Жила она тихо и скромно. Известно, что выпивала, но всегда в одиночестве. Жизнь у нее казалась односельчанам невеселой - ни мужа, ни детей, даже кота и того не было. До пенсии мыла полы в сельской школе и магазине, на пенсию вышла - затворилась на долгие годы с телевизором. Ей только так было уютно...
Ни с кем почти не общалась, иногда забегали две соседки - проверить, как там Феся, не нужна ли помощь. И однажды летом нашли Фесю в сенях ее маленького домика, мepтвой, уже в стадии начинающейся мyмификации. Тело пожилой женщины и при жизни было некрупным, худым, угловатым, чем-то неуловимо похожим на птичье, а после смepти она окончательно усохла. Лежала в черноватой высохшей луже и смотрела в потолок пpовалами глазниц...
- А красавица какая наша Феся была в молодости, - рассказывала соседка.
- Все парни за ней бегали, - говорила вторая.
- Только ей парни наши и не нужны были вовсе. Она в город жить уезжала, привозила сюда к родителям девушку - художницу. Она лето здесь жила, пейзажи писала, а когда родители их на повети застали, был большой скандал. Уехала Феся обратно. Вернулась, когда ей за сорок было, родители умерли уже, так и жила одна, устроилась мыть полы в школу, потом в магазин... Как была не от мира сего, так и осталась. За ней бегали, эх как бегали... Только ей было не надо.
В домике Феси было чисто и уютно. По стенам были развешены изящные пейзажи, черно-белые фотографии, с которых улыбались две молодые женщины - одна худая, большеглазая, почти иконописной красоты, вторая веселая, круглощекая, с смешинками в глазах. На тумбочке возле кровати лежала книга полузабытого советского писателя с надписью на форзаце "Фенечке от Нины". Стояли завядшие ромашки, над ними кружились мухи. Казалось, что жизнь ушла из этого дома не вчера, не неделю назад, а еще в восьмидесятые-девяностые годы прошлого века...