Вчера исполнилось бы 95 Алексею Баталову. Мне не довелось беседовать с великим актёром, но в середине 90-х я у себя в НОВОМ ВЗГЛЯДЕ опубликовал интервью, которое принёс нам коллега Дмитрий Савельев.
— Скажите, Алексей Владимирович, фильмы с вашим участием и шире – фильмы шестидесятых годов создали полноценный и полнокровный портрет вашего поколения или все же остались черты, которые кино не приняло во внимание, проглядело?
— Кино ничего не проглядело, кино все видело и иногда на что-то намекало, а люди шестидесятых годов что-то понимали. Западному восприятию такие отношения с кино всегда были чужды. Там впрямую можно было сказать: я тебя хочу, я тебя не хочу, ты сволочь и так далее. А здесь иначе. Весь “Дорогой мой человек” для меня, да и не только для меня, был построен на том, что в один прекрасный день пришли, арестовали мать и забрали книги. А потом Володя всей своей жизнью подтверждает невиновность матери. Но эпизод с арестом вылетел сразу.
И в “Девяти днях” запретили сцену похорон облученных людей. Это было драматургическое основание фильма, а они взяли и вырезали.
О каком портрете речь, если в поколении были такие, как я, которые с детства все знали. У меня бабушку и дедушку в первую посадку тридцать пятого – тридцать шестого забрали. Меня с большими опасениями и оговорками принимали в главный правительственный театральный институт страны. Понятно, если по пятьдесят восьмой все сидят. Хейфицу про мою судьбу было известно, да и сам он это знал не понаслышке: одну его картину смыли, потом запретили снимать. Так что какой там портрет.
— Портрета не получилось, но был создан герой шестидесятых, которого воплотил Алексей Баталов. А в кино семидесятых были герои Олега Даля и Владимира Высоцкого. А восьмидесятые востребовали Олега Янковского. Как вы думаете, почему девяностые не предложили своего героя?
— В кино не появился герой девяностых, потому что он ещё не написан. Не сочинен. Вот придет талантливый человек и напишет такое, что мы все откроем рот, узнав себя и свое время. Как это было в трифоновских рассказах или нагибинских. Я уверен, что сейчас этот человек уже есть и ходит по улицам, а тогда и актер появится, который сыграет героя. Кстати, актёр этот наверняка тоже ходит по улице. Но сначала должен быть сочинен герой.
— А с нынешними молодыми, среди которых бродит герой и некоторые из которых приходят к вам во вгиковскую аудиторию, вам легко?
— Мне интересно, и потом, это как оглобли у лошади, расслабиться не дает.
— Глядя на них, вы не вздыхаете, что ваша молодость пришлась на шестидесятые, которые соблюдали мораль строителей светлого будущего, создавая проблемы с ключами от свободной на часок квартиры и приравнивая чувственность к диссидентству?
— Я так не хочу показаться брюзжащим стариком: вот они какие распущенные, вот мы какие были чистые. Это полный идиотизм – говорить, что время влияет на отношения между мужчиной и женщиной. Колесо крутится точно так же, как оно крутилось во времена Содома и Гоморры и во времена страстного итальянца Петрарки, оставившего нам книгу о своей любви.
Знаешь, в Вене в свое время был издан указ, по которому партнер в вальсе мог хватать за спину или за задницу партнершу и кружиться только три тура. За четвертый – штраф. Я был поражен, когда мне это рассказали. Сегодня они так дрыгаются, завтра иначе. А колесо крутится точно так же, но мне все же кажется, что они отнимают у себя множество других радостей, других возможностей. По человеческим отношениям те годы были для меня более подходящими.
Я вовсе не хочу сказать, что наш век был лучше – Боже упаси, это совсем не так. Есть прекрасные молодые люди, но большинство только изображают из себя свободных и ведут себя, как свободные, руки-ноги задирают. А на самом деле очень однообразно летят в одну сторону. Один думает, что он свободен, потому что выходит из “мерседеса”. Другой свободен, потому что у него серьга в ухе и косичка.
— Ваш вкус противится серьге и косичке?
— Почему противится? Я смотрю на это, как на необычный рисунок. Мне интересно. Вот недавно ребята на занятиях по мастерству показали забавный этюд: проход пары влюбленных. Сначала мы видим их со спины. Он здоровый, мужеподобный, а она женственная, субтильная. По одежде не различишь. Потом они разворачиваются – и все оказывается наоборот.
— Кино переживает сейчас увлечение именно этим. Когда одно перетекает в другое, или все оказывается наоборот. Вы видите для себя роль в этом кино?
— Я вообще никогда не старался сыграть как можно больше. В этом смысле я урод, наверное, да и актер не настоящий. Женя Евстигнеев – вот был актёр с головы до пят. Или Смоктуновский. А мои занятия рисованием, сценариями, режиссурой, ещё чем-то… Никакого богатства на этом пути не стяжал, но всегда делал то, что хотел. Это дорогого стоит. Или я мог играть все подряд, но мне это было… нет, один раз я сыграл какого-то секретаря райкома у Пырьева, там слов двадцать всего, да и не важно это. Так я мог играть и большие роли, и маленькие. А у меня всего-то ролей двадцать за сорок лет. Я умел отказываться. Лучше заработать деньги каким-то другим способом, чем попусту на экране мелькать. Меня вот недавно на встрече спросили: что же вы так давно не снимаетесь, почему мы вас так давно не видим? А я в ответ попросил назвать фильм последних лет, в котором я не снялся, и был должен об этом пожалеть. Они не смогли мне назвать.