В 1942 году Алекандр Михайлович Василевский окончательно сменил Шапошникова на посту начальника Генерального штаба. Именно на этом посту Василевский пришёл к выводу, что обстановка благоприятствовала проведению крупной двухступенчатой операции, направленной на полное уничтожение всего южного крыла немецкого фронта. Появлялся шанс одним мощным ударом выиграть войну!
Ставка не решилась на неординарное предложение лучшего советского стратега Второй мировой войны – был принят «малый» план. Чем это объяснить?
Василевский сознавал, что летом Красная армия испытала тяжелый внутренний кризис: не только солдаты, но и командиры утратили веру в себя. Сталинград? Да, наши упёрлись, героически дерутся, но ведь немцы ломят! У многих появилось чувство, что еще одно поражение, подобное харьковскому, может привести армию к полному разложению.
Соответственно, многие командиры на местах категорически высказывались против любых активных действий. По их мнению, чудом являлось уже то, что войска прекратили беспорядочный отход.
Василевский сталкивается с тем, что Сталин сам «вручную» пытается руководить армиями. Он снял в очередной раз не справившегося с командованием маршала Тимошенко с должности, назначив на его место командующего фронтом генерал-лейтенанта Гордова, по сути, заменив «шило на мыло». Излюбленным методом ведения войны у генерала Гордова были лобовые атаки и контрудары с криками: «Давай, давай, ещё немножко!»
Впрочем, то же самое можно сказать почти обо всех советских военачальниках того времени. Генералы будущих прорывов, окружений и дерзких маневров ещё только учились. По этому поводу Сталин высказался обидно, но точно: «Гинденбургов у меня нет».
Получив сведения об очередном отступлении, Сталин сказал генералу Гордову: «Я поражен вашей близорукостью и растерянностью. Сил у вас много, а справиться с положением не хватает у вас хребта».
Генералы не умеют побеждать и более того, не верят в успех!
Накануне наступления под Сталинградом Верховный вызвал к себе в Ставку Василевского: Сталин был обеспокоен письмом, которое было написано на его имя командиром 4-го механизированного корпуса генерал-лейтенантом Вольским. Вольский писал, что, как коммунист и честный человек, считает своим долгом сообщить, что подготовленная и уже утвержденная Ставкой операция «Уран» обречена на провал, что соотношение имеющихся сил и средств не может гарантировать успех и прорыв обороны противника.
Сталинград казался советским генералом немецкой твердыней, более того, потрясённые только что прокатившимся немецким летним наступлением, командующие фронтами искренне считали, что что 6 армия под командованием Паулюса не только способна прорваться на запад, но и может попытаться совершить рейд по глубокому советскому тылу, переправившись по льду на восточный берег Волги. А боеспособность немецких войск по опыту предыдущих полутора лет войны было принято оценивать очень высоко. Советские генералы просто не могли представить, что германская армия способна превратиться в то, во что 6-я армия превратилась к концу января.
В любом случае советское командование, неоднократно обжегшись на молоке, теперь старательно дуло на воду, ожидая от немцев любых неожиданностей, и только Василевский искренне убеждён, что после первых же ударов Красной армии, которая замкнёт кольцо окружения вокруг армии Паулюса, немецкую «Сталинградскую крепость» уже с середины декабря следовало рассматривать как большой самоуправляемый лагерь военнопленных, у которых пока ещё не отняли винтовки, поэтому нужно поручить его охрану самым обескровленным в осенних боях нашим армиям (62-й, 64-й, 57-й) и срочно перебросить остальные четыре армии вместе со штабом Донского фронта в большую излучину Дона, где появляется шанс обрушить весь южный фланг немецкой армии и не выпустить немцев с Кавказа. А в Сталинграде немцы пусть сидят: больше сдохнет – меньше возни!
Вновь Василевский пытается убедить Сталина и Ставку, что пришло время решительных действий – и вновь высшие инстанции настаивают на проведении операции «Кольцо», то есть на расчленении и уничтожении 6-й армии в Сталинграде: синица в руке дороже журавля в небесах!
Теряя темп, тратя дорогое, уходящее время, добивали голодных немцев, которые упорно держались, доказывая, что немецкая пехота всё-таки одна из лучших в мире.
Капитулировало все, что осталось от 6-й полевой армии вермахта: 91 тысяча солдат, 2500 офицеров, 24 генерала и один фельдмаршал. И их этих 90 тысяч вернутся в Германию меньше 9 тысяч – не потому, что «кровавые большевики» замучают храбрецов, а потому, что в плен сдавались обмороженные, оголодавшие до цинги и пеллагры полутрупы.
В развалинах Сталинграда и в степи вокруг было подобрано и захоронено 147 000 трупов немецких солдат и офицеров.
Можно ли было Красной армии воевать иначе? Очевидно, пока ещё нет.
Уровень высшего командования не соответствовал ситуации. Ставка информировала (!) командование Закавказского фронта (не фронт Ставку, а Ставка – фронт), что противник планомерно отходит с Кавказа, сжигая склады и взрывая дороги, что фронт отнюдь не имеет задачи «выталкивать» немецкие части, напротив, он должен максимально препятствовать их отступлению, перекрывать пути отхода, выходить вперёд, не опасаясь за фланги – отступающим не до контрударов! Подвижные войска необходимо использовать сосредоточенно. «Военный ликбез» в форме приказов Ставки Верховного Главнокомандования продолжается и в 1943 году.
У Еременко дела шли немногим лучше. Снова ВГК, а не командующий фронтом отдает приказ о формировании подвижных групп и ставит этим группам задачи на наступление. Впрочем, темп операции так или иначе потерян, да и сил для быстрого овладения Ростовом в распоряжении Южного фронта было уже недостаточно: советские танковые корпуса имели весьма низкую автономность – у них не было такого количества транспорта, какое снабжало немецкие танковые дивизии в зените «блицкрига», летом 1941 года. Если даже бросить на их снабжение армейский и фронтовой транспорт, то его для этого придется сначала подтянуть (тылы, заметим, у нас и без того отстали), а потом решать вопрос: как снабжать остальные войска?
И всё-таки Василевский свершил главное: армия обрела уверенность, немцев упорно гнали, возвращая утраченные территории, командование получало уникальный опыт крупных наступательных операций.
Можно ли было по-другому? Видимо, нет...
«Немецкий солдат остается там, куда ступит его нога», – это выражение было у Гитлера в то время одним из любимых. И действительно, очень скоро большое количество немецких солдат навсегда осталось там, где ступали их ноги.