем наука в состоянии помочь безногому. Он будет ходить. Он может поехать в Камышин и сидеть с удочкой на пристани. Может быть, теперь он снова полюбит землю и Волгу. Он может стать к дизелю мотористом, к токарному станку и прославить себя трудом на земле. Он силен, всё тело его молодо и могуче, его руки в состоянии согнуть железную подкову, но тем тягостней ощущать эту силу. Птица без крыльев может жить на земле, но она умрет, тоскуя по небу.
«Жить для меня значит — летать», — думал Алексей, и когда товарищи по палате спросили, что он намерен делать, выйдя из клиники, ответил:
— Летать!
Товарищи недоверчиво переглянулись... Из клиники Алексей вышел на протезах. Он шел по улице, смешавшись с толпой. Он шагал, не торопясь, как бы гуляя, чуть раскачиваясь и наклоняясь; вынося вперед ногу, полусогнутую в колене, он ставил ее на землю твердо и, чувствуя надежную опору, переносил на нее тяжесть всего тела, ощущая ногой неровности асфальта. Никто не обращал внимания на человека, медленно шагавшего по тротуару, и Алексею было приятно сознавать, что он ничем не выделяется в толпе. Он не знал, что позади идет старый профессор, наблюдая за каждым его шагом.
— Так... так, — бормотал профессор, опираясь на палку. — У него проснулась мышечная память... Чудесно! Он чувствует почву... Великолепно! Он ставит ногу смело, доверяя ей. Он не нуждается в палке, в третьей точке опоры... Он хочет, пользоваться только своими ногами. Молодец! У этого парня огромная воля... Он верит в себя. Он победит.
Через некоторое время Алексей Петрусьев пришел «комиссоваться», как говорят раненые, в специальную врачебно-летную комиссию. Врачи долго молчали, не зная, о чем же можно говорить с летчиком, у которого ампутированы обе ноги в верхнем окончании третьей части голени.
— Я хочу летать, — сказал Алексей.
— Садитесь, пожалуйста... Ведь вам же трудно стоять, — заботливо проговорил один из врачей — молодой и чувствительный еще человек, придвигая стул.
— Если я собираюсь летать, то стоять-то я уж могу без всяких скидок на мой недостаток, о котором вы мне напомнили,— сухо проговорил Алексей, продолжая стоять перед столом навытяжку, как полагается офицеру.
— Случай небывалый в нашей практике, — сказал председатель, смущенно потирая руки. — Инструкция говорит ясно на этот счет... Мы не можем даже обсуждать вашу просьбу...
— Тем более, что у нас достаточно летчиков, и нет никакой нужды нарушать существующие положения, — присоединился представитель военной авиации.
— Но дело здесь не в том, что вы не нуждаетесь во мне, а в том, что я нуждаюсь в авиации. Жить я могу только, как летчик, — проговорил Алексей и, чувствуя, что от волнения начинают дрожать ноги, присел на стул.
Врачи молчали, разглядывая Петрусьева с тем пристальным вниманием, с каким они изучают какую-нибудь редкую аномалию в человеческом организме.
— Желание товарища Петрусьева вернуться в авиацию столь велико, что мы должны подумать, прежде чем вынести свой приговор, — сказал седой врач, которого в комиссии называли Василием Григорьевичем, и, видимо, очень прислушивались к его мнению. — Ведь речь идет о жизни человека. Мы, конечно, не можем сейчас решить этот вопрос. Необходимо направить товарища Петрусьева в летную школу, где проверят, насколько он способен нести службу летчика. И если окажется, что он не утерял своей квалификации, то главное препятствие отпадет. Останется формальная сторона. Но мы же не чиновники.
Алексей с благодарностью взглянул на Василия Григорьевича. А через несколько дней он уже сидел в передней кабинке учебного самолета, а позади него, тревожно поглядывая в спину странного ученика, усаживался летчик-инструктор. Поднявшись в воздух, инструктор передал управление Петрусьеву, напряженно глядя на его ноги, поставленные на педали. Алексей чувствовал на себе тревожный взгляд инструктора и, вспомнив товарищей по палате, улыбнулся. Он взялся за ручку, нажал ногой на педаль, и самолет послушно пошел вверх с разворотом влево. Он чувствовал педаль, как чувствовал почву под ногами во время ходьбы. Он нажимал ногами то сильней, то слабей, стараясь запомнить то усилие мускулов, какое достаточно для того, чтобы самолет выполнил приказание его мозга, и самолет летел так же уверенно, как и в руках инструктора.
— Хорошо! — крикнул повеселевший инструктор. — Заложи-ка вираж покруче!
Алексей с удовольствием исполнил его просьбу, испытывая наслаждение первого полета. Его тело как бы проснулось от долгого оцепенения. Ветер полета бил в разгоряченное лицо. Пьянил запах бензина и горький дымок сгоравшего масла. Стук мотора отдавался в его теле, как стук сердца, и он снова ощутил крылья легкого самолета как продолжение своего тела. А внизу текла земля, и Алексей торжествующе поглядывал вниз, на землю, от которой он был теперь независим.
Ему разрешили летать на У-2 в качестве связиста. А через некоторое время он снова пришел в комиссию и заявил, что летать на учебной машине скучно, что он—истребитель, сбивший не одну вражескую машину, хочет вернуться на боевой самолет, чтобы снова биться с врагом родной земли.
— Жить для меня значит — бороться.
— Однако вы ловко поймали нас, — с улыбкой сказал Василий Григорьевич. — Что ж, пошлем на испытание в истребительную часть.
Из части Петрусьев приехал с капитаном, который вывозил его на истребителе.
— Замечательно, — сказал он, и врачи молча подписали протокол.
В отделе кадров, куда Алексей пришел за назначением в часть, долго разглядывали заключение комиссии и решили, что тут произошло какое-то недоразумение. Петрусьев сказал, что никакого недоразумения нет, что он — летчик-истребитель и просит направить его на фронт. Ему возражали. Петрусьев настаивал. Он говорил слишком громко, и голос его услышал генерал. Он вышел в приемную и спросил, в чем дело. Выслушав Алексея, он пригласил его к себе в кабинет и подписал направление в часть.
Шли бои под Орлом. Сотни немецких самолетов кружились над боевыми порядками наших наступающих частей, забрасывая их бомбами, обстреливая из пулеметов, пытаясь остановить Красную Армию. Навстречу им вылетели наши истребители. В воздухе сталкивались стая со стаей. Небо почернело от самолетов. Один за другим валились на землю «мессеры» и «фоки», объятые пламенем. Алексей Петрусьев носился в небе, как ястреб, вырвавшийся из клетки... Он мстил врагу за потерянные ноги. Он благодарил старого профессора за хорошую операцию и Василия Григорьевича за внимание, и генерала за чуткое сердце, и всех, кто помог ему стать снова полноправным воздушным бойцом. Он чувствовал себя счастливейшим из людей, видя, как падают на землю сраженные ненавистные «фоки».
Усталый, в замаслившемся костюме, в порванных брюках стоял он возле своей машины, когда прибежал дежурный по полку и еще издали крикнул:
— Маршал!
Алексей Петрусьев вытянулся и замер. По аэродрому, прямо к его машине шел маршал авиации в сопровождении командира полка.
— Здравствуйте, товарищ старший лейтенант, — сказал он, протягивая руку.
— Здравствуйте, товарищ маршал!—ответил Петрусьев, вглядываясь в знакомое по портретам лицо.
— Как дела, товарищ Петрусьев?
— Всё в порядке, товарищ маршал. В боях сбил два «Фокке-Вульф».
— Вам, верно, трудно передвигаться по земле? Товарищ полковник, с сегодняшнего дня прикрепите легковую машину в распоряжение Петрусьева... В чем еще нуждаетесь?
— Мне нужно сменить протезы. Эти уже пора ремонтировать.
— Хорошо. Отправляйтесь в Москву, там вам всё сделают... Вы летаете и сражаетесь прекрасно. Благодарю за службу!
— Служу Советскому Союзу! — взволнованно проговорил Алексей и долго стоял, провожая затуманенным взглядом фигуру маршала.
В ожидании, пока изготовят новые протезы, Алексей жил в санатории. Однажды утром в палату вбежала сестра с газетой в руках.
— Алеша! Это вас! Вас! Героем! — она обняла Алексея и расцеловала.
Петрусьева окружили товарищи, поздравляли, жали руку, а он стоял и думал о матери, которая не знает, что он потерял ноги.
— Она и не должна знать, — сказал он себе. — Пусть ее Алешка будет таким для нее, каким она родила меня и взрастила. Спасибо, мама. Ты еще услышишь о своем Алешке, отвернувшемся от земли ради неба. Алешка твой счастлив, и ты живи моим счастьем...
Несмотря на то, что проект "Родина на экране. Кадр решает всё!" не поддержан Фондом Президентских грантов, мы продолжаем публикации проекта "День в день 80 лет назад". Фрагменты статей и публикации из архивов газеты "Красная звезда" за 1943 год. Просим читать и невольно ловить переплетение времён, судеб, характеров. С уважением к Вам, коллектив МинАкультуры.
