«...Она прошла мимо своего оазиса, обогнула стройку и оказалась на заброшенном, но еще не застроенном колхозном поле. Там она забралась в высохшую мелиоративную канаву, развела костерок, уселась на камень и принялась жечь то, что хотела забыть. Страницы чернели и сворачивались лепестками в оранжевом цветке пламени, обращаясь в дым и белый пепел.
– Ужжас тут, жжжет так, что обжжжечься можжно, – возмущалась Муха, не переносившая жар костра. – Пожжрать нужжно зза заодно, раз зз уж жж зз‑здесь.
Она отлетела в сторонку и, найдя свежие собачьи фекалии, с аппетитом поужинала.
По мере того как костер догорал, окутываясь бело‑дымчатыми струйками, Анна становилась все печальнее. А когда он погас, она уже не сдерживала слезы:
– Прощай, мой Димка‑Дымчатый‑Дымок. Я так любила тебя… О, как я тебя любила! Разве можно так любить человека? За это и наказана. Так любят то, без чего жить не могут. Так любят саму жизнь.
– Не пережживай, – утешала Муха, ползая по ее спине, – я тоже жже зз‑знаю долю зза замуж‑жнюю. Бесстыжжие мужжики!
– Я становлюсь все гаже, все глубже проваливаюсь в ад, лечу в тартарары. Разве может страх стать поводом для ненависти? – спросила девушка у пепла.
– Не гажже, не глубжжже, конечно можжжет, – подтвердила насекомая.
– Итак… Что делать с Коршуновым? Хм… Нужно поверить в то, что мне говорят: «лающая собака не кусается», «люди, которые "много лают", только пугают, а нападать не собираются», – Анна утвердительно кивнула и продолжала: – Так. Дальше. Что делать с Акуловым? С ним ничего не поделаешь. Не идти же обратно – еще хуже выйдет. Но мне не за что его ненавидеть. Я довела его, вынудила злиться. Вела себя как глупейшая истеричка – это отвратительно. Разве что пойти и извиниться. Нет, не могу. И он неправильно поймет. Эх, вот горе‑то с этими людьми. Я потеряла ум и память. Зачем забыла, что в каждом существе всегда есть добро: как луна, она всегда яркая и полная, а мы видим то рост, то ущербность, то мрак новолуния.
Муха ничего не поняла в этих рассуждениях. Пытаясь поставить себя на место девушки, она вдруг потеряла дар мушиной речи и подумала на чисто человеческом языке:
«А ведь она, так же как я, мечется, бьется головой о мутные стекла, рвется к свету. А когда оказывается на свободе, то занята мёдом и дерьмом. Ходит вокруг да около, в растерянности мнется на пороге, теряет путь в мечту. Наваждение. Омрачение. Нелепые существа, эти люди, все время ищут выход, не видя распахнутых перед ними окон и дверей. Заполошные, как и мы. Такие же мухи».
Костер давно догорел, прелая земля под ним поседела, а Муха и Лебедь сидели на дне канавы и молчали. И не было слов, не было мыслей. На смену им пришла глубокая тишина – внутренняя, спокойная, исцеляющая.
Уже совсем стемнело, когда Анна произнесла, подумав вслух:
– Надо будет осенью съездить к какому‑нибудь озеру в каком‑нибудь лесу. Все успокоится, когда наступит осень. Покой осени.
– Жж‑желтые листья, дожжжди, изззморось, а зза ней изззморозззь, – испугалась Муха, передернувшись тельцем и обомлев сердцем.
Не удивительно, что для них обеих преждевременно закончилось лето: землю окутала ночь, принеся росу, сырость и холод.
Насекомая залезла греться в сумку и там уснула. А девушка видела то, что происходило шесть осеней назад:
Она вместе с Ним. Они вместе. Идут по берегу лесного озера. Остывающая земля и прелые листья. А воздух такой свежий и насыщенно‑пряный, что его хочется пить. Озерная гладь студеная, прозрачная и спокойная, словно зеркало.
Он идет, шурша листьями и подкидывая их ногами, а она, как всегда, тихо.
Низкое, яркое солнце уже не может согреть. Ласкает лучами щеки, но не защищает от леденеющего ветра.
В их идеальной паре все совсем неидеально. Оказывается, он чувствует себя оскорбленным, а она не понимает этого. Она – яркая балерина, а он посредственность. Она возвышенная, а он приземленный. Она ласковая, а он деспот.
Их губы обветрены от поцелуев на холоде. Он обнимает ее, но смотрит вдаль, а она снова любуется его лицом – мужественным и одновременно по‑детски капризным.
«Тогда я полагала, что мы будем вместе всегда. А с первым снегом ушла от него. И стала ничья. Чужие мужчины смотрят так, словно примеряют меня под свои инстинкты и потребности. Так мерзко! Я не хочу быть ни с кем, даже с Ним. Я хочу быть одна, – думала Анна. – Кончится лето, и наступит шестая осень. К чему считать? Зачем помнить такую плохую сказку, такой циничный роман?»
Летние ночи коротки, наступивший рассвет озарил и освободил все, развеял пепел и печали. Тепло, прибывающее с каждым лучом, сулило радость и негу жаркого дня.
Анна с Мухой отправились домой. Они шли, а земля держала их на своих ладонях. Шаг за шагом, навстречу солнцу, обещающему счастье, по травам, сверкающим росой, сквозь воздух, звенящий от оглушительного многоголосья утренних птичьих гимнов. Вдыхая медовый запах сурепки, под пение невесть откуда взявшегося одинокого соловья, подходили они к городу. А город, вдруг став ласковым и уютным, встретил их запахом свежеиспеченного хлеба.
Не покидай их, призрачное счастье. Не оставляй их, иллюзия добра.
Но жизнь жестока, обманчива и коварна. Вскоре свет померк, вернулась тьма – дверь квартиры была облита кроваво‑красной краской. На лестничной площадке лежал кусок изуродованной афиши: оторванная голова Королевы лебедей с выжженными глазницами...».
Продолжение следует ...
Предыдущие главы по ссылке:
https://dzen.ru/suite/094a91b9-50e3-4c2f-b243-5861e0224c0b
