Ангелы‑хранители – это люди, которые любили и оберегали нас при жизни. Человек, смотрящий на небо
Наверное, я влюбился в неё именно тогда – на дне рождения друга. Это был загородный дом. На празднике собралось человек пятнадцать. Я пришёл с двумя пакетами пива. Улыбаясь, открыл дверь именинник, он же дружище с работы. Поздравление и подарок виновник торжества получил сразу, прямо на пороге. Чего тянуть?
Дом, куда меня пригласили, двухэтажный, по всему видно – дорогой и богатый. Первый этаж довольно большой, разделён на две зоны: справа от входа кухня‑столовая, слева – место для отдыха. В кухонной зоне во всю ширину пространства расположился стол. За ним уже вовсю веселилась шумная компания. В зоне слева – кожаный диван и стеклянный журнальный столик. Напротив – широкая плазма. Тут же рядом полки с книгами.
Я посмотрел налево, а потом направо – меня привлекла мысль усесться и почитать на удобном диване. Я направился в сторону с книжками. На полке лежали в основном старые томики, изданные ещё в Союзе. Меня охватило любопытство. Интерес был велик. Казалось, будто я нашёл клад. Со мной так бывает: вдруг хочется просто взять и залезть к кому‑то в его жизнь, и немного пожить ею. Странно – ещё несколько лет назад я и не думал, что буду рассматривать какие‑то книги. Я же не какой‑то задрот и ботаник. Книги – это всего лишь скучная бумага, источник радости и наслаждения для этих книжных червей и людей не от мира сего. С этими психами просто никто не хочет общаться. Вот они свои носы в книгах и держат – так я считал раньше. Но всё поменялось, когда я попал в армию. В единственном увольнительном за всю службу я купил себе маленькую книжку – Ницше «Так говорил Заратустра». Книжка жила со мной в нижнем кармане штанов. Она прошла многое – можно сказать, огонь и воду. Я изучил сие произведение вдоль и поперёк. Что‑то даже выучил наизусть: «Мужество – лучшее смертоносное оружие, – мужество нападающее: оно забивает даже смерть до смерти, ибо оно говорит: “Так это была жизнь? Ну что ж! Ещё раз!” Но в этих словах громко звучит победная музыка. Имеющий уши да слышит». Много раз эта фраза поднимала мой дух, когда я уже хотел сдаться. В общем, почитав про странствия Заратустры, я перешёл к Ремарку. И так пошло‑поехало.
Сейчас мне больше всего нравился Гюго. Его романы были полны истиной литературной красоты… Ладно, вернёмся к полке. О, вот эту серую потёртую книжку знаю – Жюль Верн, «Таинственный остров»; на обложке большой воздушный шар. Так, а это что? Насибов «Безумцы» – на обложке
суровое мужское лицо. Синяя книжка – во всю обложку: «Самолёты Страны Советов». И ещё много книг, о которых я и не слышал. Перебрав ещё с минуту полку, я выбрал себе чтиво – тоненькую зелёную книжку c подклеенным скотчем корешком: «Откровенный разговор».
Там же на обложку вынесены вопросы: «Для чего мы живём?», «Что мы можем?», «Мужская работа», «Ты и она». Написал её Юрий Андреев – тоже неизвестный мне писатель… Но почему же неизвестный? Такие темы. Вечные…
Плотный шум всё ещё стоял на этаже. Я сбросил взгляд с полки с книгами в сторону стола. Один из хохмачей надрался и стал барагозить. Его обступили ребята и начали успокаивать. В особенности именинник – сегодня он не похож на офисного менеджера, сегодня он выглядел как рефери на спорном матче.
Повезло – кожаный диван свободен. Все заняты дебоширом. Прихватив «Откровенный разговор», не обращая внимания на окружающий галдёж, я присел почитать. В начале книги приводится тезис: игра в шахматы есть сама жизнь. Отстаивая короля, ты отстаиваешь свой основной жизненный ориентир. Можешь дать в жертву пешек и даже ферзя. Можно потерять всё, но не короля.
Я с вниманием учёного перечитывал этот принцип, дабы тот основательно отложился в голове. Но тут же ощутил чьё‑то присутствие. Вот так никому не мешаешь, а кто‑то приходит и портит весь настрой. Я глянул вправо – в сторону шевеления на диване – и смутился: рядом со мной сидела светловласая особа. Я сразу же вспомнил её, да и трудно забыть такую королевскую осанку. Она работала со мной в одной компании. Встречалась на лестнице и пару‑тройку раз во дворе здания организации. С невообразимой грацией и одновременно простотой она держала в руке яблоко. Тонкие пальцы другой руки были заняты журналом с фотографиями картин современных художников. Её шея и гладкий овал лица походили на талантливую работу скульптора. Светлые прямые волосы были собраны на затылке в хвост. Добавьте к увиденному алебастровый цвет лица, лёгкий румянец, какой бывает только у блондинок, и абсолютно правильные черты лица. Весь её вид казался отголоском античности. Мне вспомнились изображения женщин из Древней Греции и Древнего Рима…Странно: её глаза, полные синевы, стыли грустью. Даже её чёрные ресницы подрагивали с какой‑то плохо скрываемой меланхолией. Я задумался, держа в руках книгу и смотря в сторону девушки. Потом мой взгляд переметнулся, и я увидел блеск её помолвочного кольца. Жаль… Я моментально очнулся от мечтаний и снова уткнулся в свою книгу…
Буквально через секунду что‑то дёрнулось слева – это Мария, моя коллега‑приятельница:
– Чё сидишь тут? – воскликнула Мария, пристроившись рядом со мной. – Ты же на день рождения пришёл, а не в библиотеку. Давай‑ка ко всем!
– Да мне не хочется пить, – ответил я. – Там за столом водка да пиво. Ещё этот пёс сутулый нажрался, орёт что‑то.
– Да знаю я, чего ты тут засел! – улыбалась Мария. – Тут Катя. Я заметила, как ты пялишься на неё.
– Да неправда… – сделал я безмятежный вид. – Я просто читаю…
– Мне‑то не надо врать! Я вас, мужиков, насквозь вижу, – поправив очки, манерно протянула Мария. – Давно замужем и дети есть – разбираюсь немного в жизни.
– Она так хороша, как те женщины в туниках из Древнего Рима… – внезапно вырвалось у меня. – Да и она вон, смотри, с кольцом…
– Не дрейфь, действуй, – придвинулась Маша ближе. – А кольцо всего‑навсего помолвочное, жених ещё ничего не значит. Не проблема! – твёрдо заявила Мария.
– Слушай, она тут рядом сидит. Всё же слышит… – удивлялся я напору приятельницы.
– Да вообще пофиг! – улыбалась Мария. Очки с толстыми стёклами увеличивали её глаза, делая их просто огромными.
Мне нечего было сказать. Маша всегда была прямолинейна и умна. Так и тянуло послушаться её совета…
– Кать, вот этот парень, с книжкой, – посмотрела Мария в сторону девушки. – Он раньше нормальный был, недавно такой стал. Такой нелюдимый. – Маша плавно пододвигалась к Кате. – Он сказал, что ты на римскую знатную даму похожа. Сказал, тебе туника пойдёт. Обалдеть, вот эстет!
– Маша… Ты меня смущаешь… – отвечала девушка.
– В общем, пожалуйста, знакомьтесь и общайтесь. – Маша показала на меня рукой. – А мне домой пора. У меня, вообще‑то, дети, за ними приглядывать нужно.
Маша ушла с празднества. Мы с Катей остались вдвоём на диване. Правда, в тот вечер мы не обменялись ни единым словом. А шумный день рождения продолжался. Через полчаса безмолвного чтения книги я ушёл…
Прошло несколько дней. Я всё чаще сталкивался с Катей на работе. В коридорах, на лестнице. Каждый раз мне нечего было сказать ей. Я откровенно любовался простотой и элегантностью её платьев, идеально смотрящихся на стройной фигуре.
Однажды, после нервного рабочего дня, я хотел как можно быстрее напиться и пошёл в близлежащий знакомый ресторанчик. Вокруг царила осенняя отвратная тоска. Я шёл быстро, наплевательски, по лужам. Мне надо было срочно залить стресс алкоголем. Мои ноги отлично знали дорогу, так что я не особенно смотрел по сторонам. Вижу – в тридцати метрах заветная вывеска. Ускорил шаг. Дыхание вдруг сбилось… Впереди медленно шла Катя.
– Привет, – сказал я, поравнявшись с девушкой.
– Привет… – улыбнулась она добро.
– Что ты тут делаешь? – спросил я.
– А ты?
– Да так…
– И я.
Не сговариваясь, мы пошли вместе. Почти ровно, шаг в шаг. Проходим мимо вывески моего заветного ресторанчика. Странно, я больше не хотел зайти туда. Алкоголь был мне больше не нужен. Вместо этого мы просто шли по улице. В тишине, без всяких слов. Ветра не было; воздух был настолько ароматен и свеж, что его можно было пить, смакуя каждый глоток. Мокрый асфальт тротуара сияет бликами фонарей. Слева цветные вывески магазинов, справа редкая линия пожелтевших берёзок. Я заметил, как Катя довольно улыбается. Смущаясь этой близости, я то не знал, куда глаза деть, то, наоборот, смотрел на неё смело и даже с каким‑то вызовом. Насколько же она прекрасна!… Неловкое молчание затягивалось.
– Куда ты идёшь? – спрашиваю я.
– Просто вперёд. У меня вечерняя прогулка, – проговорила она, смотря томной лазурью.
С ней было хорошо. Будто долгая депрессия отступила и растворилась.
– Тут у меня остановка, дальше я на автобусе. Значит, пока, – сказала она, нежно улыбаясь.
– Пока… – ответил я, ощущая, как земля уходит из‑под ног.
Катя уехала. Я остался один у дороги в незнакомом месте. Хорошо уже то, что совсем не хотелось напиваться. Значит, завтра не будет болеть голова. Наверное, сегодня я напился обществом Кати…
На следующий день я опять встретил Катю. В коридоре, рядом со своим рабочим кабинетом.
– Привет… Вчера хорошо прогулялись, – сказал я, замявшись.
– Да. Неплохо «поболтали», – улыбалась Катя.
Дальше, после пары слов и неудобных взглядов, мы как ни в чём не бывало отправились жить своей обычной повседневностью.
Наша прошлая прогулка продолжалась минут двадцать. Мне было мало, я хотел ещё. Мне нравилось чувствовать её рядом. Нравилось смотреть на её улыбку. Мне нравился её шёлковый взгляд. Мне нравилась её статность балерины. В общем, мне нравилось в ней всё…
Я хотел ещё…
Я написал ей сообщение через соцсеть:
«Привет. Как дела? Может, пройдёмся?»
Я с нетерпением ждал ответа. Держал «на пульсе» все входящие сообщения.
«Пройтись можно. В 17:00 у выхода», – ответила она через два часа.
Сообщение заканчивалось смайликом. На душе стало приятно и спокойно. Даже коллеги заметили мой приподнятый позитивом дух в течение дня. Они дивились моим изменениям. А я пребывал на седьмом небе от счастья и выжидал заветные пять часов.
Вечерняя встреча прошла хорошо. Казалось, что мы хоть и разные, но при этом очень похожи. Что можем читать мысли друг друга. Поэтому длинные разговоры нам были ни к чему. После этого вечера мы стали видеться чаще. Сначала два раза в неделю, потом три. Потом встречались сразу после работы.
В очередную прогулку мы шли мимо давно знакомого кафе. Наш путь почему‑то всегда проходил рядом с ним. Кафе, как всегда, зазывало своей броской вывеской. Внутри светились приглушённые огни. Людей совсем не было. И конечно, мы решили туда зайти. В дальнем углу затемнённого помещения виднелся подсвеченный стол. За ним пристроился пухленький диванчик. Твёрдым шагом Катя прошла вперёд и заняла место. Её глаза дружелюбно приглашали присесть напротив. Не успел я понять, что к чему, так откуда ни возьмись появился моложавый официант и любезно предложил пёстрое меню в глянце. Рассмотрев внимательно чудные напитки, мы синхронно ткнули пальцы в одно и то же – бокал «Маргариты».
– Это! – воскликнула Катя.
– «Маргариту» пьют по‑особенному. Есть целый ритуал питья, – произнёс я задумчиво.
Кое‑как мы обмазали края бокалов солью. При этом рассыпали бо́льшую часть на столе. Смеясь, мы признались друг другу, что пьём «Маргариту» впервые.
Её скромный смех запечатлелся в памяти тёплым фото. Я ощутил полный жизнью момент – музыка лаунджа, жёлтый свет ламп и нас только двое. Нам хорошо, вкус счастливого мгновения… Всё происходящее походило на блаженство колдовства, магию из сказок.
Мы вышли из кафе, обдуло прохладой. Я взглянул на Катю с волнением. Может, она замёрзла? Есть ли у неё шарф? Из кармана пальто Катя вынула белый палантин и обернула им тонкую шею. Дальше мы прошли ещё немного. Опять же молча.
Подошло время прощаться. На долю секунды Катя застыла передо мной. Её взор проникал в душу. Он ослабил меня, мои глаза опустились. Взгляд наткнулся на блеск помолвочного кольца. Печаль прихватила сердце, я изменился в лице. Катя заметила это, её улыбка погасла.
– Пока… – произнёс я тихо.
– Пока… – сказала она, сделав шаг в сторону остановки.
***
Странно, раньше я натыкался на Катю внезапно и часто. Сейчас всё изменилось. Хоть мы и работаем в одном здании, но я не видел её уже с неделю. Говорят, если человек не встречается на твоём пути, значит, ты не горишь желанием его видеть. А когда хочешь встретить, думаешь о нём, то встреча неизбежна. В моём случае я мечтал увидеть её хоть на один миг… Я скучал по ней. При этом меня не переставал мучить внутренний голос, властно требовавший оставить надежды и спокойно погрузиться в свой персональный ад: «Она же почти что замужем, а значит, недоступна. Но даже если ты ей и нравишься, туда лезть нельзя. Разрушишь и её, и свою жизнь. Но…» – болело словами внутри.
Неожиданно после недельного перерыва Катя объявилась на горизонте. Мы столкнулись взглядом в конце дня. Прямо на выходе из здания нашей конторы. На лицах появилась созвучная улыбка.
– Как дела? – спросила она.
– Да никак… – ответил я.
Неосознанно, вместе мы, как и прежде, двинулись по тротуарам по нашему обычному маршруту. Шли, как всегда, почти не разговаривая. Постепенно я оживал. Вновь пропитывался долгожданной близостью дорогого мне человека.
Впереди предсказуемо показалось наше ранее облюбованное кафе. Быстрый обмен улыбками – решено, идём туда. Точно по заказу, как и в прошлый раз, там царила тишина. Наш крайний столик свободен. На этот раз мы громко, без стеснения смеялись. Мне почему‑то показалось, что Катя смешно ест. Она звонко тыкала вилкой по тарелке. Пыталась поймать всё время ускользающий ломтик картошки фри. Я сравнил её с самым милым дятлом на свете. Хохоча, Катя уронила вилку на пол. Потянулась за ней под стол и с грохотом шлёпнулась на пол. Теперь уже хохотали мы оба. Она так и осталась смеяться, лёжа на полу. Я как можно мягче поднял её и усадил на диван рядом с собой. Голова Кати опустилась мне на плечо. Она притихла. По мне прошлась невидимая приятная волна. Я закрыл глаза, впитывая аромат её волос.
Каждый день мы проводили вместе. Каждый день был насыщен и полон. Всё изменилось – теперь моя жизнь уже не представлялась мне вязким беспросветным несчастьем. Дни с Катей бодрили. Её сердечность и забота помогли растопить лёд, до сих пор сковывавший моё сердце. Я стал замечать больше хорошего – в людях, природе, обычных бытовых вещах, – начал чаще улыбаться. Перестал, чуть что, исходить чёрной злобой. Глубины души прояснились и наполнялись цветом радуги.
Катя без устали выводила меня в свет. Мы бродили по крафтовым кафешкам и ресторанчикам. Она показала мне всякие модные сласти – лавандовый капучино, пончики со вкусом дор блю, эклеры в золотой глазури, шоколадный фондан. Уровень моего удивления зашкаливал. Например, чего стоили мои безмерные восклицания, когда из кексика‑фондана медленно вытек топлёный шоколад. Катя вытаскивала меня в парки. Всю жизнь я прожил в Питере, но парки особо не посещал. Удельный парк, парк «Сосновка», Есенина… Каждый из них мы прошли полностью, неспешно. Наслаждались солнцем, природой и друг другом.
В отличие от меня, у Кати была машина. Водить она не любила, поэтому авто особо не использовала. Но после душного города душа просилась на природу, Катя садилась за руль, и мы отправлялись по пригородам – например, в Пушкин. Мы обошли весь Екатерининский парк.
– Смотри! Какой интересный дядька на скрипке играет! – воскликнула Катя.
– Какой он тебе дядька! – удивлялся я. – Серьёзный музыкант, вообще‑то!
Кудрявый длинноволосый музыкант как раз в это время вычерчивал смычком мелодии «Грозы» Вивальди, тем самым ещё больше одухотворяя наш дивный променад.
***
Кажется, она забыла о своём женихе. Кольцо на пальце больше не появлялось. Однажды я спросил:
– Катя, у тебя было кольцо…
– Не спрашивай. Ведь ты же мой любимый мужчина, – сказала она, целуя меня в нос.
После этого признания время, проведённое врозь, становилось для меня сплошным страданием, то же чувствовала и Катя. Поэтому было решено жить вместе. Мы взяли в аренду однокомнатную квартиру. Ремонт был не новый, но эта простота и своеобразная серость меня устраивала. Может, просто я не знал, как выглядит альтернатива. Эту альтернативу показала Катя. В нашем крохотном жилище она создала настоящий домашний уют. Купила красивые деревянные стулья. Пледы и бельё на кровать. Коврики в ванную и прихожую. Милую посуду, вазочки для цветов, ароматические свечи. Апогеем «мимишности» стал красочный поднос с ланью и воробушком. Она принесла его в один из вечеров. Держа в руках находку, улыбаясь, остановилась в коридоре. Заметив лукавую ухмылку Кати, я внимательно рассмотрел поднос и был вынужден признать: да, она несомненно грациозная и прекрасная лань, в то время как я бездомный и бесприютный воробьишка – именно так я ощущал себя в нашу с ней первую встречу.
Вместе мы пересмотрели множество семейных фильмов и мультфильмов. Каждый из них был полон доброты и волшебства. Это волшебство росло от нашего единого сердцебиения. Теперь мы засыпали в обнимку и просыпались так же в обнимку. Я уже не мог жить, не видя перед собой любящих глаз Кати.
***
Сегодня мы едем на пикник к озеру. Катя, как всегда, набрала целый пакет неведомых мне вкусняшек. Она любила баловать ими нас обоих.
– Куда ты столько набрала! Деньжищ же натратила!
– Да какая тебе разница! – улыбалась Катя. – Белка ты пухлая! – воскликнула она, дёрнув меня за щёку.
В тёплых объятьях мы неподвижно лежали на берегу. Слушали движение слабых волн и смотрели на приближающийся закат.
Мы незаметно уснули. А пока мы спали, нас искусали комары…
Время летело незаметно. Благодаря Кате я питался новыми эмоциями, новой жизнью. Она дарила себя без остатка. Говорила, как сильно любит, как ценит каждый совместно прожитый момент. Иногда, задумавшись о своём, я смотрел в окно, полностью растворившись в своих мыслях; застав меня за этим занятием, Катя на цыпочках заходила в комнату, тихо подкрадывалась и потом обхватывала мою шею руками, повисая всем телом. Я смотрел в её изумительные, лучистые глаза, видя в них любовь. Мы просто молчали, любуясь друг другом.
Всё с ней было для меня в новинку. Бывало, мы танцевали. Кружились по комнате под доносящиеся из компьютера ритмы или в полной тишине. Иногда мы ходили в клуб. Играла музыка и мелькали огни, но танцпол всегда был потухшим, людей совсем не было. Раз за разом мы взрывали эти скучные места своим азартом и весельем. Светомузыка сияла в наших глазах. Страсть во плоти. Часто в колонках звучала моя любимая песня:
Если ты со мной, я могу дышать.
Если ты со мной, жива моя душа.
Каждый новый вдох для тебя одной,
Сердце бьётся вновь, если ты со мной.
Раньше мне бы и в голову не пришло, что во мне откликнутся слова попсовой песни. В тексте отображалась вся суть моей теперешней жизни. Я не представлял, что в одночасье может появиться человек и изменить собой весь мир. Вырвать тебя из мертвецкой тоски и придать живительные цвета каждому прожитому дню.
***
Шло время, мне было тревожно за Катю – ведь теперь я видел, насколько на самом деле она загружена работой. Из‑за этого мне было неудобно, даже стыдно. Ведь она была всегда за рулём. Спросонок в выходной мы покупали продукты, потом Катя садилась за руль, и… мы мчались на природу – Катя за баранкой… Целый день, как таксист… Пора что‑то менять. «Решено!» – подумал я. Пришло время очередной попытки сдать на права. Раньше пройти экзамены не получалось. Я завалил вождение три раза кряду.
Без хорошего наката никуда. В автошколе у дома я нанял инструктора.
– Да, так, хорошо. Сейчас сцепление и тормоз, – долдонил он, играя в стрелялки на телефоне.
Пропуская неспешный поток людей, я остановился перед пешеходным переходом.
– Теперь налево. Прямая дорога будет. Можно разогнаться, – не отрывая глаз с телефона, равнодушно цедил инструктор. – Теперь переводим на вторую, третью.
Сцепление – передача, сцепление – передача. Машина набрала скорость. Одной руки мне вполне хватало уверенно держать руль.
Вдруг справа на дороге появились дети! Руль резко влево. Машина вылетела на встречку. Удар. Крики. Резаная боль. Глухая боль. Тишина. Тьма…
Свет. Во всю ширь встало белое пространство. Я вижу то, что не видели прежде глаза. Слышу то, что не воспринимали уши. Чувствую то, что не представляло сердце. Здесь не холодно и не жарко. Я не ощущаю тела. Где я? Я иду вперёд. Тут не видно ни конца, ни края…
Приближается звук. Плач. Откуда он? Вокруг никого нет. Плач становится сильнее. Женский плач. Он как будто рядом, прямо напротив. Смотрю по сторонам. Яркий свет – как же он прекрасен… Я могу наблюдать его минуты, часы, дни… Смотрю вниз – белым‑бело! Мягкая снежная вата…
Опять шум…
– Что происходит?! – закричал я, пытаясь разглядеть хоть что‑то, кроме белого цвета.
Сделав шаг в сторону звука, я будто провалился. Упал в бездонное ущелье. Мгновение – и я оказался совсем в другом месте… Всё стало не так светло и приятно. Я ощущал себя запертым, мне мало места! В жестяной коробке. В машине… Зачем я тут?!
– Верните всё как было! – надрываюсь я во весь голос.
Плач слева. Резко поворачиваю голову. Узнаю – Катя… Гнев исчез, смотрю внимательно. У неё что‑то в руках. Мягкая игрушка, медвежонок. Это был мой первый подарок… Катя, прижав его к себе, горько рыдала. Затем сквозь слёзы поставила медведя на пассажирское сиденье, прямо на меня, и, выехав на дорогу, надавила на газ… Её красные глаза излучали уверенность. Она мчалась уже под сто километров в час, сто двадцать, сто сорок.
– Стой! – кричу я.
Она не слышит. Впереди затор. Машина продолжает набирать скорость.
– Катя! Стой!
Её руки твёрдо держат руль. Она закрывает глаза. По щекам стремглав бегут слёзы.
– Катя! Катя! Катя! – надрываю я горло.
Она резко раскрывает глаза и давит на тормоз. Громкий визг тормозов, запах жжёной резины. Машина на перекрёстке. Впереди в упор стальной отбойник фуры. Катя смотрит будто на меня, её зрачки бегают, она ищет, но не находит… пытается увидеть, но ничего не получается. Никого. На соседнем сиденье нет медведя. Его закинуло под ноги… Катя поднимает его и смотрит в пластмассовые глаза игрушки…
– Катя! – взываю я.
Внезапный толчок. Выбрасывает меня из машины. Вырывает из привычного мира. Завис дуновеньем. И вот опять оно – бескрайнее белое море…Так хорошо, хочется спать.
***
Странно, я лежу. Беспокойно. Вижу, как барахтаются крохотные ножки в ползунках. Ворочаюсь, пытаюсь понять, где я. Туго затянут какой‑то шнурок на шее, очень неудобно. Что‑то на голове. Давит уши. Кажется, чепчик… Я вижу бортики вокруг. Я в детской кроватке. Так неудобно! Текут слюни. Сейчас я заплачу.
Сверху какие‑то лица. Эти двое смотрят на меня. Улыбаются. Это же мои родители… Такие молодые! Я начинаю невольно смеяться. Они щекочут меня. Я заливаюсь ещё бо́льшим смехом. Маленькие ручки пытаются защищаться от навязчивых щекоток. Кроватка качается – кажется, она движется! Я в коляске… Яркий свет, морщусь. Это что, небо сверху?! Точно – небо. Как будто я в добром сне. Мне тут нравится…
Вижу колыхание ветвей и лучи солнца. Родители катают меня, продолжают умиляться. Замечаю тут что‑то странное. Чем‑то пахнет. Чем‑то едким.
– Вы что?! Не чувствуете! – протестую я плачем.
Мама берёт меня на руки. Пытается успокоить.
– Газ! Сейчас задохнусь! – рыдаю я во всё горло.
Поднимаю глаза к небу, и меня тут же ослепляет солнце. Резкий нырок… Зажмуриваюсь. Упал. Не понимаю, вверх или вниз… Раскрываю глаза. Они всё ещё в слезах. Оглядываюсь в изумлении. Я могу идти, и я иду. Знакомые стены, мебель.
Я чувствую газ.
Иду по коридору. В нём мечется чья‑то собака. Прохожу мимо, дальше. Открываю дверь на кухню. За столом Катя. Без сознания. Её голова лежит на нашем фото.
– Катя!
Реакции нет.
– Катя!
Пытаюсь её схватить. Бесполезно. Врывается пёс, скалит зубы.
– Видишь?! Слышишь?! Лай громче, псина!
Бегу в коридор, зову собаку. Собака уже у выхода. Прохожу сквозь дверь. На лестничной площадке никого.
– Лай, глупая псина! Лай! – надрываю я голос.
Пёс лает с пеной у рта. Бешено рычит. Скребётся.
– Громче! Громче!
Собака бьётся о дверь.
Появляется соседка напротив. Сверху спускаются люди. Соседка испуганно стучит в дверь.
– Что случилось? – воскликнула женщина в страхе.
Дёргает за ручку – дверь была открыта…
Белизна. Так хочется плыть в этой белизне. Она так притягивает в свои просторы. В своё доброе море из пуха и перьев. Хочется тонуть в нём, спать…
***
Через сон, через закрытые глаза возникает образ. Чёрно‑белые тона негативом плёнки создали черты лица. Я очнулся. Недосып. Передо мной высотой метров в десять голова мужчины. Мышцы лица живые, сокращаются неврозом. Внимательный тёмный взгляд, вокруг глаз рваными расходящимися линиями глубокие морщины. Глаза щурятся или злятся, не понимаю… Острый нос, высокий лоб. Длинные, чуть приподнятые углом брови. Подбородок выпирает. Щёки и закрытый рот напряжены, будто сжаты зубы. Нет сил смотреть на это лицо, на эти глаза, но какая‑то сила словно притягивает меня, и я иду, плыву к нему.
Вижу его прошлое, вижу убийства. Вижу его кровавые руки, как он получает удовольствие. Я ненавижу его… Не могу терпеть – нестерпимая ненависть словно разрывает меня на части. Давит жуткая головная боль. Безвольно обхватываю лицо руками. Сквозь пальцы просачивается воздух. Он другой, теперь у него есть сырой привкус… Меня обдувает сильным холодным ветром. Руки ослабли, опускаются.
Я в ночном лесу. Нет, в парке. Аллея, вокруг густые деревья. Нет света. Здесь будто убита сама жизнь, здесь веет страхом… Я чувствую запах смерти – твёрдый, не дающий шанса. Иду на него. Вдали появляется знакомый силуэт, знакомая походка. Катя!.. Она совсем одна. В этой тьме. Мой шаг учащается, превращается в бег. Из черноты деревьев появляется фигура страшного человека. Он медленно движется за Катей. Бесшумно, крадучись. Я замечаю в руке человека рукоять ножа‑финки, лезвие спрятано в рукав кожаной куртки.
Двумя рывками поравнялся с убийцей. Разворачиваюсь, иду перед ним. Всматриваюсь. Это то самое отвратное лицо. Одним движением появляется лезвие. Я вижу, как эта «мразь» готовится. Я во власти страха. Дыхание смерти проходит сквозь меня. Страх превращается в горящую злость. Вмиг выпад головой в переносицу – удивительно, удар достиг цели, мразь падает на землю. Время замедляется.
Я бью и бью в несопротивляющееся лицо, превращая его в кашу из мяса и осколков костей. Я задыхаюсь от усталости, вкуса крови во рту и в воздухе. Поднимаюсь, оборачиваюсь, Кати уже нет…
***
Трудно стоять. Я на стуле. Он качается. «Сейчас я грохнусь!» – Смотрю вниз, какие у меня маленькие носки…
Слева и справа сёстры, совсем ещё школьницы. В белых праздничных платьишках. Сзади меня поддерживают большие ладони. Поднимаю голову – это руки отца. Стоит рядом с матерью. Тоже одеты празднично – пиджак и платье. Спереди какой‑то мужик. Нервничает, мельтешит, суетится.
– Улыбаемся! – вскрикнул фотограф. – Сейчас вылетит птичка!
– А я сейчас свалюсь с этого стула! – пытаюсь сказать я, сдерживая слезы. – Пустите меня!
Этот, с фотоаппаратом, недоволен.
– Одной фотографии хватит. – произнёс отец.
Он взял меня на руки и поставил на пол.
Я сразу сбегаю. Куда подальше, быстро перебирая ножками. Мчусь в другую комнату. Прячусь за диван. Я затихарился, тут меня никто не найдёт. Главное – переждать, отсидеться. Выбираю позу поудобнее – кажется, я тут надолго. Внезапный свист в коридоре. Очень громкий. Болят уши. Я прикрываю их ладошками. Звук не прекращается. Во всём теле появляется уже знакомая тяга, сейчас я снова окажусь рядом с Катей. Я очень нужен… Выхожу из укрытия. Медленно двигаюсь в сторону шума. Захожу в коридор. Ещё шаг – падение. Глубокий провал. Тянется резкая прохлада. Мягкий прорыв. Я в городе, на оживлённой улице… Ревёт гудок поезда. Я на путях.
Смотрю на стремительно приближающийся поезд. Вижу – Катя… Она идёт. Ничего не видит, не слышит. Наушники.
– Поезд! – кричу я.
Подбегаю ближе. Пытаюсь её схватить. Руки проваливаются. В лихорадке кричу в лицо. Реакции ноль…
Взгляд Кати пуст, она ни о чём не думает, ничего не замечает, просто переходит через рельсы.
В горячей панике дотрагиваюсь до её лица. Кончики пальцев чувствуют теплоту… Руки оживают. Прижимаю её к себе. Делаю шаг в сторону. Поезд с рёвом пролетает мимо. Катя застыла в моих объятьях. Смотрю ей в глаза – кажется, она видит меня… Улыбается сквозь слёзы. Я отхожу назад, её взгляд теряется. А с ним теряюсь и я.