Прежде всего - спасибо всем за понимание и поддержку.
Кажется, раньше было принято издавать некрологи в газетах. Газет как таковых больше нет, да и папа не имел такого весомого статуса, чтобы о нем публиковали статьи в газетах.
Завтра уже девять дней, как его нет с нами. И мне очень захотелось рассказать о папе.
На момент смертu ему было семьдесят два года, и по заключению врачей, он скончался от отека легких.
Папа всегда говорил, что, если доживет до шестидесяти пяти, это уже хорошо.
Его семья была из высланных в Омскую область перед войной поволжских немцев, бабушку мою звали Эмилия Христиановна, папа был младший из пятерых братьев. Родился он в пятьдесят первом году, его отец, мой дед, которого я никогда не видела, не был женат на его маме. Двое из пятерых сыновей бабушки умeрлu еще младенцами, трое выжило. После рождения папы его отец покинул семью, перебравшись к женщине, с которой у него был курортный роман, и ничем не помогал сыновьям. Все дети были на фамилии бабушки, брак-то был неофициальный, и в глухомани таежной деревни в Омской области приходилось выживать семье из пяти человек — бабушке, ее трем сыновьям и ее матери, которая с трудом нашла их после высылки. Доставалось за немецкую фамилию всем, только по-разному. Папа рассказывал, как тяжело работала его мама, а за работу получала втрое меньше, чем остальные, ребятня ловила рыбу, шишковала, летом — огород, сбор трав и грибов, осенью — клюква, брусника, кедрач. Выживали как могли, хорошим подспорьем было знание трав папиной бабушкой — она лечила и свою семью, и помогала людям, когда просили — за это нередко рассчитывались продуктами. В десять лет отец уехал учиться в школу-интернат в Белоруссии — до сих пор не знаю, как так получилось, а спросить уже не у кого. Там, в интернате, он пристрастился к чтению, и с тех пор любую свободную минуту читал, читал, читал. Дальше была срочная служба в армии, и в госпитале, в который он попал с травмой, он и встретил мою маму, которая проходила службу в медсанчасти. Потом были скитания по городкам и поселкам — папа как-то не мог устроиться, что ли, все казалось не то, и кем он только не поработал. Наконец, окончив курсы, он пошел служить прапорщиком в армию, и прослужил в ракетных войсках двенадцать лет, имеет медаль - «За десять лет безупречной службы». Про этот период его жизни я слышала много баек, но достоверно так и не знаю, как именно он служил. Комментарии моей мамы — «последнюю рубашку снимет и отнесет солдатам» - да, он явно не соответствовал распространенным анекдотам про прапорщиков. Вообще, в отличие от мамы, папа был довольно закрытым человеком. Кстати, и меня частенько в этом упрекают — что я в доме стараюсь найти уголок и там закрыться, чтобы не трогали.
После службы папа работал на вахте в Нижневартовске — сварщиком, тогда же увлекся резьбой по дереву. Не скажу, что его изделия были очень красивы, или хорошо обработаны — нет, но уж точно они были основательные — если разделочные доски, то минимум сантиметра три толщиной, с одной стороны покрытые узорами, с другой — гладко зашкуренные. Каждый раз, возвращаясь с вахты, он еле тащил огромный коричневый рюкзак, набитый дефицитом, а в руке — обернутый в несколько слоев бумаги букет гвоздик. Они пахли морозом и легким прохладным цветочным ароматом. Цветы были, конечно, маме, и я, как только он отдавал ей букет, повисала на его шее, пытаясь дотянуться до щеки, а он улыбался, и просил дать ему возможность хоть рюкзак снять. В кухне обычно он сам все и распаковывал — на белом в мелкую серую крапинку столе появлялись редкие шоколадные конфеты, растворимый кофе, апельсины, какая-то сухая колбаса, которая мне не нравилась, это потом я узнала, что она называется «салями», и достать ее в Новосибирске было очень сложно.
После прилета папа был дома две недели и снова улетал на месяц. Исключение составил только тот раз, когда мама зимой уехала в отпуск в Ялту — и он весь месяц был с нами. Обычно его можно было застать на кухне, где на обеденном столе он сидел и бесконечно терпеливо вырезал очередную полоску узора на светлой березовой или желтоватой сосновой доске.
Когда врачи запретили летать на вахту, папа устроился на завод, но все это продлилось недолго — наступил девяносто первый, и он увез нас в деревню. Там он устроился сначала в совхоз, работал на сварке и ездил на тракторе «Беларус». Через несколько лет он ушел работать в воинскую часть при деревне — в ВОХР, куда позже пришел и мой старший брат. И это было его последнее место работы — сначала травма, а потом и авария, завершили его рабочую историю. Надо сказать, что и на костылях отец умудрялся строить, помогать на огороде, если мы на огороде, он мог и приготовить обед.
Это только в последние годы он ослабел и не мог ничего делать, хоть это его и тяготило.
Я благодарна папе, что он последовал за мной в моей «одиссее» сначала в Пятигорск, а потом и в Краснодарский край. По крайней мере две трети моего будущего сада помог садить папа — пока еще мог. Я благодарна за поддержку, за понимание. Идеальных людей нет, и быть не может — все мы живые люди со своими тараканами, но я считаю то мужество, которое он проявлял в преодолении боли, каждый день на протяжении двадцати трех лет с момента аварии — подвигом. Надеюсь, что там, где он сейчас, ему хорошо, и его боль кончилась.
Спасибо, что читаете, Ваша Кристина.