Черт его знает почему, но в Советском Союзе, когда что-то случалось печальное, по телевизору с утра заряжали балет «Лебединое озеро». Видимо в Политбюро КПСС посовещались и постановили, что народ должен грустить именно под это произведение композитора Чайковского. Престарелые и немощные вожди от «руководящей и направляющей» умирали один за другим, поэтому народ уже понемногу привык смотреть по утрам «лебединые» танцы.
У нас с первым президентом СССР и генеральным секретарём коммунистической партии Михаилом Горбачевым выдался отпуск в самое лучшее время года – в августе. Отпуск у него президентский, а у меня офицерский. Он отдыхает в Крыму, а мы с женой и дочкой в селе Сидоры Волгоградской области.
Ничего так отдыхаем: Михаил Сергеевич купается в отгороженном участке Черного моря, а я ловлю карасей в илистой речке Тишанке, медленно текущей через село. И оба, представьте, ни о чем плохом не думаем.
Надо сказать, что я, при первой возможности, ещё до Ельцина, вышел из компартии. Надоела фальшь партийных собраний, блудословие политработников и неравенство при получении льгот. Квартиры, очередь на автомашины, путевки в санаторий, подписные издания (художественная книга в советские времена – дефицит!), продукты распределялись через политотделы и, конечно, в первую очередь для своих.
Вслед за мной положили красные книжечки на стол секретарю парткомиссии ещё три офицера штаба сахалинской бригады охраны водного района, где я служил.
- Почему ты решил выйти из партии? - пытал меня секретарь партийной комиссии.
- Потому, что меня обманули на государственном уровне, - с серьёзным видом отвечал я, - Хрущев в 1961 году пообещал, что нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме, от всех будет по возможности, а всем по потребности. Прошло уже сорок лет, а где же обещанные мне потребности ?
- Зря выходиш…ш…шь из КПСС, - шипел начальник политотдела, - как бы не пришлось пожалеть!
И вот с утра, в Сидорах, включаю телевизор, а там, ё-моё, самозабвенно выделывают коленца маленькие «лебеди»!
Па-па-па-пара –па- па- па. Пора паааа.Пора папааа…
Неужели Горбачёв? Не верится! Вроде ещё молодой и активный, жить, да жить! Перестройку, вон затеял. Ещё не успел всё перестроить. Перестраивать ему и перестраивать.
Такие вот печальные, даже траурные, мысли.
Потом на экране появляются члены Политбюро во главе с вице-президентом Янаевым. Янаев заявляет, что, «в связи с невозможностью по состоянию здоровья исполнения Горбачевым Михаилом Сергеевичем своих обязанностей Президента СССР на основании Конституции я вступаю в исполнение обязанностей Президента СССР с 19 августа 1991 года».
Новая власть сразу же соврамши. Как не стыдно обманывать свой собственный народ? Чему вас учила семья и школа, товарищи Янаев, Язов, Пуго и остальные? Жив и здоров Горбачев, в море плавает в крымском поселке Форос! Это потом, конечно, стало известно.
- Всё, - говорит жена,- готовь тюремную котомку, зачем из партии вышел, паразит? Сидел бы там в своей комячейке и не высовывался! О семье хотя бы подумал! Предупреждал ведь тебя начпо, сам рассказывал.
Предупреждал, как же.
- Для таких предателей коммунистической партии и отщепенцев строят новые вместительные бараки на Колыме, - любил повторять он, - будете стране золото кайлом добывать.
Ну вот и приплыли…
- Поехали, - говорю жене и маленькой дочке, - сейчас начнут из отпусков офицеров отзывать. Преклоним на плаху буйну головушку.
Жена плачет, ругается, собирает вещи, мы все прощаемся с роднёй, и на другой день едем в Волгоград, чтобы оттуда убыть во Владивосток по первому зову командования бригады кораблей.
Остановились временно у двоюродного брата в Волжском.
В Волгограде и Волжском главная радиопередача страны «Маяк» играет симфонии, а телевизоры показывают всё ту же хрень – «лебедей» или суровые лица членов ГКЧП - государственной комиссии по чрезвычайному положению. То ли с похмелья, то ли от страха руки Янаева дрожат и все это видят.
Люди ходят с транзисторными приёмниками и «ловят волну». Через треск помех, музыку Чайковского и призывы «гэкачепистов» на третий день прорывается голос Ельцина. Он объявляет о победе над путчистами.
- Все они арестованы, - окает он в микрофон, - и понесут заслуженное наказание. Деятельность Коммунистической партии в стране запрещается.
Волжане ликуют, на улицах лозунги и, музыка и танцы.
- Колыма отменяется, - говорю жене, - поехали теперь к маме в Тихорецк, отдыхать дальше. Может, ещё на Черное море успеем оттуда съездить на недельку.
…Начальник политотдела стал называться заместителем по воспитанию личного состава, а секретарь партийной комиссии после запрета КПСС переквалифицировался и долго потом ещё служил «психологом».
На Колыму заселять «наши» гипотетические бараки никого из партработников не отправили.
Интересно они бы нас отправили туда добывать золото в случае победы путча ?
Любовь по-вьетнамски
Старший Брат – Советский Союз – протягивал руку помощи всем младшим братишкам, кто хотел попользоваться его щедростью. Он был очень миролюбивым и дружил с социалистическими странами и «развивающимися» – Эфиопией, Сирией, Кубой, Алжиром, Египтом, Вьетнамом. Тогда много было желающих бесплатно подкормиться за счёт Союза. Предполагалось, что «развивающиеся» умственно дозреют и станут на путь строительства социализма. Советский Союз помогал им оружием, продуктами, рабочей силой. Тянул нефтепроводы и газопроводы, строил плотины, обучал их офицеров в высших военных учебных заведениях. Кроме того, Советский Союз был настолько добрым и не жадным, что отправлял зарплату генеральным секретарям компартий капиталистических, т.е. враждебных ему стран. Даже в США – самую богатую страну, товарищу Гэсу Холлу.
Гэс Холл жил безбедно, бесхлопотно и в ус не дул. Посмеиваясь, писал липовые отчёты о проделанной работе и получал денежки в твердой американской валюте. Восстание рабочих и крестьян в его богатой стране ни в ближайшем, ни в далёком будущем, устраивать никто не собирался и социалистическая революция, даже в самых страшных снах, там никому не снилась.
У Советского Союза было доброе, широкое, дряблое от старости лицо и кустистые черные брови. Социалистические страны, а проще, «сосиски сраны», были счастливы, что имеют такого небедного и заботливого брата.
Дядя Сэм, напротив, был груб, циничен и воинствен. Он был худой, высокий, носил черный фрак, цилиндр с наклеенным на него звездно-полосатым флагом, имел козлиную бороду и маленькие злые глазки. Это было исчадие ада и от него пахло серой. Дядя Сэм махал ядерной дубиной и всех слабее себя, выражаясь сленгом нынешних, высоких особ, «мочил в сортирах».
В 70-х годах ушедшего столетия он зачем то нагло залез во вьетнамские джунгли и там стрелял по маленьким, желтеньким аборигенам. Опылял их сверху всякой гадостью. Потом, заклеймённый позором во всей мировой прессе, уносил ноги, отплёвываясь болотной тиной и дефолиантами из отравленных джунглей.
И вот, когда «дядя Сэм», до последнего солдатика покинул многострадальную тропическую страну, и когда «дядюшка Хо» изгнал врагов и объединил две враждующие половинки – Северный и Южный Вьетнам, в обновлённой стране – Социалистической Республике Вьетнам –появились первые советские люди.
Самыми первыми советскими людьми во Вьетнаме, не считая конечно, дипломатов, после ухода янки были военные моряки Тихоокеанского флота.
Тогда наше государство имело самый мощный флот в мире, который противостоял на дальних рубежах флоту США. Чтобы противостоять, нужны пункты обеспечения кораблей и подводных лодок в дальнем зарубежье.
В бухте Кам - Рань на бывшей американской базе был построен пункт материально – технического обеспечения подводных лодок и надводных кораблей, сокращенно – ПМТО. Собственно строить почти ничего не надо было. Отличная инфраструктура, оставшаяся от янки, удовлетворяла всем требованиям неприхотливого советского военного человека. Хорошо укрытая бухта, железобетонные пирсы, прекрасные дороги с покрытием из специального асфальта, который выдерживал высокую температуру и не плавился. Огромные, металлические склады, отличный военный аэродром, принимающий любые типы военных и гражданских самолётов, жилые коттеджи сохранившиеся в прекрасном состоянии ещё со времён французской колонизации начала 50-х годов прошлого столетия.
Словом, несмотря на тропический, влажный и жаркий климат, служить там можно было.
Всяко было – страна чужая, жизненные принципы и понятия у коренных жителей разительно отличались от советских. «Моральный кодекс строителя коммунизма» у них отсутствовал, поэтому мелкое воровство не преследовалось, а даже приветствовалось. При ужасающей нищете и отсутствии предметов первой необходимости, оно возводилось в ранг доблести.
Во вьетнамском городке под названием Дананг, базировались бывшие советские, а теперь уже вьетнамские торпедные катера. Наша страна их подарила новым братьям по оружию, и теперь те их осваивали. Для обучения отправляли в командировку сроком на три месяца из Союза подготовленных специалистов. Неплохая была командировка – двойной оклад, чеки внешторгбанка - боны, за которые можно было в Советском Союзе отовариться «дифцитом». Ну и вообще, теплое тропическое море, пальмы, кокосы. Экзотика. Кормёжка в береговой столовой была хорошая по сравнению с питанием местных военных. Только вот с девушками проблема, не возят их на военных кораблях. Плавучих борделей тоже нет, как у американских вояк. Поэтому в Дананге через три месяца самая страшная баба за Ксюшу Собчак сошла бы.
Командированный на один из катеров, механик Фёдоров запал на молоденькую «кагайку» - дочку мамы вьетнамки и папы америкоса. Маму, как «врага народа» отправили на один из островков долбить камень, а папа, проживая в Америке, и духом не ведал о вьетнамской дочке, потому что задолго до её рождения «дембельнулся» из армии.
Молоденькая аборигенка была худая и плоская - кожа, да кости. Её тощая стать не очень-то ласкала взоры командированных россиян. Русский мужик любит баб, у которых есть за что подержаться.
Хонг приносила вьетнамскому личному составу катера обеды, поскольку на торпедном катере камбуз не предусмотрен. Угощала русских местными деликатесами - какими-то ракушками и водорослями. Те, в свою очередь, кормили её тушенкой с макаронами.
Лейтенанту Федорову Хонг начала нравиться примерно через две недели. Гормоны бушевали в крови юного морского офицера. Пришло время любить! Вот и начал механик пропадать с вьетнамской леди по ночам. Южные ночи теплые, а любить девушку под пальмами при свете ярких тропических звезд, так волшебно и восхитительно!
Васе Федорову удалось приручить девушку настолько, что она стала полноправной хозяйкой катера. От любви она похорошела, а от обильного питания в столовой поправилась и округлилась.
Механик перед своими парнями ходил гоголем, ведь у него одного была девушка. Да ещё бы, такая экзотичная восточная красотка!
Вася за её «бескорыстную» любовь снабжал девушку продуктами, списанным флотским обмундированием, мылом и стиральным порошком «Новость».
Любимая уносила всё это с собой в плетёной корзине и потом благодарила механика Васю новыми изысканными ласками, которым научилась в одном из многочисленных американских борделей Сайгона за два года до победы «дядюшки Хо».
От всех этих изысков бедный Вася потерял голову. Он ведь, по сути, был простым крестьянским парнем, до поступления в военно-морское училище успел поработать трактористом в родном селе на Рязанщине. Потом служил в армии механиком на танке. Была у него, конечно, девушка в селе, которую он долго соблазнял и потом неумело ласкал на сеновале. До таких эротических приёмчиков, какие использовала эта вьетнамка, той колхозной доярочке было далеко.
- А можно увезти Хонг в Советский Союз? – допытывался Василий у всех.
- Вася, угомонись! – отвечали ему командированные специалисты. – Побаловался и будет. Никто её к нам не пустит, а в России полно хороших девушек, у тебя всё впереди.
К Васе пришел особист и провел с ним внушительное собеседование.
- Фёдоров! Прекращай свою преступную связь, иначе тебя выгонят с Вооруженных Сил.
В понятии представителя особого отдела любая связь мужчины с женщиной была преступной, а тем более связь с иностранной гражданкой!
- Но ведь она же из нашего социалистического лагеря, - жалостно возражал Вася, - у нас любовь! Мы поженимся!
Ему очень не хотелось расставаться с аборигенкой, хотя в глубине души он представлял, как негативно воспримут его мама и папа невестку-вьетнамку. Тем более он недавно получил письмо, что та доярочка Люба ждёт его, и все время о нём спрашивает. Родители от неё были без ума и готовились к свадьбе сына. К письму была приложена цветная фотокарточка кандидатки в невесты – пышногрудой девушки с русой косой и большими голубыми глазами.
Вася в ответ написал родителям, что он полюбил восточную женщину, если разрешат её забрать из Вьетнама, то он привезёт её на смотрины в очередном отпуске. «Только Любе ничего не говорите, вдруг вьетнамку не пустят в Союз. Пусть Люба будет про запас» - предусмотрительно приписал Вася в конце письма.
Идиллия закончилась через два месяца после знакомства Васи и Хонг. Вьетнамка пришла к особисту Левину и заявила, что механик лейтенант Фёдоров заразил её какой-то непонятной венерической болезнью, она подозревает, что это сифилис. Хонг, не стесняясь, разделась догола и продемонстрировала своё тело. Оно сплошь было покрыто язвами и волдырями.
- Это произошло через два часа после интимной связи с этим вашим негодяем, - возмущенно сказала она.
Дело пахло керосином. В политуправлении Тихоокеанского флота и в его особом отделе такие дела не проходят безнаказанно. Если не принять срочные меры, то с должностей слетят не только политработник и особист в Дананге.
Полетят и вышестоящие должностные лица ТОФ, откуда был командирован в дружественную страну этот «сифилитик» Фёдоров -
начальник отдела кадров флота (куда смотрел?), начальник политотдела бригады (как воспитывал?).
Задобрив насколько можно вьетнамку деньгами, продуктами и антибиотиками от сифилиса, начальники взяли с неё слово молчать.
- Завтра пришлем к тебе врача, - сказали особист и политработник из состава командированных, - а пока иди домой и никому ничего не рассказывай.
Лейтенанту Федорову вручили отпускной билет, в этот же день посадили в проходящее судно, следовавшее во Владивосток, и отправили на родину от греха подальше.
- Сиди там, гадёныш, и не высовывайся, - сказали ему начальники , - не вздумай где-нибудь вякнуть про эту свою сучку. Под трибунал пойдёшь.
К концу последующих суток вытащили с какого то застолья медика – капитана медицинской службы Никонова.
Как все флотские медики Никонов мучился от безделья. На флоте служат крепкие парни и болеют они очень редко. Тем более, специально прошедшие медкомиссию для работы в жарком климате. Бугаи чугунные. Поэтому он даже был рад поработать над несчастной жертвой механика Фёдорова. Флотские врачи лечат всё аспирином и йодом. Других лекарств в корабельных аптечках нет.
Аспирин дают при всех внутренних болезнях, а йодом пользуют при всех наружных.
Узнав про сифилис, медик кинул в карманы десяток пузырьков с йодом и убыл по указанному адресу.
Вернулся он быстро, не прошло и двух часов. Его распирало от смеха.
- Ну, что? Что? – кинулись к нему особист и политработник. – Чему ты радуешься сволочь, чего ты лыбишься?
- Да всё там нормально, она, дурочка, помылась после секса с Васькой под душем, - сдерживая хохот ответил док, - мыло у неё кончилось, так она стиральным порошком намазалась вместо него. Да ещё водой смыла не сразу. Это у нас кожа дубовая, а у нежной девочки пошло сильное раздражение, вот она и подумала что её Фёдоров заразил. Йодом язвочки смазал, завтра уже всё пройдёт.
Ни в чем не виноватый механик лейтенант Фёдоров в это время сидел в каюте сухогруза, потихоньку шедшего вдоль юго-восточного побережья Азии, периодически расстегивал ширинку и, внимательно изучая свой орган, ждал, когда же у него появится мягкий шанкр – верный признак сифилиса. О том, что его возлюбленная Хонг ошиблась, Василию сообщили только через месяц после прибытия во Владивосток и сдачи им кучи анализов у венеролога. В Дананг вместо него отправили другого механика, а в очередной отпуск он сыграл широкую деревенскую свадьбу с пышной красавицей Любой. Мама с папой плакали от радости, а сельчане желали молодым счастья.
О злосчастной вьетнамке, про которую писал сын, тактичные родители Васе не напоминали.
Пивной патруль
Как же не рассказать вам о знаменитом старом бакинском пивзаводе? Он находился совсем рядом, между военным поселком Зых, где располагалось наше военно-морское училище и Третьей Ленинской.
Первая, Вторая и Третья Ленинские - это ближайшие остановки маршрутных автобусов под номерами 76 и 142 следующими от нашего училища до садика Самеда Вургуна в центре города. Все эти Ленинские прочно связаны с отдельными эпизодами курсантской жизни. На Первой Ленинской влюблялись и женились, на Второй -жестоко бились с горячими кавказскими парнями из-за девушек , на Третьей -пили пиво с мелкими каспийскими креветками – «рачками» и тоже влюблялись и женились. Ничего удивительного - нам было по двадцать лет.
И поныне убеленные сединами выпускники училища - штурманы и химики - вспоминают с теплой нежностью и ностальгией те заветные места. «И кровь, и пиво, и любовь»…
… Мы сидим на проходной пивзавода и поджидаем своего же брата – курсанта, чтобы изловить его с чайником пива. Тогда не было более удобной тары для переноски жидкостей, не было пластиковых бутылей и канистр. Пятилитровый флотский алюминиевый чайник – единица измерения количества пива в нашем училище. Обычно, чтобы не мелочиться и ещё для равновесия, курсанты ходили с двумя чайниками. Полный чайник пива у охраны пивзавода стоил в твердой советской валюте ровно три рубля. Ходить за пивом, и пить его было почетным правом старшекурсников.
Саня Тёмкин, Юра Якимов и я находимся при исполнении служебных обязанностей – мы патрульные. Сегодня «пивоносов» ловим мы, завтра они будут ловить нас. Таковы неприятные превратности военной службы.
За дверью дождь, холод и промозглая темень. Октябрь для Баку самый мерзкий месяц года. Да ещё со стороны Чёрного города невыносимо тянет нефтяными испарениями, забивающими все запахи осени.
Начальником патруля у нас капитан 1 ранга Мехов. Ему уже почти пятьдесят лет и мы по отношению к нему по возрасту даже не дети, а скорее внуки. Он нам напоминает доброго дедушку, хотя таковым он был и на самом деле - добрым и уже дедушкой. Мехов никогда не ругал курсантов за провинности, а просто говорил «Вы меня, курсант Дубоносов, огорчили». Мехов ждёт увольнения в запас, дослуживая последний год. О предстоящей пенсии он мечтает, и рассказывает нам, чем будет заниматься на заслуженном отдыхе.
- Перво-наперво, буду путешествовать по стране, - говорит он мечтательно, - начну с Дальнего Востока. Давно хотел побывать на Курильских островах, Камчатке, Сахалине, в Приморье. Друзья приглашают на лососевую рыбалку.
Мы его слушаем и клюём носами. В тепле нас разморило, и мы с трудом пытаемся не уснуть. В конце концов, на полуслове засыпает сам Мехов. Он уткнулся головой в стол и мерно дышит. Время-то уже позднее – почти одиннадцать вечера. Зря мы сидим в засаде, гонец в такую погоду за пивом не пойдёт.
- Мужики! Есть шара попить пивка, - шепотом говорит нам Саня Тёмкин, – скинемся по рублику, я уже со сторожем порешал.
Когда он, проныра, успел «порешать», уму непостижимо. Вроде всё время рядом сидел.
Саня Тёмкин, бывший торговый моряк, а ныне курсант четвертого курса высшего военно-морского училища знаменит в «системе» тем, что начиная с первого курса, тщательно собирал сведения обо всех злачных местах города-миллионера Баку – ресторанах, кафе, общественных забегаловках и частных харчевнях. Все данные о местах, где можно выпить и закусить, Саня кропотливо наносил на карту города. К пятому курсу у него были нанесены все эти точки. Причем почти во всех Тёмкин побывал лично, будучи в увольнениях. Кальку - схему питейных заведений Саня берёг пуще собственного глаза и носил всегда с собой. Ксероксов тогда не было, и она была в единственном экземпляре.
Мы достаём мятые рублики и отдаём их Сане. Тёмкин относит деньги невидимому в ночи сторожу и возвращается. Остаётся только ждать. Часы – ходики с гирей мерно тикают на стене. До конца смены ещё целых два часа времени.
Небритый, усатый сторож - армянин тихонько входит и аккуратно, соблюдая все правила конспирации, ставит в угол почти полное ведро ядреного живого пива, протягивает Сане эмалированную кружку и уходит так же незаметно, как вошёл. Дальнейшее - не его забота. Наша задача - бесшумно выпить пиво так, чтобы не разбудить Мехова.
Мы подходим по очереди к ведру, зачерпываем «жигулевское» кружкой и пьём. Эх, ещё бы сюда рачков! Столь необходимая при употреблении пива мужская беседа невозможна, и мы только знаками и мимикой выражаем своё удовольствие. Таинство мероприятия придаёт особый шарм нашему «застолью».
Когда мы выпили примерно по три литра пива, и оно пенилось в районах ноздрей и мочевого пузыря, Юра Якимов неверной рукой громко заскрёб кружкой по дну ведра. В полной тишине это прозвучало набатом. Мехов проснулся, увидел свой патруль и очень огорчился.
- Что же вы делаете, так ведь нельзя, товарищи курсанты, - сказал он, - вы меня очень огорчаете. Что я скажу, когда будем сдаваться дежурному по училищу?
Юра Якимов ещё больше огорчил Мехова, тем, что от неожиданности поперхнулся последней кружкой и из него, как из огнетушителя, со всех сторон хлынула пена. Мы с Саней Тёмкиным тоже пускали пузыри и беспричинно хихикали.
А тут и время подошло нам «сдаваться». Хорошо, что добрый дедушка отправил нас спать, и сам без патрульных зашел в рубку дежурного по училищу, к такому же, как и он ждущего ДМБ, капразу.
- За период патрулирования, замечаний не было! - доложил ему капитан 1 ранга Мехов.