Согласитесь, что всегда интересно читать о домашних пристрастиях известных исторических деятелей, низводящих их с поднебесного пьедестала до уровня простых смертных. Можно ли представить, что имам Шамиль, четверть века возглавлявший «священную войну» против неверных на Кавказе, был заядлым кошатником? Об этом поведал его зять и одновременно его шурин Абдурахман, чья сестра была одной из жен Шамиля, а он сам был женат на старшей дочери Шамиля. Зять и шурин в одном лице написал два сочинения: «Краткое изложение подробного описания дел имама Шамиля» и "Книгу воспоминаний".
Побудил его заняться жизнеописанием тестя штабс-капитан А. И. Руновский, выполнявший обязанности пристава при Шамиле, когда он вместе с семьей жил в почетной ссылке в Калуге. Пристав сблизился с Абдурахманом, которого характеризовал следующим образом: «Это очень умный молодой человек, имеющий впрочем наклонность к схоластическому образованию». В свою очередь Абдурахман весьма цветисто пояснял, что тот, «кто занимал в моем сердце почетное место, отличающийся дальновидностью, совершенством и разумом Апполон Руновский, которого назначил великий падишах, император владений Российских, попросил меня, чтобы я написал для него небольшой рассказ о некоторых шамилевских событиях в последние дни джихада в Дагестане». Отрывки из его воспоминаний, в частности рассказ о любимой кошке Шамиля, были опубликованы в газете «Кавказ» еще при жизни Шамиля. Правда, переводчику не удалось передать изысканный арабский стиль сочинения. Получилось скорее вольное изложение, но, откровенно говоря, оно даже проще и понятнее для русскоязычного читателя. И еще в этой статье будет отсылка на «Сказание очевидца о Шамиле», написанного Гаджи-Али Чохским, который был помощником Шамиля по инженерной части, а потом выполнял обязанности мирзы (секретаря) имама вплоть до его пленения.
Начать следует с переноса резиденции Шамиля из чеченского аула Дарго, разрушенного в 1845 г. после похода наместника Кавказа графа М.С.Воронцова. Поход оказался не слишком удачным. Шамиль и его сподвижники ускользнули, а при уходе из сожженного селения русский отряд понес значительные потери от обстрелов из засад. По мнению современников, любой другой главнокомандующий поплатился бы карьерой за даргинский поход. Однако имелся один немаловажный нюанс - поход был осуществлен по плану, лично разработанному императором Николаем Первым. Признать его неудачу царь не мог. В результате граф М.С.Воронцов был обласкан и возведен императорским указом в княжеское достоинство. Так или иначе, Дарго был полностью разорен, и Шамиль решил переехать в аул Ведено, расположенный в труднодоступной лесистой местности.
Шамиль въезжает в Ведено. Худ. Е.Е.Лансере. Иллюстрация из открытого источника в Интернете
Шамиль строго запретил называть аул его именем и дал ему название своей прежней резиденции Дарго. Как пояснял зять имама, «этим он хотел показать, что если русские взяли одно Дарго, то у него есть много других». Неподалеку от аула для Шамиля было построено жилище, обнесенное частоколом из толстых бревен. Оно имело пушки и представляло собой подобие крепости. Во дворе были возведены разные постройки, включавшие дом для семьи имама, здание шариатского суда и многое другое. Сам Шамиль обитал в небольшом флигеле из трех комнат, в которые допускались только самые близкие к нему люди. Обедал он почти всегда в одиночестве. Иногда к столу приглашались младшие дочери и всегда еще один член семьи, о котором зять и шурин Шамиля сообщал следующее: «постоянным его собеседником за столом была пестрая некрасивая кошечка, поселившаяся в его доме вскоре после водворения в новом Дарго». Кошечку принес беглый солдат Андрей.
Откуда взялся солдат в гнезде фанатичных врагов Российской империи? Зять Шамиля посвятил целую главу своих воспоминаний положению русских солдат, перебежавших к имаму. Кто-то стал дезертиром, не выдержав тягот воинской службы и суровой палочной муштры, кто-то пытался избежать наказания за какие-то проступки. Из батальонов перебегало немало поляков, считавшихся неблагонадежными солдатами. К Шамилю также приходили казаки-старообрядцы, жаловавшиеся на притеснения. Мечтавшие найти в горах вольную жизнь, жестоко ошиблись. Для горцев они являлись рабами, которых можно было продавать и покупать. Зять Шамиля писал, что большинство горцев обращались с перебежчиками и пленными без всякого милосердия, говоря, что для неверного нет уважения. Жили они впроголодь: «Иногда они собирали траву в лесу и готовили себе варево. Их место ночлега было как собачье ложе – кроме сушеной травы ничего не было».
Поразительно при этом, что к самому Шамилю дезертиры и пленные относились с большим уважением. Во время калужской ссылки к Шамилю приходили в гости бывшие солдаты. Один из таких гостей хвалился, что «нянчил шамилят», когда они были детьми. Другой (кстати, дважды бежавший от горцев) облобызал руку бывшему имаму. Такое поведение очень удивило пристава Аполлона Руновского. Он начал расспрашивать гостя и получил такой ответ: «только там пленным и было хорошо, где Шамиль жил али проезжал он…Забижать нас не приказывал нашим хозяевам, а чуть бывало, дойдет до него жалоба, сейчас отнимет пленного и возьмет к себе, да еще, как ни на есть, накажет обидчика». Слова безымянного солдата можно подтвердить документами. Дело в том, что политика Шамиля по отношению к дезертирам вызывала опасения у российского командования. В рапорте начальника левого фланга Кавказской линии генерал-майора М.Я. Ольшевского на имя командующего войсками Северного Кавказа генерал-лейтенанта П.Х. Граббе говорилось: "Дурное обращение чеченцев с нашими военными дезертирами удерживало многих неблагонадежных солдат и в особенности поляков от побегов; но если теперь они узнают, что Шамиль дает свободу дезертирам, то я боюсь, что побеги увеличатся».
Если вдуматься, действия Шамиля были вполне прагматичными. Имамат остро нуждался в людях, владевшим каким-либо ремеслом, а среди солдат, по словам Абдурахмана, было много мастеровых: часовщиков, плотников, кузнецов. Шамиль объяснял своим приближенным, «что эти солдаты необходимы, в боях они будут при пушках и будут чинить разбитые части пушек». При переезде из Дарго в Ведено, по подсчетам Абдурахмана, за Шамилем последовало не менее трехсот солдат. Им выделили землю для огородов и выстроили особый поселок, где они жили по своим обычаям. По некоторым свидетельствам, в поселке иноверцев имелись две православные церкви, католический костел для поляков и даже синагога для приезжих торговцев. Абдурахман еще подростком посещал жилища беглецов: «В комнатах были иконы, которым они поклонялись во время молитв, имелись спиртные напитки, изготовленные из винограда, и самогон из проса и других злаков».
Не знавшие ремесла солдаты прислуживали в доме Шамиля. Основные работы должны были выполнять пленные кумыки-мусульмане, а русские были приданы им в помощь в качестве подсобной силы. Но, как замечал Абдурахман, «при разделе работ между теми и другими, обыкновенно случалось так, что тяжелые и черные работы доставались на долю помощников, а сами мастера или ровно ничего не делали, или исправляли работы столь же легкие, сколь и приятные». Вот таким помощником по дому, наверное, и был солдат Андрей.
Принесенная им пестрая кошечка пришлась по душе суровому имаму. Абдурахман вспоминал: «Имам очень любил свою кошечку. Он поселил ее в своей комнате и устроил для нее особый угол. Кошечка являлась к его обеду каждый день без всякого зова и он до того привык к ее обществу, что без нее не садился за стол и до тех пор сам не ел, пока не начинала есть она. Со своей стороны и кошечка выказывала ему много знаков привязанности: между прочим она ела только то, что имам приготовил для нее собственными руками. В отношении пищи кошечка была очень горда: она ничего не кушала кроме куриного мяса, да чтобы мясо было разделено на мелкие кусочки. Имам обедал сидя на полу за небольшим низеньким столиком. Кошечка садилась против него и, посматривая умильно, как он приготовлял для нее кушанье, ласково мурлыкала»
Здесь надо сделать отступление, поясняющее отношение мусульман к кошкам. Кошки почитались на Востоке с глубокой древности, и ислам унаследовал эту традицию. Отношение к кошкам и собакам очень отличались. После прикосновения к собаке, мусульманину следовало пройти семикратное очищение. Правда, Шамиль объяснял зятю, что это строгое религиозное требование не относится к простым мусульманам, которым достаточно однократного омовения. А вот кошка считается ритуально чистой. Кошкам (но ни в коем случае не собакам) разрешено входить в мечеть. Согласно хадисам (преданиям), пророк Мухаммед запретил гонения на кошек. Существуют легенды (правда их нет в хадисах), что у самого пророка была любимая кошка Муизза. Однажды Мухаммед проснулся и стал готовиться к молитве, однако обнаружил, что Муизза спит на рукаве его молитвенного халата. Тогда он отрезал рукав халата, чтобы не беспокоить домашнее животное.
Имам и кошка. Фрагмент картины "Школа в Каире". Худ. Джон Фредерик Льюис. Иллюстрация из открытого источника в Интернете.
Имам Шамиль должен был знать эти предания и следовал благочестивым заветам. Как-то он оказался в схожей ситуации. Имам заседал с членами дивана (совета), когда к нему под шубу прокралась кошка и устроилась за его спиной. Шамиль сидел не шелохнувшись, не желая беспокоить любимицу. По окончанию заседания он решил осторожно вынуть кошку, запустил руку под шубу и к удивлению членов совета извлек нескольких котят. В дальнейшем кошка облюбовала шубу имама и всегда приносила приплод, устроившись в ее меховых недрах: «имам был этим очень доволен, потому что обстоятельство это считал хорошим предзнаменованием. И действительно: каждый раз, когда кошечка разрешалась на его шубе, он получал из разных мест самые благоприятные известия».
Однако благоприятные известия поступали все реже и реже. Наибы (уполномоченные) имама, управлявшие отдельными территориями от его имени, начали изменять Шамилю. Достаточно вспомнить повесть Льва Толстого «Хаджи-Мурат», посвященную одному из самых известных наибов, который перешел после ссоры с имамом перешел на сторону русских. Когда началась Крымская война, Шамиль приободрился и пытался помочь туркам, но его поход на Грузию свелся к разбойному набегу и захвату заложников. Заключение Россией мира с союзниками, в том числе с Османской империей, не облегчило судьбу Северо-Кавказского имамата. Наоборот, военные действия активизировались. Многолетняя Кавказская война подходила к концу. На сторону русских перешла Малая Чечня, ряд сподвижников имама переметнулись к главнокомандующему Кавказской армией князю А.И. Барятинскому. Кольцо вокруг Шамиля сжималось. В начале 1859 года его резиденция Ведено была окружена русскими войсками под командованием генерала Н.И. Евдокимова. Ночью наибы собрались в доме Шамиля и просили его уйти из Ведено, чтобы избежать плена,. Шамиль оставил в ауле своего сына Гази-Мухаммеда с войском, а сам укрылся в окрестных лесах вместе с ближней свитой.
Гази-Муххамед воспитывался при отце и полностью разделял его взгляды. Он был непримиримым врагом России. Турецкий султан возвел его в ранг паши и наградил орденом, усыпанным алмазами. По мере старения Шамиля Гази-Муххамед играл все более заметную роль и во многих делах фактически подменял отца. Неудивительно, что Шамиль поручил ему защиту резиденции и попросил заботиться о любимой кошке. Как сообщал зять имама, «Гази-Муххамед расположился в имамском кабинете и жил там вместе с кошечкою, которая, невзирая на опасность, предстоявшую ее жилищу, бесстрашно в нем проживала».
Между тем положение Ведено ухудшалось с каждым днем. Русские войска подвели к аулу траншеи и забрасывали осажденных бомбами и гранатами. Даже в такой отчаянной обстановке Гази-Муххамед не забывал об отцовском кошке. По свидетельству зятя имама: «Гази-Муххамед также любил ее и также ухаживал, как и имам. Но несмотря на это кошечка была скучна, почти ничего не ела и в один ненастный день Гази-Муххамед нашел ее лежащей у дверей с поднятыми кверху лапами: она была мертва. Гази-Муххамед приказал ее обмыть, обернуть в саван и потом с честью похоронить ее, причем вместе со своими мюридами молился в шутку об отпущении ее грехов и даже произнес надгробное слово». Когда скрывавшийся в лесах Шамиль узнал о смерти любимицы, он опечалился и произнес: «теперь мне худо будет!»
Осада Ведено перед штурмов. Худ. Т.Горшельт. Иллюстрация из открытого источника в Интернете.
И действительно, 1 апреля 1859 года весь день продолжалась канонада. Залпы орудий слились в один протяжный гул. Кроме порохового дыма и пепла ничего не было видно. К вечеру, когда осажденные приготовились к совершению намаза, русские войска пошли на штурм аула. Защитники Ведено не выдержали натиска и оставили селение. В тот же день Шамиль созвал своих чеченских соратников и призвал продолжать священную войну, несмотря не потерю резиденции. По воспоминаниям мирзы (секретаря) имама Гаджи-Али Чохского, имам сказал: «Во всем Дагестане храбрее вас нет, чеченцы! Вы свечи религии, опора мусульман, вы были причиною восстановления ислама после его упадка. Вы много пролили русской крови, забрали у них имения, пленили знатных их. Сколько раз вы заставляли трепетать их сердца от страха. Знайте, что я товарищ ваш и постоянный ваш кунак, пока буду жив. Клянусь Аллахом, я не уйду отсюда в горы пока не останется ни одного дерева в Чечне». Однако на сей раз пылкое обращение имама не подействовало на людей, вконец разоренных тяжелой войной и бесконечными поборами со стороны наибов Шамиля. Всех утомило его жестокое правление, потому что с теми, кто осмеливался противиться его воле, имам обращался совсем иначе, чем с любимыми домашними животными. В итоге, по словам секретарь имама: « чеченцы, не видя никакой пользы от его речи, оставили его и разбрелись по домам».
Шамилю не оставалось ничего иного, кроме как уйти с немногими приверженцами из Чечни в Дагестан. До его пленения осталось менее пяти месяцев. Если вы хотите узнать о том, как был пленен Шамиль и как он жил в России, подписывайтесь на канал. Продолжение следует.
Литература:
Выдержки из записок Абдуррахмана сына Джемаллэдинова о пребывании Шамиля в Ведене и о прочем // Кавказ, 1862, № 72
Абдурахман из Газикумуха "Книга воспоминаний". Махачкала, 1997.
Абдурахман ал-Газигумуки «Краткое изложение подробного описания дел имама Шамиля» М., 2002
Гаджи-Али «Сказание очевидца о Шамиле». Махачкала, 1995.