Легендарный Федор Конюхов видел многое.
В 2012 году обозреватели «СЭ» Юрий Голышак и Александр Кружков взяли интервью у Конюхова для рубрики «Разговор по пятницам». В нем известный путешественник, заслуженный мастер спорта и художник рассказал страшные подробности о самой высокой точке планеты – горе Эверест, про сомалийских пиратов и желании погрузиться на дно Марианской впадины.
В 2021 году Голышак собрал самое интересное из своих историй про Конюхова.
Часовня
Вы же знаете, где в Москве Дом музыки? Вот Павелецкий вокзал, от него два шага. А на другой стороне Третьего транспортного затерялась средь многоэтажек часовенка. Но стоит подойти чуть ближе — Господи! Это что ж за красота?
Вокруг бронзовые адмиралы. Кажется, даже какие-то флибустьеры. С натертыми на счастье носами. Вот так зазеваешься — и забудешь, зачем пришел.
А ждал нас внутри Федор Филиппович в рясе. Оборудован шалман рядом с часовенкой словно корабль. Внутри — картины, книги, иконы, штурвал... Вот это музей так музей. А вдобавок сам Конюхов стоит рядом и наблюдает за эффектом! Все-таки не ошиблись мы с профессией.
— Эту часовенку рядом с мастерской я построил в память о моих погибших друзьях — моряках, альпинистах, путешественниках, — обвел пальцем вокруг. — Перечислены 32 фамилии. Я всегда молюсь за них. За тех, кто отправляется в новые экспедиции. Все в руках Бога. Сколько раз гибли люди на моих глазах — вы не представляете! К примеру, стоим вдвоем, между нами меньше метра. Вдруг с обрыва летит камень, который оба не видим. Он попадает в товарища — и тот умирает. А у меня ни царапины.
Рассказам под сушечки и чаек не было конца. Но прежде расположил, занес в список друзей и подарил иконки с Николаем Чудотворцем:
— Точно такая же в космос отправилась. Вы печенье берите. С изюмом. Колбаска вот лежить.
Федор Филиппович смягчал всякое слово, какое только в силах был смягчить. А взгляд-то, взгляд — лукавый, озорной!
Вскакивал вдруг, вспомнив:
— А вот я вам не показал!
Могучий крест, качнувшись с шеи, едва не продырявил яхтенный чертеж.
— Федор, аккуратнее! — выкрикнул не утративший бдительности сын Оскар.
Так и звал папеньку — «Федор». Все в этой часовне на свой манер. Но нам нравилось.
Андреевский флаг чуть покачивался под дуновением из... нет, не форточки. Как правильно — иллюминатор?
Мы будто очутились на страничках древней книжки Федора Филипповича — в которой каждый год был размечен по-особенному: «1953 год — первый раз услышал запах сена. 1963-й — первый раз был исключен из школы. 1972-й — первый раз ел зеленую змею...»
Прочитали мы про Конюхова все, что можно было прочитать, — среди цитат выделялась такая вот. От легендарного яхтсмена Виктора Языкова: «Конюхов — личность уникальная, небеса ему прощали отсутствие профессионализма. Это можно объяснить только одним: Федор Конюхов блаженный. Не надо его копировать».
Уходили мы часа через два с единственным желанием — копировать, копировать! Раскрашивать каждый день!
Бронзовые флибустьеры в сумерках, казалось, подмигивают, перешептываются в спину: «Мы же говорили?»
Судьбы
Мы встречали разных людей, игравших с жизнью и смертью. Доверяющих свои судьбы волнам и небесам.
Кто-то — как видный яхтсмен Завадников — ощутимо раздражался от наших пробелов в терминологии. Стоило Кружкову изобразить на лице недоумение от слова «бушприт» — и яхтсмен разгневался. Разговаривал с той секунды брезгливо. Быть может, так нам и надо.
Великий из великих Валерий Розов смотрелся уставшим — от этого города, пыли на подоконнике, всех нас. А главное — от скуки. Разве что не зевал от расспросов.
То ли дело в небесах — выискивая воздушные потоки меж скал. Это да!
Не знаю, как сложилась судьба яхтсмена. Мне все равно. А вот за Розова переживали, пропитавшись духом Великого Риска. А день, когда непальская скала Ама-Даблам подарила ему вечный покой, стал для нас черным.
Конюхов не раздражался и не зевал. Совсем напротив — радовался нам как родным. Интересовался судьбой. На всякий расспрос припоминал историю. Подперев щеку крепким, не стариковским кулаком, щурил прозрачные глаза.
Вспомнилось вдруг, как убеждал нас вратарь Овчинников: «Люди с прозрачными глазами не врут. Смотрите — у меня прозрачные!»
Ни на секунду мы не усомнились — не выдумывает ли Федор Филиппович. Не фантазирует ли. Откуда такие истории?
Верили всему. Ах, какие это были истории.
Еда
Мы искали глазами весло. То самое, про которое шутил народ — с ним разговаривает Федор Филиппович, пересекая меридианы и океаны. Не найдя, справились:
— Где ж весло-то?
— А зачем здесь весло? — озадачился Конюхов.
— Думали, вы после ста дней одиночества с веслом начинаете разговаривать...
— Никогда со мной такого не было! — усмехнулся наш герой. — Я с детства верующий, всегда чувствовал Божье присутствие. Что ж мне с веслом говорить? Это вопрос настроя. Если б меня забросили в океан неизвестно на сколько — крыша и впрямь могла поехать. Вот сооружали мне первую весельную лодку — я готовился к ста дням в океане. Хоть было предчувствие, что управлюсь дней за семьдесят. А пробыл 46. С яхтой точно так же. Я же знаю — земной шар крутится, в нем 27 тысяч миль. За 200 дней закрою круг и вернусь к людям. Все!
— Читали-читали ваши дневники, — рады были мы поймать на противоречиях такого персонажа. — Так писали — «временами подкрадывалось безумие».
— Хм, — Федор Филиппович посмотрел на нас сладко-сладко. — Бывало!
— Ну как же так?
— Бывало, бывало... Надо бороться, уходить от безумия-то... Дневники — вещь откровенная, потому и написал!
Обескураживающая простота расположила нас так, что уточнили вдруг, нежданно для самих себя:
— Водочку-то пьете?
— Не-е... Она горькая!
— Это правда, — вздохнули мы с Кружковым.
— Мне бы что-то сладенькое — шампанское, вино. В экспедиции обычно беру коньяк, разведенный со спиртом. Добавляю мед — чтоб слаще было. Вот в Катманду собираюсь — а там опасненько.
— Полагаете? — усмехнулись мы.
— Да-а! — не уловил подвоха Конюхов. — Куплю бутылку коньяка и виски. Антисанитария. Любую еду запивать надо. Вообще-то я закаленный, неприхотливый. Когда в 1989-м шли к Северному полюсу и закончились продукты, снег кушал! Убеждал себя — есть в нем какие-то питательные вещества. Тут все от настроя зависит! По молодости я и морскую воду пил...
— Тьфу, какая гадость.
— Так полезная! Витаминов много!
— На Эвересте рюмочку накатить — это особенная радость. Надо думать.
— Э-э-э, нет! Там уже никто не пьет. Даже воду с трудом в себя вливаешь. А она противная-препротивная, тебя сразу выворачивает. Про еду на такой высоте и говорить нечего. Кислорода не хватает — и организм отказывается принимать пищу. Та просто не усваивается — камнем лежит. Поэтому, когда идешь на последний штурм, возьмешь конфетку про запас. Все.
Эверест
Планы на Эверест оказались не просто словами — отец Федор день и ночь думал про самую крутую гору мира. Не видя в прожитых годах помехи замыслам.
— Много людей вашего возраста туда забирались?
— Человека три, — равнодушно ответил Конюхов. — Я-то впервые на Эвересте оказался в 1992 году. Поднимался со стороны Непала, Гималаев. Теперь пойду со стороны Тибета. Меня вот спрашивают: «Зачем тебе это надо? Какие задачи?» А я просто люблю Эверест! Соскучился по нему. Двадцать лет назад был спортсменом, а сейчас все иначе. Нравится — иду. Такой возраст, что подчиняюсь лишь Господу Богу. Телевизор у меня не выключается — смотрю день и ночь документальные фильмы про Эверест. Вот, глядите...
Конюхов схватил пульт, щелкнул. На экране плыли туманы над снежными вершинами.
— Это фильм про команду новозеландского гида Рассела Брайса! — с мальчишечьим восторгом вводил в курс Федор Филиппович. — Он мой ровесник, 11 восхождений на Эверест. Discovery снял прекрасный фильм. Просто прекрасный.
Жуть
Нам хотелось чего-нибудь не такого пасторального. Нам бы крови, жути, сомалийских пиратов. Не зря же старенький тренер Юрзинов, расчувствовавшись, назвал нас с Кружковым Pussy Riot от журналистики. Надо оправдывать.
«Жути так жути», — легко сменил вектор великий путешественник.
— Трупов на Эвересте много. Только они не разлагаются, кислорода не хватает. Тела превращаются в мумии, усыхают от солнца. Лежат почерневшие. На Эвересте тепла нет, летом минус 20, зимой — минус 40. Никаких мух.
— Что ж тела не снимают?
— Это так сложно — вы не представляете! Необходима специальная экспедиция, колоссальные деньги. Человек сам еле поднимается — а еще кого-то тащить на себе?
— Вы опытный. Сразу понимаете, из-за чего этот альпинист погиб?
— На Эвересте гибнут из-за сердца. Дыхалка, отек легких. Срывается мало кто. Такой маршрут, что идут профессионалы. В какой-то момент начинается то, что альпинисты называют зоной смерти. Это на высоте 8000-8500 метров. Никто не знает, как поведет себя там организм. Пойдешь раньше времени, не акклиматизировавшись, — плохо. Пересидишь — тоже плохо. Больше двух суток находиться не стоит. Единицы выдерживают около четырех... Что вас еще интересовало? Сомалийские пираты?
Мы коротко кивнули. Не веря счастью — неужели и через такое испытание Федор Филиппович прошел? Познал зиндан?
— Сталкивался, сталкивался... — ласковым колокольчиком переливался смешок Конюхова в святых стенах. — Первый раз — когда с Сейшельских островов перегоняли яхту Вадима Цыганова, мужа и продюсера певицы Виктории. Сопровождал нас военный корабль, да еще на борту было три морских пехотинца с оружием. Но пираты, которые весь Индийский океан держат в страхе, попытались взять яхту на абордаж. Военный корабль не может идти рядом с нами. Двигатель греется. У нас-то скорость пять-шесть узлов, у него — в два раза больше. Поэтому он обгонит миль на десять, поворачивает, возвращается — так кругами и ходит. Причем до Омана нам никак не могли перекинуть на борт пехотинцев — были сплошные штормы.
Пересадили лишь, когда зашли в порт на ремонт. У них автоматы, ручной пулемет и «Мухи» — гранатометы. Вдруг в два часа ночи командир корабля по рации сообщает: «Федор, видишь пять точек на локаторе? К вам приближаются». А у меня локатор маленький. Присмотрелись — действительно. По одну сторону с ревом несутся три катера, по другую — два. А корабль, как назло, далеко-о-о... Но оттуда начали стрелять трассирующими пулями — чтоб привлечь внимание пиратов.
— Ваши-то гвардейцы мух считали?
— Тоже палили из пулемета и гранатомета! Но закон запрещает им сразу стрелять в людей. Даже в пиратов. Сначала предупредительные выстрелы. Вот и долбили поверх голов. Зато с такой яростью, что за пару минут палубу завалило гильзами. Пираты подумали-подумали — все поняли. Развернулись и ушли. Второй раз видел их в Эфиопии, которая граничит с Сомали. Мы шли по пустыне на верблюдах в сопровождении шестнадцати вооруженных человек. Среди них двое — из охраны эфиопского президента. Мужички там простые, если что — тут же кроют на поражение. Никаких предупредительных выстрелов. Поэтому пираты соваться к нам быстро раздумали.
Марианская впадина и Кэмерон
— Когда-то вы планировали на 2012 год погружение на дно Марианской впадины. Но кое-кто вас опередил.
— Я за Камеруна порадовался...
— За Джеймса Кэмерона, режиссера?
— Ну да, Камеруна. Нестандартный такой человек. На батискаф ушло семь лет и семь миллионов долларов. Адекватная сумма. Это в России предела нет — если б затеяли проект, начали бы со ста миллионов... Я сидел и думал: наш бы Бондарчук не погрузился. А Камерун и за собственные деньги построил бы.
— После «Аватара» Кэмерон что угодно построит.
— И у нас могли бы построить. Что такое — семь миллионов? А батискаф его, по-моему, из угле-пластика. Легкий, маленький. На торпеду похож.
— Вы «Аватар» смотрели?
— Да. Мне как художнику нравится. Я все фильмы смотрю глазами художника. Сюжет не имеет значения — мне интересно, как поставлено. Какая картинка. Как смонтировано. Какие краски. Вот гляжу на Пикассо — меня не все трогает. Или Николай Рерих.
— Что Рерих?
— Очень люблю его как художника, писателя, путешественника. Но философия Николая Константиновича меня не трогает.