Как-то раз (не очень давно), когда я спокойно себе лежала на сынячьей кровати и втыкалась в телефон, в сынарник вошёл Мотя. Событие само по себе стандартное, регулярное и не из ряда вон. Вошёл и вошёл - было бы о чём говорить.
Обычно Мотя входит - и прямиком идёт на кровать. Там и укладывается: на сон утренний, промежуточный, дневной, послеобеденный или постоянный на ночь.
Но в тот раз он вошёл и почему-то сурово на меня посмотрел. Я как-то значения не придала поначалу. Мало ли - может, у него настроение плохое или сон дурной приснился. Или лоток не помытый. Или в миске видно дно.
Нет, я, конечно, не ринулась наполнять миску и мыть лоток… Но всё-таки дёрнулась в том направлении. Условный рефлекс, знаете, – великая сила. Вон, у собаки Павлова спросите, не даст соврать.
Впрочем, судя по дальнейшему Мотиному поведению, миска и лоток в данный момент его не сильно волновали.
Он ещё раз хмуро зыркнул в мою сторону и подошел к когтедралке. То есть к тому столбику от своей подставки, которая призвана изображать когтедралку. На столбик намотан джутовый шнур, котооры Мотя страстно дерет… Когтями! Мааалчачть, господа гусары!
Когда я говорю «страстно» – и именно это и имею в виду. С полной самоотдачей и вытаращенными от восторга глазами. Джутовые лохмотья летят во все стороны, Мотя счастлив.
Понятное дело, ни один, даже самый крепкий и внушающий доверие шнур такое отношение долго не выдерживал. Пара-тройка месяцев - и от красивой обёртки оставались страшные, даже местами жуткие ошметки, которые разлетались по всей квартире. Иногда Зёма их брезгливо нюхал и шумно и пискляво чихал:
- Апси!
И укоризненно смотрел на меня. Я угрызалась, конечно. Но не слишком. Каждый раз переживать и стыдиться - это никакой совести не хватит! А у меня ее немного, буквально на вес золота.
И вот, значит, хмурый и суровый Мотя посмотрел на меня, подошёл к когда-то бывшему джутовому столбику и схватил его в пламенные объятия. Помните советский мультик «Муравьишка»? Там кузнечик пытался признаться своей даме сердца:
- Я вас лю!..
Но ему на голову постоянно падал Муравей и всё обламывал.
На Мотину голову никто не падал, но его обламывал сам факт. Понимаете? Для правильного когтедрания необходимо звуковое сопровождение. Вот это - когда острые, как бритва, когти делают по джутовому шнуру такое «хррррррыщщщщ, хррррррыщщщщ». Это звук радует сердце и веселит душу. Мотину душу, разумеется. Меня раздражает, но кого это волнует?!
И тут вместо сладострастного «хррррррыщщщщ» когти делают «вжжжжжих!» Внезапно для меня, но, видимо, ожидаемо для Моти. Не зря же он на меня так хмуро заранее смотрел. Оказывается, шнур давно почил. И теперь сквозь драную оплётку кокетливо просвечивает гладкий бочок столбика.
И вот острые, как бритва, когти издают противный скрежет вместо благородного шуршания. Виноват кто?! Разумеется, одна там женщина, которая вместо того, чтобы оперативно заменить джутовый шнур, лежит и лупится в свой дурацкий телефон.
С одной стороны, Мотя, конечно, прав. Халатно я поступаю.
В с другой - он видел, сколько стоит десять метров джутового шнура?!
Но экономия экономией, а хмурый взгляд Моти просто так со счетов не скинешь. Это мотивация похлеще всяких там коучей и доморощенных психологов из серии «джаст ду ит!» Пришлось и мне… ду ит.
И я ведь именно так и сказала вслух: «Джаст ду ит!» Мотивировала себя, значит. Но меня не все поняли правильно.
- Окно закрыть? - крикнул муж из спальни.
- А что с ним? - удивилась я.
- Ну ты сказала, тебе дует. Давай закрою.
Я посмотрела Мотю и вздохнула. Мотя посмотрел на меня и пожал плечами. Ему не дуло. Ему нужна была нормальная когтедралка. Я начала гуглить стоимость джутового шнура.
И тут меня осенило. Когда мы переезжали пятнадцать лет назад из Узбекистана, мы, как добросовестные хомячки, постарались перевезти с собой всё, что могло нам тут более или менее пригодиться. И вы знаете, несколько килограммов зелёного листового чая здорово помогли нам адаптироваться. Мы пили его несколько лет, постепенно, в гомеопатических дозах переходя на тот, что покупали уже тут. Вроде безболезненно прошло.
Так вот, среди прочего, у меня в закромах лежит приличный такой отрез гобеленового полотна. Ну, не совсем гобеленового и не совсем полотна… Но что-то такое текстильное. Когда-то мы с маман покупали этот отрез с целью облагородить старую мебель. В итоге мебель давно канула в небытие, а тканюшка - вот она, красавица. Лежит!
- Так почему бы её не…? - подумала я. Мысль хоть и была незавершённой, но всё же соблазнительной.
По странному совпадению я даже помнила, ГДЕ она лежит. И это во всей ситуации было самое удивительное. Потому что обычно все мои порывы «что-то сделать» обламываются именно потому, что я не могу найти то проволоку, то плоскогубцы, то «вон тот кусок картона, – помните?! – никто не видел?».
Ну что делать, раз так всё срослось. Достала я отрез, плоскогубцы, отвертку, молоток, коробку с саморезами и мешок с гвоздями. Я вовсе не была уверена, что мне пригодится весь этот набор, но ощущать, что у меня есть «инструменты!», было приятно. Вообще, конечно, было приятнее, чтобы они были с розовенькими пенорезиновыми рукоятками. Я такие видела у кого-то, мне в комментах присылали. Обзавидовалась…
Но уж что было, то было. Плоскогубцы я в своё время отжала у мужа. И категорически отказалась возвращать. А молоточек я вообще выцыганила персонально для себя. Правда же, классный?
Когда я устроилась возле столбика и начала срезать с него остатки шнура, Мотя заволновался. А ну как он останется один на один с совсем голым столбиком?! Что он с ним делать станет? Стыдобища какая!
- Ша, Мотя, - успокоила я котика, с пыхтением откручивая саморезы, которыми прикручены начало и конец шнура. - Ща всё будет! И будет хорошо!
Мотя с сомнением следил за моими потугами. Он не верил ни в меня, ни в «хорошо». Мотя хотел когтедралку, а не гобелен во весь столбик!
Но меня уже было не остановить. Если уж меня посетила Муза - это всё. Не отмашешься.
И я расстелила прекрасный гобелен по всему сынарнику и как давай ножницами чикать. Когда через полчаса в сынарник заглянул супруг, – был весьма фраппирован. Я кромсала роскошный кусок гобелена, честно ждавший своего звёздного часа полтора десятка лет. И кто ж знал, что звёздный час - это превратиться в обёртку для столбика?!
- А молоток-то тебе зачем? - беспечно поинтересовался супруг.
А вот не надо мужу Музу перебивать! Чуть в лоб этим молотком и не получил! Ещё бы - под руку спрашивать! А у меня, между прочим, во рту гвоздь!
Я свирепо махнула в сторону супруга молотком: мол, не видишь, я творю!
Муж понимающе переглянулся с Мотей, в глазах у обоих мелькнула одинаковая мысль: «Бабы!..» Но оба же благоразумно промолчали.
А вот Пуня молчать отказалась. У нее вообще язык за зубами с детства не держится. Она готова трындеть с Танкистом, Таксидермистом, Одной-там-женщиной и Приходящей Бабушкой. А когда никого нет - то оно даже и лучше. Потрындит сама с собой. Всяко уж с умной-то кошкой поговорить приятно, правда? Вот и Пуня так думает.
- А что это? А как это? А это что? А шнур где? А, это молоток! А зачем молоток! А это такое острое что? Кто порежется? Я не порежусь! Кто уколется? Я не уколюсь! А можно мне пожевать... ладно-ладно, не можно, я поняла!
Так или иначе, через полтора часа моих самозабвенных манипуляций когтедральный столбик оброс гобеленом. Да, было непросто. Да, результат оставляет желать лучшего. Но ведь и я не каждый день забиваю саморезы молотком! Ну ладно… вкручиваю отверткой… Но сначала всё равно чуть-чуть забиваю!
…Когда я отступила на два шага, чтобы полюбоваться делом наших - моей и Музы - рук, Мотя презрительно фыркнул. Я сначала хотела обидеться, но посмотрела ещё раз и пришлось признать: Мотя таки прав. Гобеленовые уши, торчащие во все стороны от лежанки, вовсе не тянули на шедевр.
Плюс ко всему, из «ушей» торчали нитки. И Зёма первым делом попытался их заглотать. Этот… Ликалепный не пройдём мимо даже самой завалящей ниточки! Чуть отвернулась - уже чавкает!
Нитку я выдрала обратно, молоток отобрала… Уши пришлось пришить. Но где я - и где шить?!
- И чо? - недовольно сказал Мотя, когда я, вроде бы, закончила. - Ты обещала «ща» и «хорошо». Где?!
Я не хотела признать, что тоже ожидала другого результата, а не кривой обивки вокруг столбика. В конце концов, я венец природы! Почему меня Мотя не уважает?! Развёл тут… анархию!
- Вот! - тыкнула я Моте в подставку. - Не нравится?
- Нет, - фыркнул Мотя. - Шнур верни.
На это я обиделась окончательно и показала Моте фигу. Мотя в ответ дёрнул спиной и демонстративно подрал когти о коврик.
Пуня лежать на новой лежанке тоже отказалась:
- Она пахнет… древностью!
Подумаешь… пятнадцать лет всего. Тоже мне древность.
- Ну и как хотите, - сердито сказала я. - Валяйтесь на полу тогда!
Собрала ошметки шнура, саморезы, молоток, махнула рукой Музе, и мы оскорблённо ушли.
Мотя показательно лежал на полу, на кровати, на коврике, на стуле - но только не на лежанке. Прошла неделя. Ни Мотя, ни Пуня лежанку не признавали. Зёма не признавал её и раньше: подозреваю, что с его «жировой прослойкой» и отрицательной массой лежанка была слишком жесткой.
Но вот я начала находить на подставке клочки пуха. А гобелен на столбике подозрительно скособочился.
Когда я в очередной раз лежала на сынячьей кровати, в комнату вошёл Мотя. Проходя мимо столбика, он искоса глянул на него. Потом на меня. Я вопросительно подняла левую бровь. Мотя дёрнул спиной. Но мы оба понимали: это его новая когтедралка.