Он заварил лапшу. Сел возле окна и начал размышлять. Мелькание строений, деревьев, столбов и других элементов заоконной жизни гипнотизировало, создавая иллюзию маятника. При взгляде на это движение его внутренний дисбаланс волшебным образом уравновешивался. Ему захотелось просто плыть по реке собственного воображения. Будучи человеком весьма широких взглядов на жизнь, он позволил себе слегка пофилософствовать.
«Что есть дорога? Движение? — начал он разговор сам с собой, глядя в окно. — Это когда ты идёшь или бежишь. Вот оно, твоё собственное движение. Но тут ты в поезде. И двигается только он. Ты лишь условно перемещаешься в пространстве. Твоё тело практически неподвижно. Статично. И вообще это больше похоже на добровольное заключение».
Он увидел собственную улыбку в окне. Удивился, потому что было абсолютно непонятно, какая мысль его развеселила. Он попытался вернуться внутрь себя, догоняя смысл и ловя нить размышлений.
«Статично. Статика в движении… Мда-а… Зачем я об этом?» Лёгкое раздражение оттого, что какая-то нужная мысль ушла. Снова взгляд в окно на самого себя. Улыбка. Всё та же. Блаженная. Мысли совсем разбежались. Внутри образовалась пустота. Тихая и радостная. И тут пришло осознание: ни к чему осмысливать то, что сейчас не важно. Он перестал тревожить свой ум. Расслабился. Уселся поудобнее, наслаждаясь внутренним состоянием покоя и наблюдая за происходящим вокруг. Он чувствовал себя вполне комфортно на нижней полке этого плацкартного хостела. Да, это весьма скромные апартаменты. Но они были по-своему уютны и привычны. В замкнутом пространстве за дверью купе он ощущал себя узником. И даже испытывал некую клаустрофобию. От этого и любовь к плацкарту. Вот где простор для пытливого ума наблюдателя. А именно таковым он и был. С детства обожал разглядывать людей, замечая тонкости поведения и отгадывая их характер. На улице, в автобусах, в магазинах. И, конечно, в поездах. Его служба обязывала к частым командировкам. Порой достаточно длительным. Читать он не особо любил. Вот и развлекал себя тем, что исследовал окружающий мир людей.
В плацкартном вагоне почти всё доступно для обозрения и восприятия. Столько звуков, цветов, запахов. А сколько тут разных персонажей… Их невыплаканные слёзы, закутанные в молчание слова, накопившиеся жизненные истории. Всё это только здесь находит своих слушателей. И нечего бояться, говори, рассказывай, плачь обо всём, что взбредёт в голову. Ведь любой, даже самый интимный скандал заплутает между нитями чужих разговоров. А затем и вовсе потеряется в железнодорожной информационной сети навсегда. Он замечал, что рассказанные в поезде истории почему-то не запоминаются. Имена и лица стираются, остаются лишь образы и общие впечатления от поездки. Приятная или не очень компания, разговорчивые или молчаливые соседи, приветливая или грубая проводница. Вот, пожалуй, и всё. Но выплывающие из глубин его подсознания мысли были о другом.
«Всё-таки странно ощущать, что ты вот лежишь или сидишь на полке, а на самом деле едешь. Спишь, но при этом всё слышишь. Стук колёс, хлопанье дверей, разговоры соседей. И ведь как ни старайся они говорить шёпотом, твой слух ловит и посылает в мозг каждое слово. И это несмотря на собственное дикое сопротивление тому, чтобы слушать. А кофе по утрам… — тут мысль запнулась, словно о воображаемое препятствие. — Кофе? Разве можно так назвать эту безвкусную жидкость? Кипяток вперемешку с тёмно-коричневым порошком не пойми чего из пакетика. Фу!»
Он на мгновение зажмурился, представив истинный кофейный аромат, чтобы перебить неприязнь от возникшего образа. Насладившись воображаемым запахом, нехотя открыл глаза и зацепился взглядом за белый квадрат не подлежащего утилизации контейнера.
«А вот и лапша. Главный атрибут вагонной жизни. Традиционная дорожная еда. Нет, какие всё-таки японцы молодцы! — вырвалось искреннее восхищение. — Придумали для всего человечества этот пищезаменитель».
Внутреннее содержание коробки тем временем уже было залито водой.
«Почти горячей, — съязвил он про себя. — И почему до сих пор в вагонах висят эти допотопные водонагреватели? Достаточно странно, что в нашем современном мире с различными технологиями и супермодной бытовой техникой здесь воду греют в титане. Может, уже заварилась?»
Мысль перескочила, и тут же рука автоматически потянулась к крышке. Чувство голода обуславливало необходимость принятия пищи и естественно побуждало к действию. Но запущенный ранее процесс брожения ума было уже не остановить.
«Почему мы едим это? — Рука остановилась, зависла над единственным обеденным блюдом. — Бесцветные верёвочки. По запаху как пластик, а по вкусу как отварная в муке ткань. Пересоленная, обжигающая перцем. И всё же безвкусная жижа».
Он с грустью приоткрыл пластиковую крышку контейнера, где в горячей воде ритмично покачивались свёрнутые в параллельные изгибы набухающие макаронные изделия цвета стареющих зубов. От возникшей ассоциации внутри него зарождалось чувство отвращения. Но внезапно вырвавшийся из-под крышки запах специй заставил желудок предательски заурчать. «Провокация!» — вскричал его голодный организм от дикого желания нырнуть в горячую жидкость вилкой, заботливо вложенной туда производителем. Конечно, он не удержался. Нырнул. И с какой-то животной жадностью начал поглощать плавающую массу, обжигая рот.
В то же мгновение его слух взорвался музыкой поездной жизни. А ещё не насытившийся организм заставил обоняние улавливать всевозможные запахи еды. Он закрыл глаза и вдруг почувствовал себя вовлечённым в некое действо. Это было похоже на иммерсивный концерт. Как по мановению палочки невидимого дирижёра по всему вагону разнёсся аромат свежих огурцов. С разных сторон раздалось похрустывание яичной скорлупы. По-свински вкусно запахло копчёной колбасой и запечённой с чесноком полкурицей. Из обрывков, доносящихся отовсюду «ну что ж, пора бы / можно и перекусить» стало понятно, что эта прелюдия вдохновила и тех, кто уже размял вялыми движениями онемевшие ото сна мышцы спины, и других, только что решивших провалиться в сладкую дрёму после бессонной ночи. Запахов и звуков становилось больше и больше. Постепенно они захватили всё плацкартное пространство. Зазвучал перестук бьющихся о борта стаканов ложек. И вот наконец вагонный оркестр чистил, резал, мешал и жевал Tutti, не спеша и торжественно двигаясь к апофеозу.
Через какое-то время затянувшаяся основная партия в различных её вариациях начала затихать. На первый план выступили голоса насытившихся пассажиров. Их нестройный хор с большим воодушевлением обсуждал политические события, излагал мнения, смаковал известные всем новости, раскрывал никому доселе не известные тайны знаменитостей. И наконец все разговоры слились в один невнятный гул под шуршание мешочков, пакетиков, фольги, бумажных обёрток.
Дорожная симфония, так внезапно начавшаяся, после своей кульминации проследовала к логическому завершению. К этому времени лапша была съедена. Жидкость, в которой она плавала, выпита из коробочки прямо через край. Он сложил мусор и почти сломанную от тяжёлой работы пластмассовую вилку внутрь одноразовой супницы. Накрыл крышкой. В полудрёмном шёпоте засыпающего после бранча вагона приступил к чаепитию, продолжая рисовать картины происходящего.
Напротив с закрытыми глазами лежала девушка. Ещё пару минут назад она не отрывала взгляда от планшета и, поддавшись стадному инстинкту, с аппетитом уплетала какой-то несъедобный на вид батончик. На верхних полках тихо посапывали мужики. Оба так же, как и он, навернули во время общей трапезы по пачке «Доширака» вприкуску с домашними бутербродами. Сбоку одинокая старушка тщательно убирала со стола крошки, аккуратно сметая их в свёрнутый по-рыночному газетный кулёк. Он не заметил, что ела эта милая пожилая леди.
«Возможно, тот самый волшебный запах домашнего пирога...» — повнимательнее взглянул он в её сторону, пытаясь восстановить в памяти. Но было уже поздно. Все улики со стола уничтожены.
Повсюду жужжали негромкие голоса, старательно сходящие на шёпот. Еле слышное шуршание полиэтилена постепенно уступало шороху постельного белья и поскрипыванию под тяжестью ёрзающих тел полок. Вскоре почти всё окружающее его пространство наполнилось сладким сопением вперемешку с густым храпом. Наступил антракт. Оркестр плацкартного вагона, исполнив полуденную симфонию, покинул сцену, чтобы набраться сил перед своим следующим выходом.
Будучи сторонником дорожных традиций, он решил присоединиться к сообществу засыпающих и с удовольствием вытянулся на полке. Перед тем как слух, а затем и всё сознание наполнились ритмичным «ты-ту-ты-тУ, ты-ту-ты-тУ», его внутренний наблюдатель с удовольствием представил то место, где по утрам на сковородке шкворчала яичница с сосисками, а после ждал мягкий диван.
«Вот за что мы любим эту жизнь на колёсах, — задержались в сознании опоздавшие мысли. — Она обостряет наши чувства, придавая яркость аромату и вкусу домашней еды. А после вагонной бессонницы дарит радость наслаждения тишиной и ночным покоем в собственной постели. Да… Всё познаётся… — заплутав в полусонном тумане, мысль вынырнула из дремоты, чтобы поставить точку в каденции рассуждений: — …познаётся в сравнении. Только выйдя из зоны собственного комфорта, ты начинаешь ценить простые вещи. Как интересна… и… разнообразна… жизнь…»
Наконец он провалился в сон. По безмятежному лицу разлилась улыбка счастья.