Сергей Чернавин. Обозреватель
«…Дорогой Степан. Я в Америке вот уже десять лет. Оказался здесь вынужденно. Несмотря на то, что мне было уже 70 лет, когда пришлось уехать. Я работал — у меня был свой актерский класс в Ленинграде. Но пришлось подать заявление, так как мой сын Сергей Довлатов (по фамилии его матери) — писатель, книги которого издали в Америке. И его еще до меня власти вынудили уехать. Теперь он переводится на многие языки. И вот уже год, как его печатают во всех журналах Москвы и Ленинграда…»
…Пожелтевшие странички шуршат ветхостью в руках моей собеседницы. У отличника народного просвещения РСФСР, более сорока лет учившей саранских детей русскому языку и литературе, Майи Степановны Ефериной-Колгановой, когда речь идет о семейных реликвиях, плохо получается справляться с эмоциями… Первое письмо, написанное нью-йоркцем Донатом Мечиком, пришло в их дом в августе 1990 года. Направленное заслуженному артисту РСФСР, народному артисту Мордовии Степану Колганову, адресата застать оно уже не могло: Степан Ильич скончался в 1988-м. Но положило начало нечастой переписке семьи из Саранска с отцом знаменитого публициста и писателя Сергея Довлатова. В начале 90-х мы в России открывали для себя его блестящую прозу, с удовольствием отмечая редкие отсылки в текстах к нашему краю. А родственники видного деятеля культуры Мордовии получили возможность восстановить когда-то утерянные связи с легендарным театральным режиссером.
Та первая весточка из-за океана датирована 14 августа 1990 года. Ровно через 10 дней — 24 августа — Сергей Довлатов скоропостижно скончался в Нью-Йорке от сердечного приступа. Ему было 48 лет… Донат Исаакович пережил сына на пятилетие. Умер в возрасте 86 лет от рака легких в 1995 году. И в эти последние свои годы так и не осознавший себя американцем эмигрант держал связь с семьей своего саранского ученика и друга…
Колганов
«28 июля (22 октября) 1917 года в далеком от революционных событий эрзянском селе Кендя (ныне это Ичалковский район Мордовии) в крестьянской семье Колгановых родился семнадцатый (!!!), ставший самым младшим, ребенок Степан, — рассказывает мне Майя Степановна историю жизни своего отца. — С малолетства вынужденный помогать семье, приученный к тяжелому труду, он все-таки окончил семилетку. В 1931-м поступил на полеводческий факультет Кемлянского сельхозтехникума. Уже со второго курса способный, энергичный студент был замечен районным руководством и назначен управляющим делами Ичалковского райкома ВЛКСМ. А затем продолжил там работу в должности инструктора.
Но Степан выбрал себе судьбу, далекую от номенклатурной карьеры. В годы учебы принимал участие во всех культмассовых постановках техникума, в публичных выступлениях. А в 1934 году, несмотря на перспективы в комсомоле, отправился в Саранск, где в то время в мордовском драмтеатре из творчески одаренной молодежи создавалась национальная труппа. И 17-летний кендянец успешно выдержал конкурсный отбор и был принят».
Надо сказать, что профессиональный театр начал формироваться в республике буквально сразу после образования мордовской автономии. Через полтора года после обретения здешней территорией государственного статуса, 25 августа 1932 года, Президиум Мордовского облисполкома принял соответствующее постановление. Причем шефство над молодым театром взял Государственный академический Малый театр страны! Весной 1934 года большая часть периферийной труппы, а среди них и Колганов, была направлена в Москву для усвоения основ работы «Дома Островского». Командировка оказала серьезное влияние на начинающих мордовских актеров.
Причем по программе творческого обмена московские мэтры работали в Саранске. Также сюда приглашались специалисты из других культурных центров страны. В 1937 году в город приехал двадцативосьмилетний ленинградец Донат Мечик. Он был назначен художественным руководителем республиканского драмтеатра. «Это был плодотворный период, заложивший основы творческого мастерства всей труппы. Именно тогда, — как признает Майя Степановна, — у моего отца выработалась индивидуальная творческая манера игры. Работа под руководством Доната Исааковича (которая, несмотря на восьмилетнюю разницу в возрасте, быстро у молодых людей переросла в дружбу) позволила совсем еще юному парню выдвинуться на театральной сцене». Колганову одинаково удавались как персонажи драматической классики, так и образы авторов нового времени. Звездной ролью, сделавшей Степану имя в театральной среде республики, стал Павка Корчагин в пьесе по знаменитому роману Николая Островского. В 1940 году в возрасте 23 лет юноша был удостоен звания заслуженного артиста МАССР!
Миронова
В те же годы счастливо сложилась и личная жизнь молодого дарования из Кенди. «Мама, Екатерина Дмитриевна Миронова, тоже из крестьян. Родилась в селе Кочуново Ромодановского района, — рассказывает Майя Степановна. — Училась в саранском медтехникуме. Но, как и папа, всей душой болела театральным искусством. И когда в городе образовался музыкально-драматический техникум, решила переводиться туда. И у нее получилось! Студентов с первых курсов стали задействовать в постановках только открывшегося театра. Там-то она и познакомилась со Степой Колгановым».
1937 год стал для Кати Мироновой судьбоносным. Во-первых, она в качестве полноправной артистки дебютировала в своем премьерном сезоне. И очень успешно! Во-вторых, и это тоже была большая удача, труппу возглавил ленинградец Донат Мечик. А в‑третьих, у молодой актерской семьи родился первенец! Майя Степановна признается: «Родители вместе прожили долгую жизнь. И, несмотря на общее мнение, что творческие люди очень трудно уживаются, у нас дома всегда царили мир, любовь и то, что принято называть гармонией. Они всегда друг для друга были «Катенька» и «Степушка». И эту теплоту в своей семье мы бережно сохраняем и сейчас. Так обязательно будет и дальше…»
…Во время Великой Отечественной войны Степан Колганов вместе с коллегами по цеху много концертировал на передовой в составе фронтовых театральных бригад. Именно в те годы проявились его организаторские способности. С 1944-го возглавлял Управление по делам искусств при Совете народных комиссаров Мордовской АССР (сегодня это должность министра культуры в Правительстве РМ). На тот момент Колганову было всего 27 лет! В сложных условиях военного тыла ему приходилось решать не только профессиональные, но и бытовые вопросы. Представители творческих профессий, которые в силу различных обстоятельств оказывались в Мордовии, нуждались в обустройстве на новом месте. Все обращались с просьбами, которые обязательно находили решение. Колганов всячески поощрял стремление молодежи получить профессиональное образование, стоял у истоков организации Мордовской драматической студии при ГИТИСе и оперной студии при Саратовской консерватории.
Имея в багаже уже десятилетний стаж работы, Колганов был не «управленцем от искусства», но — профессионалом, который понимал все нюансы театрального мира. Причем администраторство свое он вполне успешно совмещал с творчеством. Продолжал играть в спектаклях и ставил их как режиссер. С 1947 года возглавлял Республиканский музыкальный драматический театр. А в целом Степан Ильич отдал нашей театральной сцене без малого полвека! За творческие заслуги и большой вклад в развитие искусства Мордовии в 1953 году Колганову было присвоено звание народного артиста МАССР, в 1960-м — заслуженного артиста РСФСР.
Оставаясь преданным Мельпомене, он всегда нес большой объем общественных нагрузок. В 1963–1978 гг. возглавлял правление Мордовского отделения Всероссийского театрального общества, неоднократно избирался депутатом Саранского горсовета, представлял республику на всероссийских и союзных активах театральных деятелей. В 2007 году, когда мэтру исполнилось бы 90, инициативная группа местных театралов обратилась к руководству Мордовии с предложением присвоить имя Степана Колганова государственному национальному драмтеатру. К тому времени историческое здание на улице Советской, с начала ХХ века служившее родным домом для не одного поколения этой труппы, было бездумно снесено. А на его месте возведен помпезный новодел. Однако, по некоторым сведениям, решение тогда отклонил лично Глава Мордовии. Всевластный «тюштя», как поговаривали, вынашивал идею назвать театр именем… Меркушкина! Видимо, хотел увековечить таким образом память о себе и своем дяде — Григории Яковлевиче: рассчитывал на «индульгенцию» за «грехи юности»?! Незаурядный управленец, ученый-исследователь, в конце жизни несправедливо оболганный и забытый всеми (в том числе и любимым племянником), Григорий Меркушкин останется в истории региона еще и как драматург, разрабатывающий в творчестве темы родного края… Но по неведомым причинам идея «самого» воплощена так не была. А к личности Колганова в этой связи больше не возвращались…
Мечик
«…В Америке я писал мемуары. Вышли на русском три книги, — читаю я письма Доната Мечика семье Колгановых. — Хотел бы послать вам в особенности последнюю — «Театральные записки». Потому что там большая глава о моей работе в вашем театре в год двадцатилетия Советского государства. Там я вспоминаю многих…» Сегодня у меня есть возможность привести здесь часть цитат из той главы…
«…В 1937 году я наконец вырвался на театральную свободу, приняв художественное руководство Мордовским драматическим театром, — вспоминает Донат Мечик. — В Саранск, в столицу маленькой автономной республики, я приехал, храня в бумажнике телеграмму директора Новицкого. В ней подтверждались отличные условия договора моего вступления в должность.
…У мордвы два языка: эрзя и мокша. Какой основной — разобраться невозможно, — делится наблюдениями Мечик. — Газеты и книги выходят и на том, и на другом языке. А театр играет на русском. Мордовские актеры любят русскую драматургию».
Приглашенный худрук со свойственным ему творческим азартом наметил поставить с мордовскими актерами «Бесприданницу», «Ромео и Джульетту», комедию «Лжец» Карло Гольдони («тогда еще не показанную на русской сцене», — замечает Мечик), две малоизвестные драмы Лермонтова. Кроме того, именно в Саранске он мечтал выпустить на сцену «загадочную пьесу Горького «Фальшивая монета». Но ему пришлось сразу же приступить к подготовке спектакля по сенсационной для того времени пьесе «Очная ставка» — о шпионаже, который требовалось показать к 20-летию советской власти.
«Не прошло и двух недель, как бесследно исчез опытный директор театра. О Новицком мне предложили и не заикаться. Следом пропали два его заместителя — мордвины. Потом — администратор, вместо которого прислали Лисенкова, снятого с руководства комсомольской организацией республики за искривление партийной линии. В театре он, конечно, ничего не понимал, но отзывчиво консультировал по местным вопросам. Пропал и писатель Салдин, подвизавшийся в завлитах, — перечисляет Мечик. — Аресты продолжались. Люди исчезали бесследно. Из газет я знал, что идет охота за врагами народа».
Сам Мечик тогда просто не подозревал, что переезд в Мордовию фактически спас ему жизнь. Хотя вместо обещанных отличных условий для творчества художественного руководителя здешнее начальство убедительно «попросило» взять на себя обязанности директора. Потом секретарь обкома партии Солтан «рекомендовал» Мечику проверить сотрудников театра на благонадежность, намекнув, мол, среди них есть «харбинец». В ответ худрук огорошил его, признавшись: «Это я родился в Харбине. В паспорте записано».
А непосредственно в день премьеры «всяческие начальники» выдавали режиссеру свои «рекомендации». В первом антракте новый нарком ГПУ Красовский распорядился: «…Дайте указание актерам, чтоб обращались со шпионами погрубее». Чтобы спасти постановщика, исполнители главных ролей — Тягушев и Калганов — экспромтом изменили стиль игры своих героев. После второго действия Красовский похвалил Мечика: «Вот и я смог убедиться, что вас не зря выписывали из Ленинграда. Оперативно работаете». Но следом к режиссеру подошел «интеллигентного вида высокий мужчина, весьма породистого сложения», представившийся уполномоченным по вопросам прокурорского надзора, и потребовал: «Остановите на сцене безобразие! Почему у вас во втором действии стали грубо обращаться с подследственными? Даже если он шпион, как можно при нашем гуманном строе, да еще в такой день показывать со сцены произвол в органах Государственного политического управления?!» — возмущался прокурор… После спектакля по дороге домой Мечик заметил следовавших за ним «двоих в военной форме с зелеными околышами».
Днями позже ему сообщили, что он должен отправиться с актерами на гастроли по республике. Тем же вечером следовало играть премьерный спектакль в Рузаевке. Но вагон с декорациями по пути где-то застрял. В ответ на приказы разных начальников «срочно начинать!» Мечик пытался объяснить, что без реквизита играть спектакль не получится. А директор клуба, глядя ему в глаза, откровенно сказал: «В зале стахановцы. ВЦИК республики обещал для них спектакль. Народ ждет. Актеры на месте. Не начнем, ответим головой…» На счастье, наконец прибыл злополучный вагон. Спектакль актеры отыграли. А на следующий день «я проснулся почему-то в просторном помещении среди 15–20 коек. Подошла женщина в белом халате, — пишет Мечик. — Медсестра сообщила, что в железнодорожный госпиталь его привезли в бессознательном состоянии с высокой температурой».
Режиссер, озабоченный судьбой гастролей, уговорил главврача его отпустить. Прибежав в выделенную ему для ночлега комнату, Мечик с изумлением увидел там приехавшую из Ленинграда жену Нору. Она рассказала, что отца Доната, работавшего комендантом общежития зеркальной фабрики, три недели назад арестовали органы ГПУ. «Каждый день разоблачали все новых и новых «врагов народа»… Нарком Красовский тоже оказался врагом. И начальник управления искусств, — вспоминает Мечик. — В газетах появились две рецензии на наш спектакль. Одну из них подписали стахановцы-железнодорожники. Хвалили постановку… Свалившая меня скарлатина, как я понял позже, дала передышку, которая спасла меня от многих бед».
По возвращении в Саранск Мечика вызвали во ВЦИК, чтобы «поздравить с присвоением звания заслуженного деятеля искусств нашей республики». «Указ, правда, мы задержали из-за анкеты, которую вы сейчас заполните», — уточнил партначальник Миронов. Удивленный неожиданным поощрением, Мечик механически ответил на привычные вопросы. А в графе об отце честно написал: «Репрессирован органами ГПУ 19 октября 1937 года». Перечитывая вслух заполненную анкету, Миронов на этих словах остановился. «Мечик, подойди к столу», — перешел он почему-то на «ты» и совсем тихо сказал: «Ты, молодой человек, приехал помочь нашему театру. Честно потрудился… Но если я передам анкеты в таком виде, тебя через 10 минут не будет. Если я скрою, про анкеты все равно узнают. И тогда не будет ни тебя, ни меня. Теперь запоминай. Ты отказался заполнять анкеты, чтоб не застрять в нашей республике. Жена за тем и приезжала, чтоб уговорить не продлевать договор… Ясно? Забирай анкеты. Запрись в комнате. Сожги на тарелке. Пепел высыпь в уборную. Собери актеров, расскажи, что год доработаешь, но задерживаться не станешь. Понял? Ну, ступай!»
За тот год в Мордовии Мечик в театре успел выпустить четыре премьеры. На драматическом отделении музыкальной школы обучал местных ребят актерской профессии. «Мордгиз» выпустил книгу с его водевилем «Любовь с подозрением», детский журнал опубликовал «Сказку о зайке и безрукавке-майке» в переводе на эрзянский. Покинув Саранск, Донат Исаакович получил назначение на должность художественного руководителя Ленинградского драмтеатра. А в Мордовии его имя исчезло из всех источников.
3 сентября 1941 года в Уфе у эвакуированных супругов Мечика и Довлатовой родился первенец, сын Сергей. Но это уже совсем другая семейная история… P. S. Автор выражает сердечную благодарность журналисту газеты «Известия Мордовии» Людмиле Мельниковой, авторам альманаха «Центр и периферия» Надежде Шкердиной, Ольге Пивцайкиной и Людмиле Сульдиной за неоценимую помощь в подготовке статьи.