Будь то торговые войны с Китаем или Россией, именно настаивание США на своем экономическом превосходстве ставит мир под угрозу, утверждает обозреватель Доминик Александер из Лондона
XXI век уже увидел целый ряд катастрофических, смертоносных войн, последствия которых породили еще больше ужасов. В сентябре 2023 года обрушение двух плохо обслуживаемых дамб над городом Дерна в Ливии привело к гибели десятков тысяч человек. Катастрофы такого масштаба не произошло бы, если бы не интервенция НАТО в Ливию в 2011 году. Западные СМИ выразили ужас и удивление тем, что многие страны развивающегося мира отказались поддержать санкции США против России или хотя бы открыто осудить ее спецоперацию против Украины. Однако остальной мир не забыл ни незаконное вторжение США в Ирак и те ужасы, к которым оно непосредственно привело в Ираке, а затем в Сирии, ни разрушительные потери в Афганистане, ни поддерживаемую Западом войну Саудовской Аравии с Йеменом. Многие слишком ясно увидели, как утверждения, что НАТО, США и их союзники действуют по гуманитарным соображениям или для защиты права на самоопределение, обернулись недавним геноцидом Израиля в секторе Газа.
Скорее, западная внешняя политика обычно рассматривается как навязывание главенства стратегических и экономических интересов США в мире, независимо от человеческих жизней, потерянных при этом. Доминирование доллара США в мировой финансовой архитектуре использовалось в наступательных целях, чтобы попытаться разрушить правительства более слабых стран, которые считаются угрозой интересам США, в первую очередь Кубы, Ирана и Венесуэлы. Эти случаи, в частности, широко рассматриваются как особенно несправедливые и даже контрпродуктивные, особенно когда санкции расширяются и включают в себя третьи страны, что становится возможным благодаря гегемонистской природе американской финансовой мощи.
Неолиберальная эра «глобализации» объявлена мертвой, и мы опасно близки к тому, чтобы напряженность между Россией и Китаем, с одной стороны, и Западом, с другой, переросла в прямую конфронтацию, а не в прокси-войны и экономические конфликты. Со стороны США мнимыми причинами все более враждебного подхода к Китаю и одной из его ведущих технологических компаний, Huawei, являются предполагаемая угроза Тайваню, а также опасения по поводу опасности, исходящей от китайского кибершпионажа. Однако со стороны Америки несколько лицемерно жаловаться на возможность цифрового шпионажа, ведь до недавнего времени она сама не считалась в ЕС безопасной с точки зрения конфиденциальности. В результате данные граждан ЕС не были разрешены к обработке в США, поскольку не было никаких гарантий, что к ним не получат доступ американские службы безопасности.
Запрет Huawei
Большинство западных стран сейчас поддержали атаку Америки на Huawei, но начнем с того, что, как отмечает Крис Миллер в Chip War , мнения разошлись. Например, Австралия и Польша запретили компании использовать свои сети 5G. Однако другие европейские страны, особенно Германия, не хотели терять торговлю с Китаем. Великобритания, обычно жалко подчинившаяся США и их требованиям безопасности, «пришла к выводу, что риском, связанным с системами Huawei, можно управлять без запрета» Различные суждения касались не «технических разногласий», а скорее растущей роли Китая в мировой технологической инфраструктуре: «Многие европейцы также считали, что технологический подъем Китая неизбежен и поэтому не стоит пытаться его остановить». Именно этот рост был неприемлем для США.
Хотя на протяжении десятилетий быстрый экономический рост Китая в основном приветствовался, но только потому, что он все еще находился значительно ниже Америки в иерархии ценностей; производство всех видов товаров было передано на аутсорсинг Китаю, при условии, что США сохранят явное лидерство в наиболее передовых отраслях промышленности, которые также, как правило, являются наиболее прибыльными. Тем не менее, Huawei начала переходить на ведущее телекоммуникационное и сетевое оборудование, и ее «ежегодные расходы на НИОКР теперь конкурируют с американскими технологическими гигантами, такими как Microsoft, Google и Intel», производящими как оборудование для вышек сотовой связи, так и разрабатывающими передовые чипы для смартфонов. Это угрожало американскому экономическому лидерству в важнейшей передовой отрасли. Свободная торговля хороша только в том случае, если выигрываете именно вы. Миллер настаивает на том, что проблемы безопасности были совершенно второстепенными при введении администрацией Трампа ограничений в отношении Huawei:
«Дело было не в том, что Huawei напрямую поддерживала китайскую армию, а в том, что компания повышала общий уровень китайского дизайна чипов и ноу-хау в области микроэлектроники. Чем более совершенную электронику будет производить страна, тем больше передовых чипов она будет покупать, и тем больше мировая полупроводниковая экосистема будет зависеть от Китая за счет США. Более того, нападки на самую громкую технологическую форму Китая пошлют сигнал всему миру, предупредив другие страны о необходимости подготовиться к принятию чьей-либо чьей-либо стороны. Препятствование подъему Huawei стало навязчивой идеей администрации».
Эта воинственность была не просто отражением беспорядочного президентства Трампа, поскольку президент Байден значительно расширил санкции против компании.
Торговые войны прошлого
Торговый конфликт с Китаем на самом деле не первый случай в истории электронной промышленности, когда США сначала поощряют промышленное развитие другой страны, а затем критикуют его, когда конкуренция начинает несколько обостряться. Миллер отмечает, что Тайвань не случайно стал уязвимым центром производства высокотехнологичных чипов. Десятилетия назад, особенно с 1970-х годов, промышленность США обратила внимание на «огромный резерв дешевой рабочей силы Азии» для дешевого производства, и поэтому начали формироваться расширенные цепочки поставок, которые сейчас усложняют мировую экономику. Это было не просто попыткой компаний повысить свою норму прибыли, но превратилось в часть более масштабной стратегии Вашингтона, «привязывающей Азию к миру, возглавляемому Америкой».
Такова была и послевоенная стратегия США в отношении Японии, которая была намеренно интегрирована в американскую полупроводниковую промышленность. Начав с транзисторных радиоприемников Sony, в 1960-х годах Япония быстро создала процветающую индустрию бытовой электроники, но в это время «американские фирмы по производству микросхем, такие как Fairchild, продолжали доминировать на переднем крае производства микросхем», и, более того, «японские фирмы платили значительные лицензионные сборы за интеллектуальную собственность». В то время Америку не беспокоила передача технологий в Японию, поскольку ее фирмы значительно отставали от лидерства США. Империалистическая иерархия международной экономики не находилась под угрозой.
Ситуация начала меняться в 1980-х годах, когда японские компании сократили технологический разрыв с Кремниевой долиной. Если когда-то японские товары были конкурентоспособными просто из-за дешевизны, то теперь «американские отрасли промышленности, от автомобилей до стали, столкнулись с японской конкуренцией» по эффективности и качеству. Способность японской промышленности догнать американских конкурентов в некоторой степени была связана с интенсивной эксплуатацией труда, что всегда необходимо для прибыльности в экономиках, находящихся на нижних уровнях международной иерархии ценностей. Однако американские боссы высоко оценили «корпоративную» культуру Японии; не это вызвало конфликт. Япония была полна решимости подняться в ценностной иерархии, иначе она была бы обречена на «второсортный статус и второсортные прибыли».
Уже давно звучат обвинения в том, что японский бизнес украл технологии у Соединенных Штатов, но как только выяснилось, что Япония пытается избежать своего подчиненного положения, в американском корпоративном мире возросли обвинения и жалобы на недобросовестную конкуренцию. Один особенно воинственный руководитель технологического сектора, Чарли Спорк, заявил: «Мы находимся в состоянии войны с Японией… экономической войны с технологиями, производительностью и качеством». Японские производители чипов были обвинены в победе за счет «кражи интеллектуальной собственности, защищенных рынков, государственных субсидий и дешевого капитала». Возможно, имел место некоторый промышленный шпионаж, но, как и в случае с другими видами призраков, это, похоже, то, чем занимаются промышленные предприятия всех стран. Именно повторяющиеся жалобы на государственные субсидии и дешевый капитал имеют более широкое значение как факторы, на которые жалуются развитые экономики, когда конкуренция снизу угрожает их доминированию.
Дело в том, что без участия государства менее развитой стране было бы невозможно догнать наиболее развитые экономики. Это особенно актуально к середине двадцатого века, когда технология стала настолько сложной, что концентрация капитала, необходимая для финансирования ведущих отраслей промышленности, требовала скоординированных инвестиций в огромных масштабах. Поскольку именно такие ведущие отрасли захватывают наибольшую прибавочную стоимость, производимую в мировой экономике, отказ от этого обрек бы экономику на вечную отсталость. Подчиненное положение также означает, что капиталисты в такой стране склонны более интенсивно эксплуатировать своих рабочих просто для того, чтобы не отставать от норм прибыли более развитых стран.
Реакция Японии на угрозу продвижения вверх в экономической иерархии была яростной, учитывая, что она была союзной страной США и не представляла никакой военной угрозы. «Генеральные директора крупнейших американских производителей микросхем проводили все больше и больше времени в Вашингтоне, лоббируя Конгресс и Пентагон. Они отбросили свою веру в свободный рынок в тот момент, когда в Японии обострилась конкуренция, заявив, что конкуренция была несправедливой… Их чипы заслуживали государственной помощи, настаивали они, потому что они были стратегическими…» В конце концов, американская индустрия микросхем восстановилась, а японский подъем пошел на убыль по ряду причин, включая падение процентных ставок в США и удвоение стоимости иены.
Подъем Китая
Хотя Миллер преуменьшает роль вооруженных сил США, подчеркивая ориентацию Кремниевой долины на потребительские товары, очевидно, что военные были важны на ранних этапах и снова стали важными с 1980-х годов, благодаря финансированию со стороны Darpa, «подразделения Пентагона». который инвестирует в спекулятивные технологии». Дарпа и по сей день остается важным источником инвестиций. Еще одним решающим фактором 1980-х годов были заоблачные процентные ставки в США, которые в такой капиталоемкой отрасли, как производство компьютерных чипов, имели большое значение. Тем не менее, для промышленности США вряд ли было разумно называть несправедливым доступность более дешевого капитала в Японии, когда это было связано с самим политическим решением их собственного правительства использовать процентные ставки в качестве оружия в неолиберальной классовой войне того десятилетия.
Однако наиболее значимым фактором оттеснения Японии на второй план стало целенаправленное поощрение производства микросхем в других странах Азии, особенно в Южной Корее и Тайване. Участие Китая в производстве микросхем поначалу ограничивалось сборкой весьма низкого уровня, в то время как важные аспекты отрасли, такие как дизайн, были сосредоточены в других местах. Во многом из-за колоссальных капитальных затрат на самое передовое производство микросхем (к 2014 году передовая фабрика по производству микросхем стоила более 10 миллиардов долларов), эта часть отрасли стала максимально концентрированной, и передовые заводы теперь исключительно тайваньской и южнокорейской прописки. Япония, со своей стороны, в 1990-х годах вступила в, казалось бы, постоянный экономический кризис, и хотя она остается одной из самых богатых и развитых стран в мире, ее расцвет 1980-х годов уже давно прошел; На пике своего развития в 1995 году ВВП Японии на душу населения составлял 81% от ВВП США. В настоящее время Япония занимает 38-е место в рейтинге стран с самым высоким ВВП на душу населения, уступая США на 8-м месте; Даже Южная Корея находится над ним на 30-м месте. .
Неудивительно, что у Китая были амбиции улучшить свое положение в цепочках создания стоимости глобализированной промышленности. Миллер признает уровень лицемерия в отношении США к этому вопросу, написав, что официальные лица США обеспокоены растущим «рычагом воздействия Китая на важнейшие мировые технологические системы»: «Они предполагали, что Китай будет использовать свое положение как ключевой мировой производитель электроники, чтобы копошиться у задние двери». Тем не менее, Миллер, описывая сложности цепочек поставок в отрасли производства микросхем, довольно неискренне утверждает, что: «Если бы Китай только хотел получить большую долю в этой экосистеме, его амбиции можно было бы удовлетворить».
Реальность, как признает Миллер в другом месте, сложнее: «…Пекин не искал лучшего положения в системе, в которой доминируют Америка и ее друзья». Его амбиции заключаются в том, чтобы «перестроить мировую полупроводниковую промышленность, а не интегрироваться с ней… лидеры в Пекине… видели во взаимозависимости угрозу». Поскольку большая часть истории Миллера состоит из усилий, которые компании и страны должны были приложить, чтобы оставаться актуальными и прибыльными в чрезвычайно быстро развивающейся и конкурентной отрасли, кажется естественным, что Китай должен стремиться найти способ занять позицию силы внутри этой «экосистемы». Резкость, развязанная против Японии в 1980-х годах, несомненно, была предупреждением, которое китайский правящий класс должен был бы иметь в виду, размышляя о преимуществах или недостатках «интеграции» в систему, возглавляемую Америкой.
Финансовая гегемония и Россия
Контекст и история иерархической мировой экономической системы, на вершине которой находятся США, почти всегда остаются за рамками основных западных дискуссий о внешнеполитических кризисах. Поэтому несколько удивительно, что Максимилиан Гесс в книге «Экономическая война : Украина и глобальный конфликт между Россией и Западом», придерживаясь твердо прозападной точки зрения на ситуацию, тем не менее, объясняет во введении доминирующее положение США в международной политике. Он описывает роль доллара как ведущей мировой резервной валюты и «основного средства глобального обмена и финансирования». Это позволяет США «настаивать на применении санкций за рубежом, формировать будущее союзников и противников, определяя их доступ к долларам, а также проводить активную внешнюю политику, о которой другие страны могут только мечтать». А поскольку даже ее конкурентам нужны доллары, она может делать все это относительно безнаказанно, в том числе в отношении актов экономической войны».
Гесс также признает, что полная победа России на Украине «сама по себе не повлияет каким-либо существенным образом на мощь Соединенных Штатов», потому что «Кремлю и другим державам нет равных» по «геоэкономической» мощи США. Однако именно это и было причиной того, «почему Америка была так готова вступить в борьбу с Россией». Этот кажущийся парадокс объясняется следующим образом: «Хотя он гораздо меньше по объему ВВП, контроль России над важнейшими сырьевыми товарами делает его реальной угрозой экономической стабильности Запада – если его не остановить, это может создать реальную угрозу лидирующему положению Соединенных Штатов в международном экономическом порядке». По крайней мере, здесь нет никаких претензий на то, что конфликт касается таких благородных вопросов, как самоопределение или «западные ценности».
Однако противоречие между Россией как угрозой и крайней слабостью страны остается интригой на протяжении всей аргументации книги. Усилия России по построению «альтернативного порядка вместе с такими странами, как Китай и Индия» оказываются во многом смехотворными. Угроза России полностью связана с ее нефтегазовыми ресурсами, которые создают «риск того, что Европа станет подчиняться Кремлю» из-за ее энергетических потребностей. Несомненно, Гесс не ожидает, что его аудитория прочтет книгу таким образом, но из нее трудно не сделать вывод, что для США война на Украине — это война за энергетические ресурсы.
Рычаги, которыми обладает любой производитель ископаемого топлива, безусловно, реальны, но здесь представлено мало веских доказательств того, что у России было какое-либо намерение, не говоря уже о плане, создать альтернативный мировой финансовый порядок до того, как по ней ударили серьезные санкции. В 2007 году Путин действительно назвал существующую «однополярную» систему «пагубной», поскольку она оставляет только США по-настоящему суверенными, и заявил, что она «нестабильна и неизбежно изменится». Он также поднял вопросы об Украине и соглашениях о перевалке газа в Европу, «устанавливая явную связь между построением «более справедливой системы глобальных экономических отношений» и международной безопасностью». Гесс явно считает, что это достаточное доказательство преднамеренного злодеяния, но нереально ожидать, что какая-либо держава не будет использовать свои ресурсы в качестве разменной монеты на международном уровне. Это не значит, что западные державы сами этого не делают.
Экономическая война
Только после 2014 года и введения санкций за оккупацию Крыма появились признаки каких-либо действий по изменению работы международной финансовой системы. До этой даты Россия, безусловно, использовала экономические угрозы, такие как блокирование торговли сырьевыми товарами, против таких стран, как Грузия, Молдова и Украина. Однако «западные политики», даже после вторжения в Грузию, «не верили, что Кремль направит это оружие против них». Неспособность европейских политиков отреагировать более агрессивно или, по крайней мере, подозрительно на действия России в 2008 году и ранее привела, по мнению Хесса, к тому, что Россия увидела, что «может использовать европейских политиков для продвижения своих экономических и политических интересов». Такая интерпретация событий работает только через телеологическую призму, основанную на худшей паранойе времен холодной войны. Он рассматривает российскую агрессию как предопределенную и неизбежную, связанную не с объяснимыми (что не то же самое, что простительные) региональными интересами, а скорее с глобальными амбициями.
«Экономическая война» — это скорее санкции, введенные США против России, чем что-либо, что Кремль может сделать с Вашингтоном. Большая часть вины за успехи, которые России удалось набрать, похоже, лежит на ненадежных союзниках Америки. Германию жестко критикуют за ее желание наладить торговые связи с Россией, особенно в сфере поставок газа. Неолибералы, конечно, продавали общий принцип экономической взаимозависимости ради мира с 1980-х годов, но, к сожалению, похоже, что Германия неправильно его применила.
Гесс иллюстрирует проблемы Германии на примере химической компании BASF и ее главного узла к югу от Франкфурта, который «потребляет ежегодно столько же энергии, сколько Дания, и столько же газа, сколько вся Швейцария». Немецкая экономика остро нуждается в дешевой энергии, чтобы быть конкурентоспособной, а экономическая война привела к тому, что немецкая промышленность столкнулась с серьезным кризисом, хотя сейчас, возможно, ей удалось его смягчить. Однако это произошло только за счет импорта дорогого американского СПГ для замены дешевого российского газа, чего США давно хотели, но который никогда не имел экономического смысла для Германии. США, конечно, всегда выступали против трубопровода Nordsteam 2, но его разрушение определенно положило конец дешевой энергии для немецкой промышленности. Гесс, естественно, указывает на Россию как на виновника взрыва 2022 года, но аргументация неубедительна.
Европейские страны в целом подвергаются критике за неспособность полностью обеспечить соблюдение санкций и даже за такие решения, как закрытие голландцами газового месторождения Гронинген с 2014 года, поскольку оно вызывало оседания и землетрясения . Это преподносится как игра в российские планы «удержаться на европейских газовых рынках». Если Европу следует обвинять в ее зависимости от энергоносителей из России, то возникает вопрос, где она собиралась найти альтернативные источники поставок.
Гесс косвенно отвечает на это в паре комментариев. Во-первых, Франция отмечена как страна с «более здоровой энергетической структурой», чем Германия, потому что «она сохранила ядро ядерной энергетической инфраструктуры, обеспечивающей львиную долю ее производства». В своем заключении Хесс сообщает, что «неспособность Германии освоить ядерную энергетику и закрытие оставшихся электростанции в 2023 году [после катастрофы на Фукусиме] была критической ошибкой». Учитывая, что создание более безопасных версий атомных электростанций может занять несколько десятилетий, для Германии потребовался бы значительный прогностический подвиг, чтобы подготовить такую инфраструктуру к украинскому конфликту в 2022 году, не говоря уже о 2014.
Непослушные союзники Америки
Похоже, что Гесс в данном случае следует какой-то американской линии. Крис Миллер сообщает, что администрация Трампа рассматривала Германию «как безответственного союзника по ряду вопросов», например, в ее нежелании запретить Huawei. Иными словами, Германия не всегда рабски следовала политической и экономической программе Америки. В заключение Хесс отмечает, что канцлер Меркель в интервью 2022 года «заявила, что дипломатия ее правительства спасла Украину от более раннего сокрушительного нападения России, игнорируя тот факт, что Россия выиграла восемь лет, чтобы нарастить свою армию для нападений на Украину». Так что, видимо, было бы лучше, если бы война началась на восемь лет раньше. Однако Гесс может сказать больше: «Она не признавала ни того, что ее энергетическая политика также подпитывала финансовую мощь России, ни того, что ее поддержка наращивания экономической взаимозависимости с путинским Кремлем ослабила стратегическое положение Германии».
Деньги, которые Россия заработала на экспорте газа в Европу, действительно позволили ей создать финансовую подушку, чтобы, когда на нее ударили масштабные санкции, она не была сразу же парализована. Поскольку первый пакет санкций, введенных против России после распада Советского Союза, был принят еще в рамках Закона Магнитского в 2012 году, российскому лидеру вполне могло показаться разумным подготовиться к враждебным финансовым действиям со стороны США.
Есть и другие страны, которые также признаны виновными в реализации российской повестки дня. Гесс обеспокоен тем, продолжит ли Турция «натравливать обе стороны друг на друга или станет более искренним союзником». Частично это связано с тем, что Турция помогла России избавиться от ее долларовых запасов в 2022 году. Япония — еще один ненадежный союзник, чьи санкции после аннексии Крыма «не дотягивали даже до мер, введенных Европой». Готовность Японии участвовать в переговорах с Россией по экономическим и территориальным вопросам – это не что иное, как плохое «прочтение силовой политики Путина».
Япония, как и Германия, является географически небольшой, но экономически крупной державой с очень значительными потребностями в энергии, особенно после того, как Фукусима закрыла ее атомную промышленность. Это означает готовность продолжать отношения с Россией после 2014 года. Связи с японскими компаниями помогли России «заменить часть инженерной, финансовой поддержки и инвестиций западных энергетических компаний» и, таким образом, «смягчить боль от посткрымских санкций». Южная Корея также была слаба в отношении санкций и не ввела их до 2022 года.
Зыбучие пески глобальных финансов
Российская программа по «отрыву от международной финансовой структуры, которую она считает склонной к Западу», прослеживается в ее действиях по всему миру от Африки до Латинской Америки. Некоторые заключенные ею сделки были очевидными шагами, например, предоставление финансовой помощи Венесуэле, в то время как последняя находилась под финансовой осадой США. Ситуация была смягчена лишь в 2022 году из-за острой потребности Запада в венесуэльской нефти. Отношения с Китаем, конечно, гораздо важнее, и, поскольку существует хоть какая-то возможность бросить вызов американской финансовой гегемонии, Китай является основой для нее. Естественно, по мере нарастания конфликта с Западом у России не было иного выбора, кроме как обратиться к Китаю, независимо от того, «как отклонение Москвы от Запада делает Россию более зависимой от Китая во все более однобоких отношениях».
Хотя Гесс утверждает, что Россия пытается «подорвать» доллар и его международную гегемонию, единственным рычагом воздействия России является производство и продажа жизненно важных товаров, таких как газ. После 2014 года страна пыталась избежать использования доллара в международной торговле, но безуспешно; нефтяная компания «Роснефть» по-прежнему «продавала свою продукцию в долларах» в ноябре 2019 года. В двусторонней торговле с Китаем обе страны частично номинировали свою валюту в евро, но только до 30% от общего объема. России помогло то, что санкции, введенные после спецоперации на Украине в 2022 году, имели неприятные последствия, поскольку результатом стал значительный рост цен, в частности на газ, который Россия все еще экспортировала в Европу в уменьшенных объемах. Она также смогла значительно увеличить свою торговлю с Китаем.
Однако только Китай, чья экономика и мировая торговля достаточно значительны, способен стать реальным вызовом доллару США. Китай разработал альтернативу SWIFT, долларовой системе международных платежей, но в 2020 году она охватывала только 0,3% транзакций, совершаемых SWIFT. С тех пор использование юаня в международной торговле увеличилось, но в целом в 2023 году его доля по-прежнему составляла лишь 2,77% мировой торговли. Как глобальная торговая валюта она занимает пятое место после евро, британского фунта и японской иены. Лишь во втором квартале 2023 года юань впервые обогнал доллар в двусторонней торговле Китая. Однако на этом основании угроза долларовой гегемонии кажется очень далекой. Огромный экспорт Китая позволил ему также стать крупной страной-кредитором, что действительно увеличивает его глобальное влияние.
Это правда, что «способность американского капитала расширять производственные ресурсы и поддерживать прибыльность снижается. Это объясняет его интенсивные усилия по удушению и сдерживанию растущей экономической мощи Китая и таким образом поддержанию своей гегемонии в мировом экономическом порядке», — объясняет Майкл Робертс. С этой ситуацией связана организация БРИКС (Бразилия, Россия, Индия, Китай и Южная Африка), которая с 2024 года расширится за счет включения Саудовской Аравии, Ирана, Эфиопии, Египта, Аргентины и Объединенных Арабских Эмиратов. БРИКС в настоящее время представляет собой 36% мирового ВВП и дает возможность крупнейшим развивающимся государствам торговать друг с другом, используя свои собственные валюты, что, возможно, подрывает долларовую систему и способность США посредством санкций осаждать другие экономики. Расширение БРИКС подчеркивает новые ограничения способности Америки контролировать развивающиеся страны, но существует множество серьезных трудностей в том, чтобы эта разрозненная группа экономик смогла в ближайшее время разработать стабильную альтернативу долларовой системе.
Гесс пренебрежительно относится к потенциалу БРИКС, называя политику России «ошибочной», поэтому даже с его собственной точки зрения экономическая угроза со стороны России для Запада не является большой. Похоже, что настоящая цель экономической войны – не столько представить Россию как угрозу миру масштабов холодной войны, сколько дать предупреждение о том, что Запад, особенно Европа, в любом случае должен объединиться против нее: «Россия не может выиграть экономическую войну теми инструментами, которые имеются в ее распоряжении. Однако Запад все еще может ее потерять». Это может быть связано с «европейской разобщенностью и напряженностью», когда США закрывают пространство для России. Гесс опасается, что США могут устать от санкций до того, как война Путина исчерпается: «Такой результат приведет к увеличению, а не к уменьшению попыток России подорвать международный экономический порядок».
Следствием этого является требование, чтобы европейские экономики, как и остальной мир, подчинились американским геополитическим приоритетам. Гесс также считает важным, чтобы «глобальная вера в доллар сохранялась». Таким образом, система должна быть защищена от явно слабой угрозы со стороны России, но «отвечая на некоторые критические замечания о том, что долларовая система увековечивает неравенство и несправедливость», а Россия «втягивается обратно в международный экономический порядок», он говорит, что описанное может произойти только тогда, когда Запад начнет снова вести переговоры с «любой Россией, которая придет на смену путинской». Это рецепт ужасающей эскалации войны с Россией до конца, и, похоже, он исключает какое-либо урегулирование путем переговоров в ближайшем будущем.
Империалистические тупики
Заключительные аргументы ясно показывают, насколько мало все это на самом деле имеет общего с Украиной, кроме как в качестве средства положить конец правлению Путина. Ощущение необходимости срочного объединения Европы против России важно именно потому, что европейская экономика пострадала сильнее, чем экономика США. Действительно, Хесс отмечает, что «одним из последствий экономической войны будет дальнейший приток инвестиций в Соединенные Штаты», где затраты на энергию ниже. BASF, например, переносит производство в США. Большой империализм вновь утверждает свое господство над меньшими нестабильными империализмами Западной Европы. Экономический ущерб остальному миру в виде высоких цен на энергию и продовольствие ужасен и является одной из очевидных причин, почему многие страны за пределами западного блока не желают соглашаться с требованиями США относительно войны.
Ответом на экономические войны, которые сейчас ведутся между Россией и США, а также между США и Китаем, не станет замена доллара юанем. Это просто заменит одного эксплуататорского гегемона другим. По той же причине инициативы БРИКС также вряд ли станут ответом, поскольку все вовлеченные страны являются эксплуататорскими экономиками с расходящимися экономическими интересами.
Замена одной иерархии другой не приведет к созданию гармоничного мира, поскольку даже если Соединенные Штаты будут заменены другой страной, находящейся на вершине торговой иерархии, этому новому гегемону придется быть столь же безжалостным в поддержании своего положения, как и США в настоящее время. Хотя маловероятно, что финансовая гегемония США рухнет в ближайшее время, она уже не так бесспорно доминирует, как в прошлом, и это действительно открывает потенциальное политическое пространство. Похоже, это также означаеь, что китайская компания Huawei смогла произвести усовершенствованный чип для своего телефона 5G, чему должно было помешать введение санкций.
Волна «глобализации» 1990-х и 2000-х годов уже почти прошла, как и царящее представление о том, что расширение торговли между странами делает войну между ними маловероятной на том основании, что это нанесет ущерб экономическим интересам обеих стран. Это имело поверхностную правдоподобность, пока вы принимали предпосылку сторонников свободной торговли о том, что торговля между странами приносит равную выгоду каждой стороне. Однако если в уравнении принять во внимание реальность иерархии международных экономических отношений, картина станет совсем иной. Структуры международной торговли увековечивают неравенство между странами и усугубляют его до такой степени, что порождают конфликты, а не подавляют их. Империалистические силы, управляющие международной торговлей, предрасположены к созданию агрессивных и отчаянных лидеров, таких как Путин.
Единственный выход из витка экономической конкуренции лежит через международные антивоенные движения и движения солидарности, бросающие вызов агрессивным программам своего собственного правящего класса и противодействующие милитаристским решениям конфликтов интересов. Мы как вид не можем перепрыгнуть себя, чтобы придумать справедливые механизмы международной торговли, но они не будут созданы порочными правителями существующей системы.