До Отечественной войны 1812 года Мари-Роз Обер-Шальме имела в Москве два модных магазина. Наиболее известный – на Кузнецком Мосту. Это был огромный галантерейный салон – поставщик французских мод и нарядов для московского барства. Снабжал щеголей и щеголих всяким заморским товаром.
Мемуарист Степан Петрович Жихарев писал: «Много денег оставлено в магазине мадам Обер-Шальме! Достаточно было на годовое продовольствие иному семейству; недаром старики эту Обер-Шальме за высокие цены в магазине и необыкновенную изворотливость переименовали в Обер-Шельму».
Магазин был сборным пунктом высшего и богатого московского общества и часто перед праздниками был "у мадам Обер-Шальме такой приезд, что весь переулок заставлен каретами".
В этом магазине покупала наряды Наташа Ростова. Она вместе с Ахросимовой из Старой Конюшенной ездила в первую очередь "к Иверской и мадам Обер-Шальме, которая так боялась Марьи Дмитриевны, что всегда в убыток уступала ей наряды, только бы поскорее выжить ее от себя", - писал Лев Толстой в "Войне и мире". Конечно, в убыток себе мадам Обер-Шальме торговала не так уж часто, она не гнушалась контрабандой. В 1804 году при осмотре ее магазина нашлось на 200 тысяч рублей запрещенных вещей. Но мадам спасли ее знатные покупатели – дело замяли.
Во время нашествия французов в 1812 году Обер-Шальме осталась в Москве. Ее удостоил беседы сам Наполеон. После чего модистку москвичи стали называть шпионкой. Впрочем, по всей видимости, безосновательно: Наполеон ее расспрашивал разве что о "настроении умов» и о жизни в России. Об этом французы имели весьма смутное, фантастическое представление.
Историк и издатель Петр Иванович Бартенев впоследствии писал о Обер-Шальме: "В 1812 году эта обирательница русских дам заведывала столом Наполеона и не нашла ничего лучше, как устроить кухню в Архангельском соборе. Она последовала за останками великой армии и погибла с нею". Говорили, что при переправе через Березину...
После изгнания Наполеона генерал-губернатор Москвы граф Федор Васильевич Ростопчин запретил в Белокаменной все вывески на французском языке. Но уже в 1814 году всё возвратилось на круги своя. Об этом потом ворчал грибоедовский Фамусов:
А все Кузнецкий мост, и вечные французы,
Оттуда моды к нам, и авторы, и музы:
Губители карманов и сердец!
Когда избавит нас творец
От шляпок их! чепцов и шпилек!
И булавок,
И книжных и бисквитных лавок!