Из писем с войны подпоручика лейб-гвардии пехотного полка П. М.-М. к отцу (Галицийская битва)
20 июля 1914 г. Только сегодня удалось мне найти свободные полчаса, чтобы написать тебе. Ты уже знаешь, что у нас объявлена всеобщая мобилизация. Еще недавно было все спокойно, а на днях под проливным дождем мы выступили из Красного Села. Сразу после перехода началась лихорадочная работа приготовления полка. Настроение масс самое патриотическое; на улицах офицеров и солдат качали, кричали "ура", и перед собранием полка происходили демонстрации.
Я проезжал через толпу, люди вскакивали на подножки пролетки и целовали мои погоны. Толпа хотела меня нести, и только мое заявление, что я еду в роту по спешному делу, спасло меня от триумфального шествия.
Городские забастовки, принявшие кровавый оттенок, прекратились как по волшебству. По объявлении мобилизации вся сложная военная машина пришла в стройное движение, и все идет плавно, по расписанию. Дел масса: нужно закупить необходимые вещи в поход; шелковое белье против паразитов, предметы снаряжения и обмундирование - все это делается урывками, когда есть свободный час.
Крепко тебя целую. Не тревожься и не беспокойся обо мне. Бог милостив! Я иду сражаться за правое дело. Благослови меня заочно на ратный подвиг. Иду с твердой верой в Бога, в русскую мощь и в успех нашего дела! Господь с тобой!
31 июля 1914 г. На днях мы выступаем в поход. Я подготовился к нему всячески: все нужные покупки сделаны; сегодня вечером был напутственный молебен. Граф Н. Ф. благословил меня образом; завтра утром я говею и тогда вполне буду готов к походу. Прости мне все хлопоты и заботы, которые тебе доставлял. Благодарю тебя за все, все. Благодарю за твое желание устроить меня в штаб, но ты знаешь, что я не согласился бы в такое время оставить роту.
Крепко тебя обнимаю. Молитесь за меня.
9 августа 1914 г. Пользуюсь своей поездкой в В., чтобы дать о себе весточку. Телеграмму мою, надеюсь, ты уже получил. Ты не можешь представить себе, как приятно было вымыться в хорошей ванной, после недельного путешествия, и надеть чистое белье. В. мне очень нравится. Город красивый и чистый с отпечатком самобытности. Народ относится к русским и к военным, в особенности, с необыкновенной предупредительностью и радушием.
Число добровольцев очень велико. Все они горят желанием сразиться с "пшеклентными швабами". Я очень хорошо устроился, живу в палатке с товарищем. У меня имеется все, что нужно для относительного удобства и даже комфорта: походная постель, спальный непромокаемый мешок, фланелевые простыни и проч.
Жители рассказывают о зверствах немцев. Я не ожидал, что народ, который считал себя венцом цивилизации, до такой степени напоминает нашествие гуннов. Население Польши покидает города и села, где можно ожидать прибытия немцев, так как они одних расстреливают, а других угоняют в Германию на принудительные работы и даже на франко-бельгийский театр военных действий.
15 августа 1914 г. Сегодня мы выступаем дальше в поход, слава Богу! Нам уже всем надоело стоять на одном месте. С фронта поступают сведения о наших повсеместных успехах.
Вчера в В. видел раненых из-под Мариенбурга в бою 10-го, где наша дивизия взяла в штыки укрепленную позицию немцев, на которой швабы рассчитывали долго обороняться. Я здоров и чувствую себя прекрасно. Сегодня будем в непосредственной близости от врага.
1 сентября 1914 г. Все эти дни, начиная с 20-го, не имел возможности тебе написать, так как участвовал в непрерывных боях с австрийцами. 19-го под вечер нас спешно двинули навстречу врагу. Наутро другого дня мы уже вступили в бой. Оказалось, что противник решил корпусом обойти наш левый фланг. Армия наша, уступавшая по численности австрийской, была кроме того утомлена боями с 4-го. Тогда решено было выдвинуть гвардию, и мы оправдали надежды, на нас возлагавшиеся, и нашу старую славу.
К 4 часам дня центр вдвое сильнейшего противника был нами прорван и разбит. Весь австрийский корпус обратился в бегство, оставляя в наших руках трофеи в виде оружия, пленных и припасов. С этого дня начинается наше непрерывное наступление и отход австрийцев, более похожий на бегство. Только один раз мы задержались на 2 дня перед их укрепленной позицией, но и ту мы взяли приступом 22-го.
Здесь мне удалось забрать в плен начальника укрепленной позиции, венгерского майора. С 25-го я командую ротой, заменяя X., который ранен. Вообще потери в офицерском составе у нас немалые.
Теперь стоим на австрийской границе. Третьего дня взяли с боя город Я., причем моя рота ворвалась в него первой на плечах отступающих немцев, пришедших помогать австрийцам. Нужно сказать, что как те, так и другие "здорово" бегают. В этом бою немцы потеряли весь свой армейский обоз - более 1500 повозок. Последние две ночи сплю под крышей, а то все под чистым или не чистым небом. Бывало всяко: и холодно, и мокро, и голодно, и жарко. За неделю я ни разу не мылся! Теперь привык.
4 сентября 1914 г. Пользуюсь оказией, чтобы написать тебе два слова. По милости Божьей, я жив, здоров и невредим. Сегодня второй день мы отдыхаем. Странно не слышать над собой разрывных австрийских шрапнелей и бомб и свист их пуль часто разрывных. Имею к тому свидетельство в виде лент пулеметных патронов. Мой ротный был ранен такой пулей.
Сегодня я вымылся, переоделся и выспался; прошлую ночь пробовал спать в хате. Но меня выгнали оттуда блохи, в 10 минут искусавшие меня так, что мое тело представляло из себя сплошной волдырь. Как могут в такой обстановке жить люди?
Стоим на самой границе Австрии у города К. на реке Сане. Письмо это везет до Питера больной офицер. Боязнь за себя в бою совершенно отсутствует; боишься за вверенных людей. А бывали минуты, когда думал, что все тут и ляжем. Особенно при взятии высот у Кр. 20-го сентября. К счастью австрийцы не выдержали и побежали.
27 сентября 1914 г. Получил твое письмо №2, - №1 еще до меня не дошел. Но это и не мудрено: мы так много раз меняли направление, что не удивительно, если письма не доходят своевременно.
Здесь противники распространили слух, что будто Япония объявила войну нам и Англии. В своих прокламациях они советуют бежать защищать наши очаги от нашествия азиатов. С 23 числа мы стоим на месте и караулим немцев. Ни один воробей не перелетит на нашу сторону. Противник видимо не знает, что у нас на этой стороне река. На днях ожидаем больших боев.
Чувствую себя прекрасно. Настроение бодрое. Уже начали немного страдать от холода по ночам, даже в домах. Выписал себе свои караульные сапоги. Живу в одном доме с батальонным и еще двумя офицерами.
25 октября 1914 г. Пользуюсь отъездом в Питер денщика моего раненного товарища, чтобы с ним отправить тебе это письмо.
Я участвовал в четверодневном бою под И., где австрийцы навалились на нас большими силами и дрались очень упорно. Но с 10-ое по 13-ое мы сбили их с двух укрепленных позиций и погнали. После этого участвовали еще в нескольких мелких арьергардных боях 20-го и 21-го у поселка Л. и 22-го, когда моей роте удалось обойти левый фланг противника, выгнать австрийцев с высоты, на которой они держались.
Когда мы заняли высоту, только что брошенную австрийцами, видно было, как отовсюду собирались их части и строились в колонны. Мы дали им спокойно собраться и, когда колонна увеличилась человек до 400, мы ее обстреляли залпами. Нужно было видеть, как это на них подействовало! Просто весело было смотреть.
После первого же залпа в колонне заметно было замешательство, а после второго они, как мыши, стали разбегаться. До нас доходили крики офицеров, которым удалось собрать несколько десятков человек вокруг себя, и они стали отвечать нам беспорядочным огнем, который не причинил нам ни царапинки. Мы же для устрашения продолжали катать по ним залпами.
Дело было под самый вечер, и это спасло австрийцев от полного уничтожения, так как быстро наступившая темнота заставила нас прекратить огонь. Теперь мы уже верстах в 60-ти от К. Австрийцы и германцы в полном отступлении и притом беспорядочном: они бросают все: повозки, зарядные ящики, патроны сотнями тысяч и снаряды самых крупных калибров.
Только что до нас дошел манифест об объявлении войны Турции. Перед моими глазами рисуется грандиозное будущее России. Ведь эта война может разрешить все волновавшие в течение столетий Европу вопросы. Оказывается, что турки напади на нас вероломно. На начинающих Бог.
Дух в войсках самый бодрый и хороший. Солдаты чувствуют, что чем мы сильнее треплем врага, тем скорее кончится эта война, и рвутся в бой. Во время сражения приходится все время сдерживать их порыв, чтобы даром не нести потерь. При этом надо помнить, что сначала кампании мы прошли более 800 верст с боями.
Часто по несколько дней мы не имели хлеба, так как интендантство не поспевало за нами; ночуем зачастую в окопах, мерзнем, мокнем, недосыпаем. Но видно, ничто не сломит духа нашей армии. Войска переполнены добровольцами, которые по духу великолепны (но, конечно, хуже по боевой подготовке).
У меня в роте три чухонца, не понимают ни слова по-русски, но поразительные по своему хладнокровию и выносливости. К нам прибежал из дому 12-ти летний мальчик, которого нельзя было уговорить отправиться домой. Подносил патроны.
У австрийцев же все наоборот - славяне толпами сдаются в плен нашим одиночным разведчикам. Венгры тоже сдали, и в них нет прежнего упорства. Они производят страшные бесчинства всюду, где проходят, и обращаются крайне жестоко с местными жителями и нашими пленными.
В поселке Л-ве мною был найден пленный казак 52-го полка, которому венгры сожгли сеном руки и лицо. Другой казак был найден товарищами с перерезанными сухожилиями колен и локтей.
К этому прибавляется то, что они стреляют разрывными пулями, которые наносят ужасные раны. Я видел, в каких мучениях умер один нижний чин моей роты, раненный такой пулей; я никогда этого не забуду, как не забуду замученного казака, изнасилованных женщин, избитых детей!
Я, слава Богу, здоров. На ночь если не в окопах, мы обыкновенно становимся в халупах, по деревням. Денщики живо выносят всякую рухлядь, моют и чистят, и мы устраиваемся довольно удобно. В окопы же нижние чины всегда на ночь натаскают соломы, хотя и холодно, но терпимо.
31 октября 1914 г. Нас всех порадовало известие о падении крепости Циндао, так легко взятой японцами. Теперь им остается поймать проклятого "Эмдена" (немецкий крейсер), который потопил нашего славного "Жемчуга". Конечно, с точки зрения военной этот крейсер не представляет из себя чего-либо особенно ценного, будучи старой постройки и со слабым артиллерийским вооружением. Но за него надо отплатить врагу как следует.
Сейчас мы стоим в 18-ти верстах от К-ских фортов. Австрийцы, разбитые под И., спрятали там свои деморализованные и составленные из всякого сброда остатки. Обидно за польские святыни, - если К. будет упорно обороняться, то должен неминуемо пострадать от артиллерийского огня.
У меня все благополучно. Здоров и весел. Каждый день вспоминаю о вас. "Банзай" нашему японскому союзнику!
15 ноября 1914 г. Сегодня шестой день я лежу в постели и все еще очень слаб и едва брожу. Я получил довольно серьезную контузию от пролетавшего над самой моей головой шестидюймового снаряда. 9-го ноября австрийцы открыли по нашей роте адский огонь. С 11-ти часов утра и до 6-ти вечера беспрерывно засыпали они нас шестидюймовыми гранатами, мелинитовыми бомбами и шрапнелью.
Только по милости Божьей рота не несла потерь, так как поле впереди и сзади линии наших окопов было буквально вспахано неприятельскими снарядами. Всюду зияли огромные воронки, валялись стаканы и осколки толщиной в палец. Это был сплошной ад! Последний тяжелый снаряд пролетел над самой моей головой и разорвался в земле, в трех шагах от моего окопа.
Странно, что сначала я ничего не почувствовал, кроме лёгкого головокружения и ощущения, как будто голова пухнет; но когда я вышел из окопа и прошел несколько шагов, то вдруг упал без чувств. Меня сейчас же отнесли в лазарет, где доктора были очень обеспокоены тем, что я, придя в себя, почти не владел руками и едва мог говорить. Доктора думали, что у меня сделался паралич.
При всем том я сохранил совершенно ясный рассудок и голова была совсем свежа. Вот уже шестой день, как я лежу; приказан полный покой и отдых и, как я ни рвался в роту, меня не пускают. Собирались даже эвакуировать, но я наотрез отказался. Теперь с каждым днем мне все легче и легче.
Сейчас полк в трех верстах отсюда, на позициях. Окопы наши подходят на 300-400 шагов к окопам противника, который крепко засел в заранее укрепленных позициях. Мы однако сильно его тесним и мало-по-малу, несмотря на превосходство их сил на данном фронте, забираем все больше и больше пространства.
Наступили холода, доходящие до 10 градусов. В окопах было мучительно холодно. Ружейная трескотня идет день и ночь, причем ночью австрийцы стреляют исключительно разрывными пулями.
19 ноября 1914 г. Хотя я писал тебе всего несколько дней тому назад, но пользуюсь очередной оказией, чтобы ответить на твое письмо, которое только что получил. Здоровье мое значительно улучшилось, и сегодня я уже совсем собрался в окопы, но батальонный командир велел еще посидеть "дома", чтобы окончательно окрепнуть.
Вчера в мою хижину влетела австрийская граната, но бед не наделала! У них тут масса шпионов, которые усердно сообщают им о наших действиях. Одного мы поймали, когда он по телефону, спрятанному в погребе, сообщал о переезде нашей батареи. Его тут же и повесили с телефоном в руках.
Какая подлость, будучи "некомбатантом" выдавать людей! А этот разговори по телефону стоил жизни одному артиллерийскому офицеру и шести нижним чинам, убитым на наблюдательном пункта.
Сидим пока что на тех же позициях вот уже третью неделю. Мы приковали к себе австро-венгерскую армию. Происходит вялая перестрелка; иногда австрияки швыряют в нас двенадцатидюймовыми гранатами весом пудов по 20-ти. Пока они еще не причиняли нам особого вреда.
10 декабря 1914 г. В последнее время я не имел возможности давать о себе знать часто, так как мы стояли в ужаснейших условиях и совершенно оторванные от какой бы то ни было культуры. Первый раз с начала войны нас взяли в резерв, и мы теперь стоим недалеко от В., куда я еду сегодня мыться, чиститься и приводить части своего туалета в порядок.
Ты не можешь себе представить, в каких я хожу лохмотьях. Штаны грязные, заштопанные и все-таки с дырками. Китель весь в заплатках; фуражка едва держится на голове. С месяц, если не более, я хорошенько не мылся. О солдатах и не говорю. Нужно надеяться, что нам дадут более или менее продолжительный отпуск и что мы успеем "подчиниться". Кто бы узнал теперь блестящую гвардию по ее внешнему виду? К счастью, за нас говорят наши дела. Здоровье мое гораздо лучше, и я чувствую себя почти так же, как и до контузии.
12 декабря 1914 г. Поздравляю тебя с великим праздником Рождества Христова, который в этом году провожу еще дальше от тебя, чем в прошлом. Нигде, как на войне, не чувствуешь так сильно все прелести тихой домашней жизни; нигде так не ощущаешь своего одиночества. Ревностно занимаюсь службой, приведя роту в порядок. Л. прекрасный начальник - ровный, спокойный, отзывчивый, он сумел из батальона создать тесную, дружную семью. Мы очень его уважаем и как человека, и как начальника.
Живем в деревне по халупам. У меня очень чистая и со всей возможной уютностью устроенная комната, где со мной квартирует мой субалтерн и еще один офицер. Сейчас сижу один, так как оба "прапора" уехали в В. Все, кто может и чувствует себя в силах выдержать тягости военно-походной жизни, идут и уже теперь отказывают добровольцам и охотникам - так их много.
26 декабря 1914 г. Нас совершенно неожиданно тронули из окрестностей Р. 23-го декабря. На поездах доставили в В., где мы провели 24-е число. Ездили в город, где был обед и устроена была крошечная елка. 25-го утром выступили в поход.
Здоровье мое совсем хорошо. Головокружения почти прошли и только если очень устаю, то голова начинает кружиться. К нам прислали молодых офицеров. Я получил в свою роту подпоручика К. (Андрей Романович Кондратенко, убит 07.07.1917), сына порт-артурского героя (Кондратенко Роман Исидорович).
4 января 1915 г. Сейчас мы находимся в резерве и обучаем молодежь, только что пришедшую из запасного батальона, где они провели очень короткий срок. Народный отклик на страдание родины выразился как нельзя лучше на новобранцах. Дух у них прекрасный и они прилагают все старания к быстрому усвоению основ военной службы.
Здоровье мое совсем хорошо. Все явления после контузии прекратились и более двух недель уже не повторялись. Новый год встретили довольно весело. Мы даже получили по рюмке шампанского, что очень большая роскошь в виду строгости антиалкогольных правил. Все у нас поголовно этим правилам сочувствуют, страшно подумать, сколько зла наделала бы водка на войне и сколько лишних забот и передряг, теперь невозможных.
Если бы раз навсегда уничтожить всякую продажу вина, никто, кажется, не был бы недоволен. Это величайшее событие послужит к возвеличению Имени нашего Государя (Николай II)!
Больше писать нечего. Жизнь течет так однообразно, что каждый день похож на предыдущий и на последующий. Времени скучать однако нет - много занятий, а по вечерам слушаем музыку - здесь на нашу радость нашлась рояль. Рано ложимся спать, рано встаем.
1 февраля 1915 г., дер. Рогинице
Мы стоим теперь верстах в 80-ти от границы Восточной Пруссии, и я надеюсь, что нас туда поведут. Интересно будет побывать у немцев. Пусть они берегутся - мы слишком хорошо помним горящие польские села, расстрелянных мирных жителей, чтобы наше пребывание у "пруссака" сошло для него благополучно. Конечно, мы не немцы, и мирные крестьяне могут не бояться за свою жизнь до тех пор, пока они сидят смирно.
Из того, что мы здесь, ты видишь, как двигают гвардию. Мы заслужили свою славу твердых и непоколебимых полков, так что даже немцы избегают с нами сталкиваться. Это не пустые слова, а видно из их захваченных приказов. Под Яновым немцы бежали перед нами, как куропатки; кроме их спин мы ничего не видали, причем они бросили корпусный транспорт в 1500 повозок.
Настроение японцев нас очень интересует: они большие молодцы и верные союзники.
1 марта 1915 г. Была очень холодная ночь, говорят до 16 градусов мороза, а днем стало таять - тоже не особенно приятно, так как окопы наполняются водой, бруствера сползают и приходится все время чинить их под обстрелами. Вчера я подвергся обстрелу тяжелой германской артиллерии в продолжение нескольких часов. Было ужасно смотреть на разорванные тела, ужасные раны, слушать раздирающие душу крики и стоны раненых и не быть в состоянии чем-либо помочь. У меня выбыло 20 человек, из них 6 убитых. Ты не можешь себе представить, как натягиваются нервы, какая бессильная злоба клокочет в груди в такие часы.
Отдыха у нас мало; три дня сидим на позиции, а затем на сутки уходим в резерв. И так с 3-го февраля без передышки.
18 марта 1915 г. С 13-го мы в резерве, но если все пойдет благополучно, то Пасху встретим на отдыхе. Уже теперь идут приготовления - закупают всякую провизию - творог, муку, цукаты и т. п. Все это высылается нам или из Варшавы, или даже из Петрограда. Стоят чудная теплая весна. Сегодня 12 градусов тепла на солнце. Многое можно простить неудобствам военно-походной жизни из-за того, что все время живешь на лоне природы, все время любуешься красотами, которые недоступны кисти самого гениального художника. Только Бог может создать такую красоту и велико Его благодеяние, что нам предоставлено любоваться Его творением.
Падение Перемышля и бомбардировка Босфора нашим Черноморским флотом подняли настроение среди нас до высшей точки. Со времени Князя Игоря Владимировича Босфор был неуязвим для нашего оружия, и вот, тысячу лет спустя, русский стяг опять направляется туда, куда его зовет история и завет наших предков.
3 апреля 1915 г. Вчера и третьего дня стояли в резерве, но вчера утром немецкая тяжелая 8-ми дюймовая батарея стала по указаниям своего аэроплана обстреливать нашу батарею, стоявшую в 100 саженях впереди землянок, где помещалась часть батальона, и все снаряды падали к нам, и мы совсем зря потеряли 25 человек, из них 5 убитыми, среди последних фельдфебель роты, потеря которого очень чувствительна.
Теперь я стою на позиции в резерве батальона в покинутой жителями деревне, и надо мной наша артиллерия обстреливает немецкий аэроплан, который пытается пролетать к нашим батареям. Если ему это удастся, то он выпускает над ними особый змейки и этим указывает расположение. Нужно отдать справедливость немецким летчикам - они работают необыкновенно смело, самоотверженно и хорошо. Однако многие из них погибли.
Тут стоит весна, которая изредка угощает нас холодами и непогодой; но все же дело идет к лету - поля зеленеют, птицы поют с каждым днем все громче и громче, и, несмотря на тягости войны, у нас настроение весеннее.
17 апреля 1915 г. Третьего дня я был вновь контужен тяжелым германским снарядом, разорвавшимся в трех шагах от меня. Такая близость спасла меня от осколков, но "шок" я получили порядочный и легкие ссадины на голове и руках. Я, конечно, остался в строю.
Я занимал участок на правом фланге, который подходил к немцам на 50 шагов, а левый отстоял на 500-600. Таким образом, у меня с правого фланга, где бросали бомбы, и до левого были все удовольствия, какие только можно желать на войне, т. е. бомбы, пули, пулеметы, шрапнель, полевые гранаты и чемоданы.
Третьего дня ночью у немцев два раза поднималась паническая стрельба и треск от нее был прямо неописуем.
