С утра заглянула на тг-канал одного из авторов, что постоянно читаю – Анны Кирьяновой.
На вкус, как известно, все фломастеры разные, поэтому не нужно про то, хороший она автор, плохой, нравится-не нравится. Я читаю, меня устраивает. И речь не о ней пойдет, хотя именно на ее страничке увидела небольшую заметку о Кустодиеве и одной из его работ. Вот этой – “Чаепитие в Мытищах”.
Очень известная работа. В чем-то она лубок напоминает. Тут и цвета яркие и сочные, ничем не приглушенные, и дама, пьющая чай, что называется «в самом соку», и кошка, что подлизывается, прям чуть ли не мультяшная. Вообще, картина настроение создает приятное. Сразу видно, что дама благополучна, довольна жизнью, умиротворена. Да и весь пейзаж вокруг, говорит о спокойной, довольной и сытной мирной жизни.
Кустодиев написал эту работу в 1918 году, в разгар гражданской войны, когда в стране, царствовали холод, голод, эпидемии и смерть. И сам Кустодиев был смертельно болен. Он никуда не выходил, потому что у него была опухоль позвоночника. Все свои работы он придумывал, ну или вспоминал – было же время, когда он мог спокойно и без болей ходить, любоваться пейзажами, смотреть на новые лица…
Вот примерно это и было написано у Кирьяновой.
В общем, я сейчас сразу две темы затрону. Это даже не темы, а скорее «вопрос по теме» и ответов на вопросы у меня нет.
Вот смотрите, Кустодиев, смертельно больной человек, знающий, что дни его сочтены и, что смерть легкой не будет. Ему ведь выпало жить в боли, в очень сильной физической боли, переносить которую просто невозможно. Да еще и время, когда он все это переживал – революция, гражданская война, голод. Но он, вот, писал яркие, насыщенные пространством и воздухом картины и все они были посвящены мирной, спокойной, благополучной и радостной жизни. Люди, на его работах, полны и телом, и умиротворенностью и в то же время, они эфемерны – тронь, прикоснись и всё исчезнет. А ведь и правда, всякая умиротворенность, покой, благополучие, ощущение полноты жизни – это всё очень хрупко, оно может разрушиться от, пусть мелодичного, но громкого звука, даже от громкого смеха ребенка или хлопка в ладоши.
Он ведь себя, наверное, писал, свое ощущение жизни, которое можно запечатлеть на холсте и тогда, умиротворение и покой снизойдут на зрителя. Тут ведь даже ничего понимать в изобразительном искусстве не надо – просто посмотри. Даже обругать можешь картину и давно покинувшего этот мир художника – ругань картины не испортит и мгновение умиротворения и полноты жизни так и будет жить в веках.
И в этом отношении, работы Гогена и Кустодиева перекликаются.
Тут тоже о жизни, о полноте жизни. О задумчивом умиротворении, о хрупкости мгновения и о смерти.
Гоген, как и Кустодиев писал пока рука могла держать кисть, а глаза хоть что-то видели. И писали-то о жизни, здоровье… Не о боли. Хотя, представляете сколько у них материала было именно о боли, предательстве, вражде, голоде. А они о жизни… О том, что жизнь прекрасна.
И, эти картины, они ведь тоже были их жизнью, тем, что спасало от боли.
И, уж простите, я к нашим дням вернусь. Пугачева, Назаров, Макаревич и т.д. что они знают о жизни? О жизни во всей её полноте – о боли, голоде и холоде, о мгновениях счастья, об умиротворении и искушении, о раздумьях и покое, о мире в душе?
Это один вопрос. Есть и второй и тоже про личность творческую, художника и скульптора – Микеланджело. И здесь текста будет больше.
Начало шестнадцатого века, Флоренция пытается восстановиться от расцвета пуританства. Так и просится назвать это время периодом террора ханжества. Хочется, но нельзя, так как пуританство оказалось востребованной идеологией и ей охотно следовали «народные массы» под предводительством Савонаролы.
То время ознаменовано пламенной борьбой с роскошью и наслаждениями, которые Савонарола видел практически во всем. И, боролся он с «грехом» довольно активно. В 1497 году отряды религиозно-радикальной молодежи «очистили город от грехов» – они врывались в дома, крушили и сжигали все, что попадало им под руки. Год спустя, самого Савонаролу бросили на костер. Но на костре, разожжённом пуританами сгорел и дар Боттичелли, который во время погрома, сам бросил свои холсты в огонь.
Естественно, что воинствующие ханжи уничтожали и художников, которые до этого разгула, замечательно писали обнаженные тела.
И вот, время Савонаролы прошло и искусство, в том числе живопись вновь востребованы. И полотна, посвященные религиозным сюжетам и не только, вновь стали опираться на наготу, показывая ее не как пример похоти, а как элемент чистоты и непорочности. Но… после разгула пуритан канон был потерян, нужно было искать и создавать новый.
И вот здесь-то и появляется Микеланджело, как «певец обнаженного тела». И по сей день он таковым и остался.
Как сказала, Флоренция, стремясь восстановиться после погромов и напомнить жителям, что не всегда они были «овцами, ведомыми на заклание», сделала заказ на две большие фрески, рассказывающие о военных победах флорентинцев. Одну фреску заказали Леонардо да Винчи, вторую Микеланджело.
С фресками ничего не вышло. Микеланджело свою не написал, хоть и сделал большое количество этюдов, таких, как показанный солдат с копьем. А Леонардо работу выполнил. Но он как всегда экспериментировал и в этот раз решил добавить в краски воск. Фреска делалась в «зале Пятисот» и позднее была скрыта под фреской Вазари, потому что воск просто расплавился и готовая фреска, буквально потекла по стене.
А вот Микеланджело дальше набросков не продвинулся, потому что как бы не старался не мог выразить героизм, славу и победу через тело. Сохранились наброски, сохранились этюды, сохранилась и память о Микеланджело, как о скандальном и неуживчивом человеке. И сохранились, воспоминая его друзей, которые говорили, что он мог просто потерять интерес, к поставленной задаче и работа могла остаться незавершенной, что трактовалось, как «открытая рана в душе».
Но, как бы то ни было, до наших дней дошел сюжет фрески, который хотел видеть заказчик (Правительство Флорентийской республики) и который должен был быть разработан Микеланджело. Картон к фреске был уничтожен одним из «фанатов» художника.
Итак, на фреске должен был быть изображен момент, когда солдаты, выигравшие битву, дошли до реки, разделись донага и стали входить в воду, чтобы смыть с себя пот, кровь и усталость. На берегу остались два человека, которые и заметили приближение противника и подняли тревогу. Солдаты, не успев окунуться, возвращались к одежде и начинали натягивать ее на себя. Полунагие тела солдат должны были символизировать собой мощь победителей, молодость, красоту и одаренность.
Если верить исследователям творчества Микеланджело, то уничтоженный картон – это карикатура, на предложенный сюжет и, возможно, именно поэтому картон и был уничтожен. Все, что осталось от ненаписанной фрески – этот вот тот самый солдат с копьем. Вернее, его спина. И теперь считается, условно, что как раз этот этюд и стал «родоначальником» нового канона идеального тела, носитель которого вынужден решать насущную в тот момент экзистенциальную задачу: убить или смириться с тем, что тебя убивают.
Подчеркну: Микеланджело получил заказ написать тело героя так, чтобы зритель мог сразу понять, что перед ним герой или героическое войско, либо тело должно было выражать покорность смерти.
Сюжет у реки, он же включал в себя изображения не только победителей, но и тех, кто буквально через считанные мгновения будет убит. И зритель должен был с первого взгляда понять, кто тут герои, а кто побежденные. И при этом тела и победителей и побежденных должны были быть красивыми, сильными, полными энергии, молодыми… Нет героизма в победе над слабым противником.
И с каноном героя-то у Микеланджело все получилось. Причем получилось настолько хорошо, что пять веков спустя, тела, придуманные средневековым художником, стали культовыми. Через искусство они вошли в средства массовой информации, затем через популярную культуру, фильмы, политическую, военную и коммерческую пропаганду, через журналы мод, аналоговые и цифровые архивы и, конечно же, сексуальные мечты и сегодня мы наблюдаем за соревнованиями бодибилдеров.
Но что в этом интригующего?
Да собственно и ничего, никакой интриги. Просто факт – в искусстве нет канона женского тела.
Да и само женское тело стало появляться на полотнах уже в период барокко. И тело такое же мускулистое, как и мужское, некогда придуманное Микеланджело.
Именно в период барокко стали писать олимпийских богинь – Венеру, Диану. Что до мускулистых женщин Микеланджело, то он, собственно, «снабжал» мужские тела соответствующими женским, вторичными половыми признаками. Посмотрите на его скульптурные композиции и убедитесь в этом – фигуры, что должны быть женскими, даже не имеют единства с остальной композицией.
Даже сикстинский потолок это показывает. На «Ливийскую сивиллу» гляньте – многим она отличается от солдата с копьем.
И смотрите: порядка шестисот лет назад в мир пришел канон мужского тела. И этот канон настолько захватил человечество, что мы даже роботов-терминаторов, суперсолдат стали представлять себе именно такими. Но в природе таких мужчин не существует. Чтобы тело стало именно таким, его нужно специально «накачивать». Причем не просто накачивать, а желательно, под присмотром доктора, который будет следить за вашим сердцем.
Такое накачанное тело – это тоже самое, что преднапряжённая конструкция, которая оставшись без нагрузки, просто разрушится. Но вот, почему-то приглянулось такое тело людям.
Настолько приглянулось, что его воплощают и сегодня. И, как сказала, женского канона, как не было, так и нет. В искусстве женщина может быть какой угодно.
Действительно, в искусстве женщина может быть какой угодно, потому что она «инструмент», через который художник может выразить очень многое. Женщину можно сделать символом всего, что придет на ум художнику – весна, материнство, любовь, похоть, божественность, гордость, величие, тайну и многое, многое другое. А мужчина вот – герой и что хочешь, то с этим и делай.
В конце 19 и в 20 века передвижники, работавшие в стиле критического реализма, что привело к эпохе соцреализма, те кто ушили в импрессионизм, символизм и т.д. от канона Микеланджело отступили. Они искали своего героя – живого и человечного, умеющего любить, принимающего жизнь во всем ее разнообразии. Но вместо нового героя мир вошел в полосу эстетики уродства.
Да и сложно говорить о каноне прекрасного тела, в век, когда по миру прокатились чудовищные войны, которые морально обесценили представления о прекрасном мужском теле. Эстетика уродливого исходит из глубины общества, как это было во времена Савонаролы, когда именно общество породило воинствующее пуританство.
И в настоящее время люди почти не занимаются искусством. В конце концов, кого оно может волновать, если есть бодибилдеры, Голливуд и модные журналы?
Подписывайтесь на ТГ Solo Васия
Мной открыт проект «Нацизм германский, нацизм украинский» на платформе «sponsr».
Раздел «Нацизм украинский» пополнился вторым материалом о запорожском казачестве (аудио), первое аудио выложено в текстовом виде.
Не забывайте ставить лайк!
Подписывайтесь, чтобы ничего не пропустить!))