Очень известный поэт и юморист, часто выступающий на телеэкранах и любимый всей страной, приехал отдыхать в простую русскую деревню к хорошим своим знакомым. Давно туда собирался – и люди, что звали, хорошие, и грибов много, и рыбалка. Все честь по чести. И вот идет он по деревне, а там домов двести, в камуфляже весь, но вполне узнаваемый, и удивляется: встречные люди кивнут – здравствуйте, дескать, и спокойно проходят мимо. Никто не останавливается, автограф не просит. А он – чего уж в России, и за рубежом собирал полные залы, а после выступления и пройти-то не давали! Сильно удивился наш поэт, подумал, что не узнали его, и решил зайти в магазин, хотя у знакомых его припасов было видимо-невидимо – к встрече готовились основательно. Зашел, людей много, кое-кто ему поулыбался, но даже без очереди что-либо купить не предложили. Вернулся он к своим немного обескураженный. Хозяин понял, что напрасно его гость брал с собой авторучку – она не пригодилась. Он постарался объяснить поэту – такой мы народ, не удивляемся его таланту, потому что и в нас самих, и во всем, что вокруг, немало удивительного. Без конца можно восторгаться домом со старинными резными наличниками, грядками, в которые вложена душа – не зря же Астафьев написал «Оду огороду», гроздьями рябины - все совершенно. Как и небо, и земля наша.
Волшебник изумленно слушал этот рассказ Нины. Он ему нравился. Но только…
- А человек-то несовершенен. Он много вреда приносит той же природе. Душа его несовершенна.
- Конечно, Альберт Валентинович. Но я говорю о таких, как вы.
- И как вы сами…
- Наверное. Это хорошо, что вы так думаете. А то я вот… стих тут сочинила, а прочесть его вам боюсь.
- Нина, прочтите, я так хочу его услышать!
Она очень волновалась и потому вынула из сумочки бумажку, на которой был написан стих. Чтобы не сбиться. И не испортить впечатления.
- Тогда была весна и стало все зеленым.
Угасший теплый день сменила россыпь звезд.
И первый поцелуй под стук колес вагонных.
И первый ваш букет прекрасных алых роз…
Тогда была весна и рано, на рассвете
Расстались мы навек, друг друга не кляня.
Сказала что-то я… Никто мне не ответил…
Вы помните меня? Вы помните меня?
Я испытала рук твоих прикосновенье…
Ловила я призыв твоих горячих губ…
Как помню и сейчас я каждое мгновенье!
Как в снах своих к тебе все время я бегу!
Извините, больше не могу…
- Скоро вы говорить будете в рифму. А там еще есть?
- Есть. Немного. Но я как-нибудь потом. Сейчас мне надо вас подготовить к процедурам.
- А дайте мне листочек-то ваш. Я сам прочту.
Нина хотела спрятать стихотворение, но Альберт Валентинович поймал ее руку и потянул его к себе. Листок порвался на две части – маленькую и большую, последняя оказалась у Нины и она быстро скомкала бумагу.
- Ну, что же так… нехорошо-то, - пробормотал Альберт Валентинович и устало откинулся на подушку. И лицо его в этот миг словно опрокинулось, стало каким-то чужим… Исчезло притяжение, которое сблизило их, осталась лишь его тень и обоюдное недоумение. Почему эта женщина так близко от меня? А почему на подушке этого мужчины лежит моя рука? Нина словно упала с вершины, на которую недавно взлетела и была счастлива. А он не мог ответить себе на вопрос, почему она прочла ему свои стихи. Ему нравились лирически настроенные женщины, но зачем она стихом этим рассказала о глубокой своей любви? Он вовсе не хочет ничего об этом знать! В иные минуты – да нет, даже часы ему казалось, что между ними возникло какое-то необычное чувство… Смесь понимания, доверия, тонкий аромат чего-то, напоминающего любовь. Да, наверное, так. Честно говоря, он еще не испытывал ни к одной женщине глубокого чувства. Такого, чтобы захватило его полностью. Чтобы обо всем забыть. До самоотречения. Нет, у него всегда были более важные дела. И вдруг эта Нина – экономист и уборщица в одном лице. И что может быть общего? Но ведь был, был толчок в самое сердце… И вдруг все померкло… Из-за этого листка бумаги со стихом? Странно…
В палате появились сестры из процедурной с капельницей и другими принадлежностями, постовая медсестра принесла лекарства. Нина исчезла – ее присутствия здесь сейчас не требовалось. Она вышла в коридор, обескураженная происшедшим. На нее сочувственно смотрел охранник. Появилась незнакомая женщина, позвала Нину за собой. Сказала – для беседы. Нина оказалась в палате, отданной каким-то историкам, которые будут писать о юбилее больницы.
- Вы меня с кем-то спутали, извините. Я тут вчера только появилась, санитаркой меня взяли.
- Ни с кем мы вас, Ниночка, не спутали. А санитаркой вас взяли по моему ходатайству. Давайте знакомиться. Я – Зоя Алексеевна. Именно ко мне обратилась наша писательница Наталья по поводу вас. И вашего Васеньки.
- Ой, спасибо! Все вышло так удачно! И я уже не санитарка, а сиделка у Альберта Валентиновича. Представляете?
- Ну… вы так радуетесь… А ведь женщины погибли.
- Конечно, их жалко. Особенно эту Аллу Юрьевну. Она так хорошо за Альбертом Валентиновичем ухаживала!
- А вы откуда знаете?
- Так я рядом почти все время была. Помою очередную палату – и к его палате бегу, слушаю, наблюдаю… Вам же известно, почему я здесь…
- Вот вы говорите – наблюдали. А у вас не возникло никаких догадок, кто и зачем мог расправиться с этими дамами?
- Наверное, что-то и возникло бы, если бы я акцентировала на этом внимание. Но все мои мысли были направлены на Альберта Валентиновича и я мало что заметила. Обстановка, правда, была какая-то нервозная.
- Где?
- Да в палате!
- Алла Юрьевна из-за чего-то нервничала?
- Нет, нет. Она хотела почитать Волшебнику какую-нибудь книгу. Первым назвала Вольтера. Потом других авторов. Не знаю, начала ли она что-то читать, я уходила. А когда вернулась, там уже докторша Лина была и они с Аллой Юрьевной говорили… о Волге! И о минеральной воде. Но докторша сказала Алле что-то очень обидное. Я не помню, что. Просто в это время дверь была открыта и мне показалось, что Волшебник смотрел на меня…
- А восстановить в памяти слова Лины Георгиевны сможете?
- Ой, не знаю. Буду стараться. Что-то там было такое… то ли про неверных женщин, то ли про гулящих мужчин… Но очень зло было сказано! Алла это поняла и что-то ответила докторше в том плане, что вы, дескать, говорите одно, а слышится в ваших словах совершенно другое. Словом, шипели, как змеи… Вот их вдвоем и укокошил… кто-то третий!
- Но все сходятся в одном – не было никакого третьего! Разве что вы…
- Да бог с вами! А я ведь вспоминаю. Это под вашими ударами, точно. Когда про Волгу заговорили, Лина ее спросила – а уж не туда ли, мол, вы сбежали от… Словом, от кого-то, кто за этой Аллой полз на коленях! А еще я видела, как Лина выбежала из палаты. Она прямо задыхалась. А потом я ушла за цементом. Чтобы щели замазать в отделении, а то дует. У меня ведь есть профессия штукатура-маляра. Сегодня пришла пораньше и замазала, можете проверить. С сыночком своим вместе работали. Он мне помогал. Хотела его с Альбертом Валентиновичем познакомить, но не решилась, домой его отправила.
Нину отпустили и она пошла в палату к Волшебнику.
- Зоя Алексеевна, а ведь все указывает на то, что эта Аллюр стала жертвой ненависти докторши. И если так, то необходимо найти, что их связывало. Мы вот недавно знаете, какое дело разбирали? Одна шестидесятилетняя женщина убила другую того же возраста. Оказывается, лет тридцать тому назад муж убийцы изменил ей с убитой.
- И все эти годы она не могла его простить?
- Все эти годы она вынашивала план мести. И это помогало ей жить. Так она сказала на суде.
- Но тут нельзя предполагать нечто подобное. Возраст. Нашей Аллюр было уже, извините, за семьдесят, а Лине… Да она ей в дочери годится! И еще. Я ведь давно знаю Аллу. Очень давно. Больше тридцати лет. Надо как-нибудь посчитать. И все эти годы у нее не было никаких таких ярких романов. Верная жена своего мужа. Но что-то тут, Полиночка, все-таки меня смущает. Задевает. Трогает. Надо, пожалуй, перебрать хорошенько все ее бумаги. Со смыслом, так сказать. Я с сыном ее поговорю. Предупредила его, что зайду попозже. А пойдем-ка мы с тобой туда сейчас, а? Понаблюдаем за всеми. Там ведь - и соседи, и знакомые Аллы. Мы вот разбираем отношения Аллюр и Лины. Я считала, что это так, для психологии. Что способ убийства один – яд. Растворенный в этой проклятой минералке. Думала - значит, и убийца скорей всего один. Что Аллу убила вовсе не Лина, а тот, кто убил ее самою. Или та… Но если моя Аллочка скончалась вовсе не от яда… И что там ваши криминалисты так долго возятся?
- Работы много. Но аппаратура совершенная. Будем ждать. У вас, Зоя Алексеевна, проскользнула мысль про убийцу – мужчину… А ведь это мог быть, скажем, кто-то из охраны либо тот же больной депутат. А что? Не такой уж он и больной!
Зоя Алексеевна вновь пошла к депутату, решив поговорить с ним во что бы то ни стало. В конце концов, все произошло на его глазах! Она застала его в неподвижном состоянии, однако бутылочка в капельнице оказалась уже почти пуста. В палате никого не было. Зоя Алексеевна побежала за медсестрой, капельницу отключили. Сестричка помогла больному сесть. Наша мисс Марпл деликатно удалилась – после этой процедуры необходимо идти в туалет. Она вернулась через несколько минут и удивилась, что сиделки у больного до сих пор нет. Подумала, что это и к лучшему, разговор пойдет откровеннее. Представилась как работник частного детективного агентства, действующая в больнице, так сказать, под прикрытием. Вопросов у нее было много, но Альберт Валентинович сказал, что не владеет информацией, разговоров в своей палате почти не фиксировал, потому что находился в полусонном состоянии. Он лишь заявил, что надо бы проверить прошлое доктора Лины Георгиевны. Она вела себя довольно странно и прямо-таки набросилась на Аллу Юрьевну. От этого он даже проснулся. Был миг, полный настоящей агрессии. И вполне можно предположить, что в жизни Лины имелась веская причина ненавидеть Аллу Юрьевну. Степень ее агрессии вполне соизмерима с таким действием, как… убийство.
- Сейчас много пишут об энергетическом поле человека. Так энергетическое поле этой докторши я бы сравнил с… пожаром. С языками пламени.
Уходя из палаты, Зоя Алексеевна спросила:
- Нину вам поискать?
- Не надо, пожалуй. Пока не надо. Как видите, я справляюсь сам.
Сказано это было довольно холодно. Почему?
В кабинете ее ждала информация Полины.
- Без вас тут приходили обе медсестры, которые работали вчера во время убийства. Аля и Кира. Спрашивали, будем ли мы, рассказывая об истории отделения, писать про это убийство. Я сказала – возможно. Тогда Кира попросила упомянуть, что обнаружила пропажу коробочки, в которой, возможно, и находился яд. То есть она видела две одинаковых коробочки в комнате медсестер, но не поинтересовалась, что там. А потом одна исчезла.
- А вторая? – спросила Зоя Алексеевна.
- А вторая сейчас в нашей экспертной лаборатории. Снаружи следов на ней никаких нет, узнавала. А вот внутри – следы того самого яда…
- Да, интересно… Поля, а комнату Лины вы хорошо проверили?
- Да там и проверять-то нечего. Одежда, обувь, несколько книг. Ну, и документы. Мебель вся казенная. Ей разрешили жить здесь до нового года. А потом квартиру или комнату обещали дать. В городе она никого не знала, подруг не было. Не успела обзавестись.
- А откуда она приехала?
- Из глубинки. Работала в районной больнице в хирургическом отделении. Потом ушла оттуда в поликлинику на сельский прием, как там выражаются. А позже начались сокращения. Вот она сюда и… хлынула! Больница ее и хоронит – никто из родственников не объявился.
Интересно, почему докторша выбрала именно наш город? Надо, надо это узнать! Возможно, если мы потянем за одну ниточку, покажется и другая… Но пока что ниточка всего одна. Вернее, самый ее краешек.
Я не буду рассказывать о похоронах, считаю это неэтичным. А когда мы появились на поминках, там было уже шумно и пьяно. Все наперебой рассказывали про Аллу Юрьевну, вспоминали ее истории, которые всегда слушали с восторгом. Подчеркивали, что ее рассказы были лучше, увлекательнее всякого чтива! Как в нее влюблялись, теряли голову, пели под окнами серенады, но она не могла выйти на балкон и бросить своему воздыхателю платочек – балкона в ее доме не было.
- Жаль, не каждый день она у нас работала, а только тогда, когда сиделка была нужна, - призналась сестра-хозяйка.
Вспоминали добрыми словами и Лину Георгиевну. А также пили за упокой и пели любимые песни ушедших женщин. Что поразило – пели вальс «На сопках Манчжурии»: «Тихо вокруг, это солдаты спят»… Оказывается, его любили обе женщины.
Зоя Алексеевна подошла к сыну своей подруги и попросила разрешения прийти с утра, чтобы внимательно посмотреть ее бумаги.
- Не знаем ведь точно, отчего она скончалась…
- Обязательно приходите. Вы так удивитесь! Мама, оказывается, начала писать роман. Я немного прочел и мне очень понравилось. Язык живой и очень… музыкальный, я бы сказал. Мама вообще любила музыку. А тут как будто музыка ложилась на слова… Да вы сами увидите.
Эх, как хотелось Зое Алексеевне начать читать роман тотчас же, но это было невозможно – письменный стол оказался зажат в углу другой сдвинутой мебелью, иначе в однокомнатной квартире всем было не разместиться.
Зоя Алексеевна была человеком интуиции. Эта таинственная дама никогда ее не подводила. Сейчас она все больше, все настойчивее нашептывала женщине, что корни большинства преступлений надо искать в личной жизни каждого, кто мог быть к этому причастен. Так необходимо делать всегда, и негоже об этом забывать. А они пока этого даже не коснулись. Так что роман Аллюр будет первой попыткой проникнуть в мир грез, любви, побед и поражений, в безумный мир сердечных откровений! Ей понравился собственный экспромт. Вот с таким настроем она сейчас и засядет дома за размышления. Раздвинет пространство, откроет занавес и увидит – что же произошло там, на сцене…
На снимке - картина Петра Солдатова.
