Далеко-далеко, на краю белёсой пустыни, подпирая могучими спинами голубеющую сталь раскалённого неба, стоят Горы. Они очень давно тут стоят. И помнят время, когда пустыня была ещё джунглями, и вместо орлов в небе кружили птеродактили. Горы поднялись когда-то из внутреннего ада земли пышущего таким жаром, по сравнению с которым зной пустыни – приятная прохлада. Горы стары. И так много всего повидали, что им нет уже никакого дела до таких мелочей, как валяющееся среди камней… Впрочем, всё по порядку.
Оглушённая тишиной, ослеплённая зноем застыла в неподвижности белёсая пустыня. Вдруг – шорох, шебуршание, ахи, охи, вздохи, быстро-быстро, темной молнией – Ящерка. Верткая, шустрая, ловкая, сообразительная (иначе давно бы съели) забежала под куст и стоит в тени, остужает лапки. А выпученные глазки уставились в голубеющую сталь раскалённого неба. Там кружит Орёл. Ящерка вздыхает, провожая его взглядом. На кусте что-то зашуршало (Ящерка вздрогнула) и, чиркнув крыльями – нырь, нырь – Воробей. Полетел к оазису. Ещё раз вздохнув, Ящерка побежала туда же.
В оазисе на троне среди разрушенного дворца древнего, давно покинутого строителями города – Лев. Он страдает геморроем (сидячий образ жизни) и язвой (скорбь за тупость подчинённых и неправильное питание). Высокие государственные мысли выбиты из головы обострением боли в желудке. А тут ещё…
- Лев, а Лев! – Ящерка перебирает лапками, уставившись на царя круглыми глазками. Тот молчит. Опять:
- Лев, а Лев!
- Ну чего-о?! – не выдерживает царь.
- Мне бы крылья!
Лев отупело смотрит на Ящерку. Явно видит её впервые.
- Чего??
- Крылья мне бы. Мой пра-пра-пра… короче, пра-какой-то-там-дед, Птеродактиль, умел летать. У него крылья были. И мне бы.
- Да я-то тут при чём??? – крик доставляет Льву боль, но тихо реагировать на этот бред он уже не может.
- Ну… Царь… Крылья… Дозволение… - лепечет Ящерка.
- Да летите вы все на Килиманджаро! Птеродактили недо…
Дальше Ящерка не запомнила. Отступая рывками под натиском рёва и моргая выпученными глазками, она поняла лишь, что царь не против. И работа закипела. Раздобыв картона и обрывков мишуры, и разных всяких красивых таких блёсток непонятно от чего, она, кое-как слепив всё это вместе, сделала себе крылья. Такие, что и павлин обзавидуется. Вот. А уж пра-пра-пра… короче, какому-то-там-деду Птеродактилю такое и не снилось. Ну, разумеется. Прогресс.
Важничая, Ящерка ползала по древнему, давно покинутому строителями городу, поблёскивая крыльями и глазками. Эпатируя.
- Ну и че-чего ты, чёрт тебя задер-ри коче-чевряжешься? Заче-чем тебе эта чепуха за плечи-чами? – Это воробей.
- Молчал бы уж! – с достоинством ответила Ящерка. Воробей просто завидовал. Но она задумалась. Она пробовала взлететь с разбегу (пока никто не видит, конечно же) но надо ли говорить, что ничего у неё не вышло? Голубеющая сталь раскалённого неба была всё так же далека…
- Не для пустыни такие шикарные крылья, - не отчаивалась Ящерка. – Орлы летают с гор!
И она потащила свои картонные крылья через белёсую пустыню к далёким горам, подпирающим могучими спинами голубеющую сталь раскалённого неба. И добралась до них. И взобралась на них. И…
Горы.
Горы очень давно тут стоят. И помнят время, когда пустыня была джунглями, и вместо орлов в небе кружили птеродактили. Горы стары. И так много всего повидали, что им нет уже дела до таких мелочей, как валяющееся среди камней в обрывках блестящей бумаги изломанное тельце пра-пра-пра… Короче, пра-какой-то-там-внучки Птеродактиля.