- Почему вы расстались? - спросила у меня подруга, которая сейчас проживает пекло развода и не справляется. - Ты сама себе смогла объяснить?
- Да.
- Почему?
- Чтобы расстаться, надо быть вместе. А мы уже не были. Мы просто находились рядом, а вместе - не были.
- Хм. Как это? Почему так вышло?
- Ну, много причин.
- А инвалидность ребенка - одна из них?
Я знаю, почему она спрашивает, и реагирую на вопрос спокойно. Хотя, наверное, от другого человека восприняла бы его иначе, с возмущением.
У них тоже сын с инвалидностью, и она постоянно с ним по реабилитациям ездит, а когда дома, так навёрстывает материнство со старшим ребенком, который в воинственном пубертате, то из дома сбегает, то окна бьёт в спортшколе, то деньги подворовывает. Когда уж тут найти время быть хорошей женой. И она винит себя за это. Что не уберегла отношения, не нашла времени и внимания для мужа, не смогла расставить приоритеты, и вот теперь так больно каждый день наблюдать, как распадается семья.
- Быть хорошей женой в самолёте, терпящем крушение, практически невозможно, там меняются роли, ибо там все занимаются спасением ситуации. Нельзя оценивать хорошесть меня, как жены, только по катастрофам. Это в совокупности надо. Весь путь. Я была отличная жена. Даже в те периоды, когда не была ею. Потому что тогда, когда я ею не была, я весь свой ресурс пустила на что-то более важное, например, на спасение ребенка. И это было в интересах семьи.
Я специально так говорю. Как бы зеркало подставляю. Смотри. Узнавай себя.
- То есть быть плохой женой - это в интересах семьи? - переспрашивает подруга.
Она по ряду критериев, вероятно, в момент турбулентности тоже была откровенно плохая жена, просто потому что бывают ситуации, когда необходимость быть хорошей матерью перевешивает все остальные роли. Например, она вот полгода в больнице жила, из новостей - кардиограмма сына, а что там муж со старшим сыном, как жили они, что ели, о чем переживали... не хватило ее на всех.
- Спасти ребенка в интересах семьи. Лучше тебя это не сделал бы никто. Ты мелкому была нужней. Нужней, чем старшему. Нужней, чем мужу.
- А как это определить?
- По надписи "РЕАНИМАЦИЯ" на вывеске, Лиль. Не кори себя: ты же не Бог, у тебя нет премиум-подписки на безлимитные силы и нервы.
- Мне кажется, это я все сломала...
- Ты всё сохраняла столько, сколько могла.
Я сразу вспомнила один наш разговор с мужем. Уже года три после Катюшиной внезапной глухоты прошло, уже пережили всё, и операцию, и вход в новую жизнь, уже наладилось всё, и в тот день мы ехали в машине и болтали. И было как-то так хорошо и душевно. Такое состояние было, гармония такая в воздухе, когда ты ощущаешь вот это семейное "мы" в полной мере. Так уютно, тепло, так нежно. Как будто в розовом зефирном облачке едешь, а не в авто.
И тут у меня зазвонил телефон. Незнакомый номер.
Мне не хотелось прерывать беседу с мужем.
- Сейчас, я узнаю, кто это, - пробормотала я, полная решимости свернуть любой разговор с незнакомцем, даже важный. Тот наш семейный разговор тоже важный. Самый важный.
- Не бери, мась. Сбрось. Так болтаем хорошо, - попросил муж. Тоже, видимо, почувствовал вот это зефирное облачко.
- Да я сейчас сверну...
- Алло, Ольга? - тревожный женский голос в трубке. - Мне ваш номер дали... Мы вчера узнали, что у нас ребенок глухой. Мы из маленького городка, я не знаю, что теперь... будто остановилось всё: время, жизнь... Я не понимаю, как дальше...
И я немедленно с головой ныряю в этот разговор. Я не могу, просто не могу сказать: "Перезвоните позже". Для той, кто звонит, не существует никакого позже. Она тонет в колодце беды. "Позже" может быть равно "поздно".
И я говорю-говорю- говорю с той мамой. Я знаю правильные слова. Те, которые купируют страх. Восстановят дыхание. Успокоят. Реанимируют надежду. Дадут силы. Я говорю ей слова, диктую план. Что нужно сделать, чтобы всё было хорошо, чтобы выбраться из колодца.
Она слушает меня внимательно. До разговора она была в темноте, а сейчас видит небо. Оно пока хмурое и тяжелое, но еще будет голубым и солнечным.
Эта мама мне говорит:
- Спасибо. Мне сказали, что вы поможете. И были правы. А я думала, нам уже никто не поможет.
- Пожалуйста, - отвечаю я.
Пока длился мой разговор с той мамой, мы с мужем уже доехали. Сидели у дома в припаркованной машине.
Я закончила разговор. Мы сидим в авто, вдвоем, как раньше, а облачка зефирного и в помине нет. Есть гвозди. Много гвоздей. Холодных и колючих.
- Ты обиделся? - спросила я мужа и тут же добавила, на опережение. - Извини, пожалуйста.
- Я не обиделся. Я же слышал, что это важно.
- Там и правда важно. Они только что узнали...
- Дада, я понял.
Все хорошо. Никто не ругался. Никто не ссорился. Все всё поняли.
Просто было "мы" - и нет "мы". Совсем нет. Между "мы" встало что-то важное, что разделило "мы" на "я" и "я".
Уже шесть лет прошло, а нет для меня ничего приоритетнее этих консультаций. Те мамы (и два раза папы), провалившиеся в колодец, узнав о глухоте ребенка. Я бегу и спасаю. Как когда-то спасли меня.
Я должна отдать долг. И я знаю, что говорить, знаю, какие слова там, в колодце, самые лечебные и спасительные. И я знаю, как страшно там воспринимаются слова: "Перезвоните", "я занята", "сейчас не могу".
Как отвержение.
Человеку нужна надежда, как воздух. Он задыхается.
Меня тогда моя Наиля спасла. Она приволокла кислородный балон с надеждой. Я запомнила, как он выглядит, превратила кислород в буквы и делюсь теперь с теми, кто задыхается.
Над ними надпись "РЕАНИМАЦИЯ", я им нужней.
А муж за рулем - не задыхается. Он подождет. Поймет. Не обидится.
Но главная причина такого выбора не в том, что я добрая, а в том, что я - эгоистка.
Я же не их успокаиваю - я себя долечиваю.
Бегаю туда, в прошлое, к растерянной Оле в колодце, перегибаюсь через черный край и кричу ей что-то важное: "И на операцию возьмите одежду, надеваемую не через голову, лучше комбезик на кнопочках, или рубашечку..."
Я помню, как отвлекает необходимость сконцентрироваться на рутине.
И выходит мне это важнее, чем розовая зефирка гармонии.
Конечно, мы все эгоисты, каждый по-своему, и в своей концентрации.
Мне как-то другая подпуга рассказала, как в два года у ее сына случился приступ эпилепсии (первый и единственный).
И она до седых волос перепугалась, и пока в больницу ехали, молилась в скорой: "Господи, только бы не эпилепсия, только бы не эпилепсия!" И слёзы градом.
После осмотра врач сказал, что это пока единичный случай, и означать он может всё, что угодно: и эпилепсию, и опухоль мозга.
И подруга говорит: "И тут мои молитвы резко изменились: "Господи, пожалуйста, только не опухоль мозга. Если эпилепсия, пусть она, только не что-то смертельное".
Мы просим Бога, чтобы наши колодцы были не очень глубокими, чтобы мы выжили в наших крушениях, чтобы хватило кислорода в реанимациях...
Инвалидность - это , конечно, испытание для семьи на сплоченность. Но мы его хорошо прошли, кстати. Не могу сказать, что оно что-то нам прям сломало. Оно просто подсветило нам, какие мы.
И там дальше валились на нас новые крушения, и мы и дальше справлялись
Просто не заметили, как, пока проходили эти турбулентности, пока трясло нас, треснуло "мы".
Пока сверху новые проблемы падали, было не до "мы", и не очевидно, что это так трещит. По швам. А это наше "мы" трещало.
Развалилось на "М" и "Ы".
Я осталась с "Ы". Сейчас внутри обжилось это Ыыыыы. Немое такое с вывороченеыми губами. Не знаю, что с ним делать. Оставлю на память про "мы".
Помню, как одна подружка, очень расстроившаяся из-за моего развода, кричала мне: "Что? Что ты будешь теперь делать? Отважно жить в одиночестве?"
А я, кстати, да. Отважно живу. Тут, на самом деле, отвага не особо и нужна. Гораздо больше тут пригождается умение прикручивать полочки и разбираться с засором в раковине.
"Ы" висит на стеночке, прибитое гвоздями.
На столе - зефирные облачки в вазочке. Я обжилась тут и обуютилась. С бывшим мужем заново подружилась (очень сложно было существовать в конфликте злостью наружу, фехтовать натянутыми нервами, и такой кайф, когда взрослые люди сменили роли, выключили ожидания и нормально растят детей). Я освоилась тут.
- Ничего нельзя сделать иначе, - сказал герой какого-то фильма и откусил яблоко.
Всё, яблоко не будет прежним.
И мы не будем.
Мы другие будем, новенькие, особенно после реанимации.
Но невиноватые.
Просто это был цугцванг в жизненной игре: ходить надо, но каждый ход - в чем-то проигрыш.
Главное не забыть, что над твоим колодцем точно есть мудрое небо.
Оно добаюкает нас потом, когда очень захочется любви.
А ее хочется всем, даже самым отважным.
