Найти в Дзене
РУССКiЙ РЕЗОНЕРЪ

"НЕДОПЯТНИЦА". Необязательный ежемесячный окололитературный пятничный клоб. Заседание пятнадцатое

Всем утра доброго, дня отменного, вечера уютного, ночи покойной, ave, salute или как вам угодно! А мне же осталось лишь напомнить, что предыдущие заседания клоба "Недопятница", а также всё, упоминавшееся выше за год и не только, - в КАТАЛОГЕ АВТОРСКОЙ ПРОЗЫ "РУССКАГО РЕЗОНЕРА" КРЫМСКiЯ СЕЗОНЫ ГЛАВА СЕДЬМАЯ - Ну, слава богу, Всеволод Павлович, - ровным, как всегда, голосом произнес Петрашов-Мусницкий, отрываясь от чтения. – Я уж посылать за вами в Севастополь хотел… Не догадываетесь, зачем?
- Страшно даже представить, - досадуя на невозможность прямо сейчас слегка подкрепиться славной понюшкой, ответил я. – Поскольку версия о том, что вам просто не хватало моего общества явно ошибочна, остается вторая – и, полагаю, единственно верная… Что-то случилось?
- Именно, что случилось, - несколько иронично ответил следователь, складывая газету. – А вы недурно пишете, Всеволод Павлович: бойко, свежо,

Всем утра доброго, дня отменного, вечера уютного, ночи покойной, ave, salute или как вам угодно!

  • Очередной главою "КРЫМСКiХЪ СЕЗОНОВЪ" мы завершаем авторские литературные публикации сезона 2023 года. Что у нас тут было? "Нелепа", "Привет! О.Негин", "Хорошенькие дела"... "ДѢЛО" уже замаячило впереди финалом - а это значит, что вместе с упокоившимися циклом "Век мой, зверь мой..." уйдёт и "Приложение" к нему. Однако, впереди - "Дневники Жакоба" к "Однажды 200 лет назад". Да и наши "Сезоны" продлятся, кажется, едва не до июня. А там и ещё что-нибудь придумаем!..

А мне же осталось лишь напомнить, что предыдущие заседания клоба "Недопятница", а также всё, упоминавшееся выше за год и не только, - в КАТАЛОГЕ АВТОРСКОЙ ПРОЗЫ "РУССКАГО РЕЗОНЕРА"

КРЫМСКiЯ СЕЗОНЫ

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

-2

- Ну, слава богу, Всеволод Павлович, - ровным, как всегда, голосом произнес Петрашов-Мусницкий, отрываясь от чтения. – Я уж посылать за вами в Севастополь хотел… Не догадываетесь, зачем?
- Страшно даже представить, - досадуя на невозможность прямо сейчас слегка подкрепиться славной понюшкой, ответил я. – Поскольку версия о том, что вам просто не хватало моего общества явно ошибочна, остается вторая – и, полагаю, единственно верная… Что-то случилось?
- Именно, что случилось, - несколько иронично ответил следователь, складывая газету. – А вы недурно пишете, Всеволод Павлович: бойко, свежо, не боитесь полемизировать с властями… Язык – опять же!
- Надеюсь, это все происшествия? – мрачно спросил я, понимая, что вряд ли он пожаловал только тем, чтобы воздать должное моим литературным способностям.
- Если бы, дорогой мой, - Платон Михайлович сказал это чуть фамильярно, словно бы имея на то право – так обычно говорят подозреваемым в чем-то. - Вот... Должен поместить вас под арест – не хочу, да обязан!
- Даже так? – я, откровенно признаться, был обескуражен его словами. Что это? Может быть, арестовали Королька либо кого-то из его шайки и меня сдали? Я, стараясь хранить хладнокровие, открыл дверцу буфета, налил рюмку коньяку и, не спеша, выцедил ее под любопытствующим взглядом следователя. – И за что же – позвольте узнать?
- Позволю, непременно позволю, - заверил меня Петрашов-Мусницкий. – Это у вас шустовский? Не возражаете, если я тоже выпью рюмочку? Хороший был коньяк, отменный… Теперь его нечасто увидишь.
- Сделайте одолжение, - я пожал плечами и налил ему. Платон Михайлович пригубил немного и тонко улыбнулся:
- Амброзия… нектар!
- Да уж, - я присел рядом, начиная уже раздражаться его манерой играть в кошки-мышки. – Итак?
- Убийство у нас, Всеволод Павлович, - любуясь цветом коньяка, произнес, наконец, Петрашов-Мусницкий. – И, будете смеяться – опять по соседству с вами! Каково?
- Смеяться, откровенно говоря, не стану, - честно признался я, удивленный таким поворотом событий. – И кто же на этот раз?
- Да кто же? – снова улыбнулся Платон Михайлович, незаметно наблюдая за мной. Отчего это все провинциальные следователи вечно играют в этаких Порфириев Петровичей – как им не надоест? – Скулинский Модест Сигизмундович, помощник городского головы по землеустроению, сорок два года, проживал в триста пятом номере… до вчерашнего утра!
- Ах, этот! – я, действительно, знал Скулинского, но примерно так же, как давно уже позабытого всеми Лившица – так, встречались, как-то завтракали вместе, один раз присоединился к нам играть в вист, но играл так бестолково и делал столько ошибок, что, сам поняв собственную бездарность, извинился и вышел из-за стола. – И что же – на основании обычного совпадения вы делаете подобные выводы?
- Не только, Всеволод Павлович, - Петрашов-Мусницкий перестал улыбаться и чуть наклонился ко мне, давая понять, что сейчас сообщит нечто убийственное. – Хотя, признаться, совпадение удивительное! Но, даже если не брать его в расчет, есть еще кое-что посущественнее… Не догадываетесь?
- Платон Михайлович, - я устало откинулся, поняв, что в ближайшее время взбодриться вряд ли получится. – Я ни о чем не догадываюсь, а просто прошу вас изложить мне все факты. Если я чем-то смогу помочь следствию, то сделаю это непременно.
- Вот, полюбуйтесь, - с некоторым разочарованием, словно я только что лишил его возможности насладиться чем-то, неслыханно приятным, он аккуратно извлек из внутреннего кармана сложенный лист и, держа его, как все дальнозоркие люди, подальше от лица, зачитал: - «В числе прочих вещей в номере найдены следующие предметы… так, это неважно… ага, вот! …столовый нож с маркировкой «Корнилов» со следами крови на лезвии, обернутый в носовой платок и спрятанный под матрацем кровати г-на Максимова». Подписи. Дата.
- Любопытно! – не в силах более скрывать удивление, я вскочил и, открыв дверцу буфета, налил еще коньяку. – У меня что же – был обыск?
- Да, я распорядился, - не стал отпираться Платон Михайлович. – Сразу, как узнал, что вы были соседом убитого, да еще и уехали куда-то с саквояжем в руках. Найденный револьвер – уж не обессудьте – пока побудет у меня. Кастет, деньги и кокаин – тоже! Давненько изволите употреблять? Должно быть, дороговато нынче…
- Я достаточно зарабатываю, - упавшим голосом ответил я. На меня вдруг навалилось какое-то безразличие, даже нет – полный упадок сил, я был не в состоянии оказать сопротивление этому аккуратному, в чем-то даже симпатичному господину с холеной бородкой и скупыми жестами ухоженных рук. – Меня поведут под конвоем?
- Нет, разумеется, помилуйте, Всеволод Павлович, - всплеснул ладонями Петрашов-Мусницкий. – Что же вы – злодей какой-то? Разумный интеллигентный человек… Мы с вами вот сейчас вместе прогуляемся, на гауптвахте я уж и об отдельном помещеньице позаботился… Посидите, подумайте, а завтра с утречка и побеседуем.
Подхватив неразобранный саквояж, я как был – в длинном легком пальто, в хорошем костюме – проследовал за ним. По дороге мы молчали, только единожды, когда я покупал с лотка разносчика папиросы впрок, следователь одобрительно кивнул головой в котелке, молвив: «Разумно!» Уже у здания гауптвахты я обернулся к нему с вопросом:
- Надеюсь, вы сообщите на службу о причине моего отсутствия… в должном свете?
- О, да, не тревожьтесь! – Петрашов-Мусницкий был сама любезность, вероятно, в тот момент он полагал, что поймал за хвост птицу Феникс. – Телефонирую лично, скажу – мол, задержан до выяснения обстоятельств… Да вы, Всеволод Павлович, можете сами им черкануть пару слов – я распоряжусь, чтобы всю вашу почту адресовали прямо мне, а я уж передам – куда надо!
- Ваша услужливость заставляет меня искренне сожалеть, что не я убил этого Скулинского! - не мог не съязвить я. – Попасть под вашу опеку – кажется, ничего в жизни более и не надобно!
Через пять минут я расположился в довольно просторной комнате, вероятно, бывшей когда-то помещением для караульных, либо – для дежурного офицера: она была светла, чиста и даже с окном, правда, зарешеченным – через него я мог любоваться внутренним двориком гауптвахты, где, увы, не происходило вообще ничего, кроме нечастых походов охраны в находящийся прямо напротив нужник. Улегшись прямо в ботинках на койку, я и сам не заметил, как уснул.
Пробуждение ознаменовалось для меня скрежетом отодвигаемого засова и появлением караульного с подносом, накрытым салфеткою, в руках.
- Господин следователь велели, - недовольным голосом, ставя поднос на стол, сказал он, искренне недоумевая, с чего бы это господину следователю так печься об очередном арестанте. Сегодня в утренний рацион Петрашов-Мусницкий, соответствуясь, видимо, со своим вкусом, предлагал включить мне пару вареных вкрутую яиц, сыр, свежую еще булочку, масло и чай, что с его стороны было очередной неоправданной ничем любезностью – просто-таки парад-алле щедрости! Думаю даже, что он приобрел для меня этот завтрак за собственный счет! Мысленно вознеся хвалу доброте Платона Михайловича, я молниеносно – ибо со вчерашнего утра ничего не ел - разделался с едой и, с удовольствием закурив, предался невеселым размышлениям о собственном прискорбном положении.
Итак, мои пассивы!
Первое: совпадения, действительно, подозрительные. Дважды за незначительный промежуток времени я проживал в разных гостиницах и дважды по ночам оказывался зарезанным очередной мой сосед. Любопытно, кстати, узнать – Скулинского зарезали с такой же бессмысленной жестокостью или как-то попроще?
Второе: нож под моим матрацем. Улика, прямо скажем, нехорошая… да что там – просто убийственная! Что ее мне подбросили – понятно, вопрос только – когда и зачем? Ну, разумеется, и – кто?
Третье: найденные деньги, кастет, револьвер и кокаин могут охарактеризовать меня с самой ужасной стороны. В старые добрые времена задержанного при подобных обстоятельствах, да еще с таким уголовным набором дополнительных улик суд присяжных ни за что не оправдал бы, даже если воспользоваться услугами Кони или Плевако! Плохо, Всеволод Павлович, плохо и неосмотрительно! Теперь милейший господин Петрашов-Мусницкий запросто может выставить меня маньяком-наркоманом, режущим людей под вдохновенным воздействием кокаина… А за такое по законам военного времени – расстрел безо всяких разбирательств!
Снова закурив, я нервно вскочил и подошел к окну. Мой давешний караульный трусцой через весь двор понесся к сортиру, неловко держа в одной руке мешающую ему винтовку – видать, приперло! Теперь перейдем к активам, если такие вообще имеются!
Первое: пассив номер один, как не странно, является и активом номер один, явно свидетельствующим в мою пользу. Было бы верхом идиотизма селиться в разных гостиницах и убивать там по одному постояльцу в каждой. Даже самый необузданный маньяк поступал бы осмотрительнее. Следуя логике следователя, выходит, что, если бы я решил сменить гостиницу, там появился бы третий труп?
Второе: если убивал не я, стало быть, это делал кто-то, кому выгодно было подставить под подозрение именно меня, так как совпадение здесь, увы, исключается полностью. Подкинутый под матрац нож – тому свидетельство! Осталось только разобраться – кому и зачем это понадобилось?
За окном караульный с довольным лицом чинно прошествовал назад, на ходу одергивая плохо заправленную гимнастерку.
Итак, очертим круг людей, которым выгодно было бы избавиться от меня таким диким способом.
Фима-Королек. Теоретически от подобных людей всегда можно ожидать чего-либо этакого… Возможно, я больше ему не надобен, хоть не совсем понятно – с чего бы это? Да и, потом – если бы у него созрело желание убрать меня, думаю, он бы выбрал менее изысканную возможность для этого: достаточно просто ночью пробраться в номер и перерезать мне горло – мастеров такого рода у него предостаточно. Резюмирую – возможно, но непохоже!
Ротмистр Шварц. Да, да, и еще раз – да! Припомнив рассказы о его садистских наклонностях, я согласился с собственным предположением, что такая резня, последствия которой я видел в номере Лившица – как раз в его вкусе. Неприязнь, возникшая между нами практически с первой встречи, плюс давешняя ссора, закончившаяся его характерным жестом в мой адрес, – это ли не повод для подобной изощренной мести, заведомо закончившейся бы не в мою пользу? Ага, уже тепло! Об этом надо будет рассказать Платону Михайловичу – пусть выяснит поподробнее, как провел ночь герой Ледового похода!
Кто еще? Ванечка Репнин… Откровенно говоря, с моим появлением в редакции, дела его пошли совсем неважно. Теоретически, допустима мысль о том, что он затаил на меня обиду и выбрал весьма экзотический способ отомстить, но, боюсь, только теоретически! Представить себе своего старого знакомого с ножом в руке и в луже крови – и это при том, что в свое время даже с помощью взятки избежавшего призыва на фронт, мне было весьма затруднительно… Скорее, нет!
Поручик Митенька Стефанович… Какую-то внезапно промелькнувшую по поводу моего приятеля мысль прервал караульный, приказавший мне собираться на допрос к следователю. Погрузившись в пролетку, я с сидевшим рядом со мной конвоиром покатил по городу, всматриваясь в поисках знакомых лиц. Кажется, промелькнула фигура Ванечки Репнина, сразу скрывшаяся в дверях кафе – впрочем, возможно, я ошибся…
Военная комендатура располагалась в здании бывшей дачи какого-то крупного государственного деятеля ушедшей навсегда эпохи, ныне пребывающего то ли в эмиграции, то ли в царстве мертвых, перспектива познакомиться с которым ближе брезжила передо мною с пугающей реальностью. Дача была настолько большой и помпезной, что в ней с комфортом уместились и сама комендатура, и городская управа, и контрразведка, и хозяйственные службы, и даже – во флигельке – нашлось местечко для Петрашова-Мусницкого. Выходя из пролетки, я внезапно наткнулся на штабс-капитана фон Вальца, несколько изумленно на меня взирающего. Демонстративно сложив, как подобает задержанному, руки за спину, я приветливо поздоровался с ним, всем видом подчеркивая комизм ситуации.
- Никак, украли чего? – иронично поинтересовался он. - Например, чью-то даму?
- Хуже. Убил! – в том же тоне ответил я и извинился, кивая головой на конвоира – мол, рад бы поболтать о том, о сем, да, видите – дела! Он задумчиво щипнул себя за ус и ничего больше не сказал.
Петрашов-Мусницкий встретил меня уже без вчерашнего радушия, руки не подал, пригласил сесть и, подав знак сидящей тут же пожилой стенографистке, с ходу начал:
- Итак, господин Максимов, как вы уже, наверное, поняли, обвинение вам предъявлено достаточно серьезное, поэтому, если не возражаете, приступим к допросу. Ваши показания будут протоколироваться, вы после должны будете их подписать. Советую говорить откровенно и обдуманно – от этого зависит ваша судьба.
- Прежде чем отвечать, господин следователь, - я уловил его официальный суховатый тон и понял, что отныне обращения по имени-отчеству закончились, - я хотел бы уточнить: убийство господина Скулинского похоже по почерку на предыдущее?
В ответ Петрашов-Мусницкий протянул мне несколько фотографических снимков, на которых был запечатлен мой сосед, в различных ракурсах распростертый в своем номере: ноги его покоились на кровати, а сам он – на полу, руки были связаны за спиной, лицо с кляпом во рту выражало крайний ужас… Все тело – с голым торсом и в белых подштанниках – было в кровоподтеках и ножевых ранениях. Я насчитал их не менее десятка.
- Благодарю. Я готов, - теперь, по крайней мере, все было предельно понятно. Борясь с охватившей меня апатией и липким противным волнением, я сильно прикусил губу и приготовился защищаться.

С признательностью за прочтение, мира, душевного равновесия и здоровья нам всем, и, как говаривал один бывший юрисконсульт, «держитесь там», искренне Ваш – Русскiй РезонёрЪ

Всё, сколь-нибудь регулярное и цикличное на канале, - в иллюстрированном каталоге "РУССКiЙ РЕЗОНЕРЪ" LIVE

ЗДЕСЬ - "Русскiй РезонёрЪ" ИЗБРАННОЕ. Сокращённый гид по каналу